Переводчик Николай Заболоцкий
Переводами подрабатывали и зарабатывали все более-менее известные писатели и поэты того времени: Борис Пастернак, Самуил Маршак, Корней Чуковский. Благодаря переводам выживали Анна Ахматова и Михаил Зощенко, отлученные от большой литературы постановлением в журналах “Звезда” и “Ленинград”, заказы же на переводы оформлялись на их друзей. Среди таких переводчиков особое место занимает Николай Заболоцкий, имя которого ассоциируется у массового читателя скорее с маргинальной группировкой ОБЭРИУтов. Для Николая Заболоцкого, который прошел лагеря Комсомольска-на-Амуре, а затем Алтайлаг, занятия переводами были безопаснее занятий непосредственным литературным творчеством. В определённой мере Заболоцкий во второй, постлагерной и вполне советской части своей жизни, был вынужден заниматься переводами в ущерб личным творческим замыслам. Фото: sinergia-lib.ru Но он горячо любил стихию перевода. Начало его переводческой деятельности пришлось на момент сочинения собственных произведений – редкость для начинающих поэтов. Вступив на путь переводчика в то время, когда не были прояснены основные принципы этого ремесла, Заболоцкий сумел остаться на страницах литературной истории. Переводил он с итальянского, старонемецкого, венгерского, украинского, сербского и, особенно, грузинского. Вот что он писал в 1937 году (за год до ареста) своему другу, грузинскому поэту Симону Чиковани: “В Москве я был за несколько дней до твоего приезда и выбраться больше не смогу: над головой висит Руставели, который подвигается медленно, но которого я обязан двигать, ибо связан сроками и договорами. Кроме того, в Детиздате у нас грандиозное предприятие: школьная библиотека. Все школьные библиотеки должны получить от нас за два года по тысяче томов! Срочно пустили и пускаем в производство огромными тиражами ряд книг. Из моих обработок идут Рабле, де Костер и “Гулливер” Свифта. Нужно было заново просмотреть около 25 листов текста, сверить, выправить и пр.” Фото: ruspeach.com Из этого фрагмента становится понятным, какой основательной была переводческая деятельность автора. Под Рабле и де Костером имеются ввиду адаптированные для детей “Гаргантюа и Пантагрюэль” Франсуа Рабле, написанные ещё в 1934 году, а также “Тиль Уленшпигль” Шарля де Костера (1935). К тому же году относится переложение романа Свифта “Гулливер”. “Висящий над головой” Руставели – это творческий подвиг Заболоцкого, сумевшего перевести монументальную поэму “Витязь в шагреневой коже” для детской аудитории. К этому памятнику 12 века он будет возвращаться на протяжении всей жизни. Отношения с Детгизом и детской литературой у Заболоцкого, в силу устройства его поэтического дарования, были очень тесными. Его лирика, тяготеющая к примитивизму и подробной живописной образности, могла принимать формы веселых детских стихотворений. Так родились его детские сборники “Змеиное яблоко”, “Пластмассовые головы” и другие произведения. Старшие ОБЭРИУты, Даниил Хармс и Александр Введенский, тоже сотрудничали с детскими журналами. Николай Заболоцкий с женой Екатериной и дочерью Натальей. Фото: foma.ru Перевод Заболоцкого для детей Свифта, де Костера и Рабле – продолжение этой же линии. О переводе “Гаргантюа и Пантагрюэля” автор подробно рассказывает в статье “Рабле – детям!”, которая вышла в свет в 1935 году, предварив издание самой переработки. В первую очередь, Заболоцкий пишет о сокращении оригинала почти на 2/3. Причиной тому стали многочисленные неприличные моменты, которые в 16 веке вызывали у читателей хохот: их пришлось вырезать или заменить. Заболоцкий сам указывает в статье такие примеры: “ у Рабле мальчик Гаргантюа изобретает различные способы "подтираться", у меня — "вытирать себе нос"; у Рабле Гаргантюа, взобравшись на башню Нотр-Дам, мочится в толпу и заливает тысячи зевак, у меня же дует с башни и поднимает невиданный ураган, который валит с ног тысячи зевак.” Но наибольший интерес вызывают размышления поэта о переводе как таковом. Появляется мотив, который он будет развивать в последующих критических работах: аутентичность переложения. Выбирая между исконным звучанием текста и оригинальным, Заболоцкий останавливается на следовании именно духу, а не букве и звуку перевода. В понимании поэта самое важное для переводчика – соответствовать духу времени, перенести труд старины в современность. На необходимости детских переводов автор статьи настаивает даже несмотря на серьезные искажения подлинников в таких изданиях, иначе дети лишатся Гулливера, Дон-Кихота и Гаргантюа с Пантагрюэлем. Фото: sinergia-lib.ru В 1938 году, после выхода второго сборника стихов Заболоцкого, поэту было предъявлено обвинение в политическом заговоре, его стихи посчитали антисоветскими. Несколько дней он провел в учреждении ОГПУ. В “Истории моего заключения”, которое поэт напишет много позднее, запечатлелись свидетельства психологического и физического насилия. Три дня Заболоцкого продержали за столом для допроса, запрещая двигаться. За стеной он слышал крики. Сотрудник НКВД ждал, что он назовет имена остальных “заговорщиков”, но тот не сдавался, даже понимая, что его тело давно затекло, а разум затуманивается. Фото: foma.ru По завершению шестилетней ссылки Заболоцкий поселился в Караганде. Первое, за что он взялся по выходу из лагеря – завершение перевода “Слова о полку Игореве” с древнерусского языка, над которым он начал работать за год до ареста. Об этой творческой работе можно узнать из литературных статей и писем того периода. В 1945 году он рассказывает о завершении этой работы Николаю Степанову, литературоведу, который впоследствии станет крупным исследователем русского футуризма. “Я люблю “Слово” , – пишет Заболоцкий, – и, ложась спать, вижу его во сне. Я рад, что на 43-м году жизни мне удалось пережить его в себе самом”. Фото: sinergia-lib.ru То, что переводчик действительно глубоко погрузился в поэтический мир древнего памятника, доказывает, кроме самого текста, его статья под названием “"К вопросу о ритмической структуре “Слова о полку Игореве”” 1951 года. Одно из открытий Заболоцкого как филолога заключается в том, что автор “Слова” вовсе не соперничает в красноречии и стиле с древним певцом Бояном, что утверждали многие ученые. На самом деле, всякий раз, когда речь в произведении заходит о Бояне, рассказ древнего автора становится приподнятым и живым. Несколько раз он даже цитирует своего литературного родителя. Зачем пользоваться чужим голосом, если в твоих целях противопоставить ему свой? Этот остроумный вопрос Заболоцкого выдает в нём такую внимательность к тексту, какая, быть может, доступна только при переводческой работе. Перевод “Слова” , хоть и выполнен позже перевода Рабле на 10 лет, но ставит перед автором те же вопросы, что и раньше. Он снова пытается ответить на вопрос, нужно ли сохранять оригинальную музыкальность, и для этого обращается к исследованию ритмики древнего текста. Заболоцкий выясняет, что памятник был написан в то время, когда ь и ъ были гласными звуками. Эта фонетическая особенность исчезла в языке к 15 веку, из-за чего фонетический рисунок “Слова”, написанного в 12 в., не представляется возможным восстановить. Фото: foma.ru Важным был для Заболоцкого и вопрос о жанре произведения. Ритм текста, то сбивающийся, то пропадающий, наводил многих ученых на мысль, что “Слово о полку Игореве” написано прозой. Заболоцкий опроверг это суждение, обратив внимание исследователей на то, что они имеют дело не с литературным текстом, а с музыкально-песенным произведением, где ритм зависит от музыки, а не от количества слов в строке или ударений. В письме тому же Степанову Заболоцкий не сомневается в жанре “Слова”. “Для XII века это было тем, что для нас является стихами. Это несомненно”. Все это позволило Заболоцкому решить вопрос о музыке в переводе так же, как и 10 лет назад. Он переводит “Слово” традиционным современному слуху силлабо-тоническим стихом, утверждая победу современности над ветхим прошлым. К 1947 году Заболоцкий получает право переехать с семьей в Москву. В письме товарищу отразились состояние его быта и творчества: “Два слова о себе. Жизнь моя все еще не может войти в нормальную колею после всех бед, испытанных мною. Ютимся под Москвой по чужим углам; много занимаюсь переводом грузинских классиков; немного печатаюсь в “Новом мире”; в “Советском писателе” принята к изданию книжка стихов, которая, надо думать, к весне выйдет”. Фото: сезоны-года.рф “Переводы грузинских классиков” Заболоцкий осуществлял очень часто. Он был тесно связан с грузинской культурой. В первый год после ареста он попросил Степанова прислать ему из столицы при возможности первую на русском языке грузинскую историю (рецензию на это сочинение он прочел в “Правде”). Крупнейшие грузинские поэты-современники (С. Чиковани, Г. Леонидзе, Т. Табидзе) были его друзьями и адресатами его писем. Он читал и писал по-грузински. Всё это является ответом на вопрос, почему такую значительную часть тома, посвящённого переводам в его трехтомнике, занимают переложения именно грузинских стихотворений. В сущности, двухтомник грузинской классической поэзии превышает по своему объему всё остальное, написанное поэтом. Переводил они стихи как классиков, Гурамишвили, Орбелиани, Чавчавадзе, Церетели, так и современников. В Грузии он тоже бывал не раз. В обычной чудаковатой манере он описывает грузинскую природу в стихотворении “Гомборский лес” 1957 года: Здесь осень сумела такие пассажи Наляпать из охры, огня и белил, Чтоб дуб бушевал, как Рембрандт в Эрмитаже, А клен, как Мурильо, на крыльях парил. Колоссальной переводной работой Заболоцкого во второй, заключительный период его творчества, был перевод “Витязя в Шагреневой коже” (1957) – старого грузинского эпоса Шота Руставели. Многие отечественные переводчики брались за этот труд: Константин Бальмонт, Павел Антокольский, Пантелеймон Петренко, Евгений Евтушенко. При всех достоинствах этих переводов, версия Заболоцкого признается как одна из наиболее удачных, так как в ней совмещаются точное следование оригинальному тексту и самостоятельность переложения. В удачном сочетании именно этих пропорций Заболоцкий видел успех перевода. “Витязь” выходит через 20 лет после перевода для детей. Это серьезная работа, успех которой принадлежит не только любителю Грузии Заболоцкому, но и его другу-консультанту Симону Чиковани. В ходе работы поэт пользовался подстрочником, автором которого был знаток не только Грузии, но и конкретно Руставели – С. Г. Иорданишвили. В результате возник монументальный труд, признающийся сегодня каноническим. Фото: persons-info.com Последние годы жизни Заболоцкий провел в Тарусе. По воспоминаниям Степанова, поэт, здоровье которого было уже ослаблено первым инфарктом, ходил уже мало и любил посидеть на лавочке, под большой грушей. Возможно именно там у него появился творческий замысел еще одного перевода – древнегерманского эпоса “Песнь о Нибелунгах”. Заболоцкий читал об этом памятнике, как любой честный и ответственный автор, радел за судьбу будущего текста. Но “Нибелунгам” так и не удалось состояться. Николай Заболоцкий скончался от инфаркта 14 октября 1958.
