Семьи, на чьей судьбе оставила отпечаток сталинская эпоха

В Сибири истории почти всех семей связаны со сталинскими репрессиями и террором. Именно тут находилось большинство ГУЛАГов. Но воспоминания о тоталитарной системе в современной России стали политизироваться. Тех, кто продолжает разоблачать советский тоталитаризм, клеймят как иностранных агентов. Мария Перссон Лёфгрен, корреспондент «Радио Швеции», съездила в сердце ГУЛАГа — в сибирский Красноярск. Три довольных пса радостно лают и показывают, что умеют. О важной роли собак на войне рассказывают школьникам, которые приходят в музей в сибирском Красноярске. Это скорее способ пробудить в детях интерес к войне, чем правдивое описание того, как тогда жили люди и собаки. Великая Отечественная война, как ее по-прежнему называют в России, с каждым годом занимает все больше пространства, прокладывая путь для изменения образа советского диктатора Иосифа Сталина. Его роль в победе в войне преобладает над образом убийцы множества людей. По приказу этого человека были убиты миллионы, в первую очередь перед войной — с 1937 по 1939 год. Люди умирали от выстрела в затылок или от мучительных болезней и голода в ГУЛАГах. И нигде не было больше жертв репрессий, чем здесь, в Сибири. «Родителей моей мамы расстреляли в 1937 году, во время так называемой Харбинской операции, ей тогда было всего шесть лет, и ее отправили в детский дом в Новосибирске», — рассказывает Алексей Бабий, который работает в правозащитной организации «Мемориал» в Красноярске. У красноярской группы «Мемориала» скоро 30-летний юбилей, по иронии судьбы — 9 мая, в тот же день, когда Россия празднует День Победы. Бабий был среди тех, кто в 1988 году, еще в советское время, основал «Мемориал» в Красноярске. «Мы с Ирой и Володей Бергером, диссидентом из тогдашнего Ленинграда, участвовали в этом с самого начала. Володя умер несколько недель назад, а Ира сейчас живет в Израиле. Нам всем, кто продолжает сейчас здесь работать, около 60 лет», — говорит Алексей как бы невзначай, когда мы встречаемся в типичной советской квартире на улице Пролетарской. Он беспокоится, что скоро в группе никого не останется, а ведь та работа по идентификации жертв сталинского террора, которую они ведут вот уже почти 30 лет, еще далеко не закончена. Все жертвы и их ныне живущие родственники имеют право на реабилитацию — так это называется по-русски, то есть их нужно «восстановить», «вернуть». Алексей, математик по образованию, был одним из тех, кто провел основную работу по преобразованию картотеки, где имена были написаны на маленьких бумажках, в цифровой архив, открытый для любых поисков. «У нас собрано 190 тысяч имен, но это, вероятно, лишь пятая часть тех, кто должен быть реабилитирован и чья история должна быть восстановлена. Речь идет скорее о цифре свыше миллиона, здесь было множество лагерей, унесших многие жизни. Сюда депортировали верующих, людей с немецкими родственными связями и прочих, у кого, по мнению системы, была неправильная национальность». По приказу Сталина в Сибирь депортировали тех людей со всего бывшего Советского Союза, которых не казнили вскоре после задержания. Так случилось с родителями матери Бабия. «Их, конечно, расстреляли в рамках так называемой национальной операции, национальность была причиной задержания большого процента казненных. У них были немецкие, польские корни, среди них были харбинцы, китайцы, японцы и корейцы», — продолжает он. Его мама была такой маленькой, когда ее родители пропали, что ничего о них не знала. А в 70-е годы Алексею удалось найти сведения об их именах и профессиях в открытом тогда государственном архиве в Новосибирске. Но лишь во время перестройки Алексей с матерью узнали, что же именно произошло. «Лишь в 1990 году мы смогли прочитать о них в архиве КГБ в Новосибирске», — рассказывает Алексей. Там была информация о их происхождении и хранились фото. Они были учителями, которых отправили из современной Украины в Харбин, который стоял на строящейся китайско-российской железной дороге. Этот китайский город стал домом и для тех русских, кто бежал от советского правления, и для тех, кого туда отправили строить железную дорогу и работать на связанных с ней предприятиях или в школах. «У меня с Харбином связана интересная история, в роду моей бабушки были учителя, которых еще Екатерина Великая пригласила работать в Харбин (так в тексте — прим. ред.), но затем семейство раскололось. Мама моей бабушки и ее сестра были убежденными коммунистками и комсомолками, поэтому они решили вернуться в Советский Союз, тогда как другая ветвь семьи разъехалась по другим местам, например в Лос-Анджелес в США. То есть часть семьи отправилась в Америку, а другая вернулась в Советский Союз. Из тех, кто выбрал Советский Союз, все, кроме моей мамы, были схвачены и казнены, потому что они работали в Харбине. Их сочли шпионами. Другие уехали в Лос-Анджелес или Сан-Франциско, и один из моих родственников, Евгений, как я недавно узнал, стал известным джазовым музыкантом и композитором, его имя стало звучать как Юджин Поддани (Eugene Poddany), и он написал музыку ко многим голливудским фильмам. Две разные судьбы, одни уехали в Америку, а другие — на родину, и вот какой результат», — говорит Алексей в своей суховатой манере математика, ничем не давая понять, что он сам чувствует по поводу невероятной трагичности этой судьбы. Наверное, только так можно относиться ко всему, если ты провел 30 лет жизни, документируя ужасные преступления против человечества, которые при Сталине совершала советская машина. В одной из комнат Алексея лежат стопки книг, которые красноярский «Мемориал» печатает для библиотек и школ. «В память о жертвах политических репрессий Красноярского края», — значится на их обложках. В них в алфавитном порядке перечисляются те, кого удалось к настоящему моменту идентифицировать. «Нам тут, в области, помогают, особенно деятели культуры и интеллигенция, кроме того, мы получили помощь от министра культуры, чтобы напечатать все эти книги, которые потом раздадим молодежи в школах и библиотеках. А еще у нас бывают конкурсы для молодых людей, во время которых они должны написать что-то на эту тему, и тогда мы порой обнаруживаем новые имена, о которых раньше даже не знали. А дети слышали их у себя в семьях», — рассказывает Алексей. В этом эпицентре ГУЛАГа — тоже особое отношение к Сталину. В то время как по всей России то тут, то там воздвигаются новые статуи, в Красноярске все подобные предложениям местным властям до сих пор удавалось завернуть. Но они не сдаются. Алексей смеется и описывает это выражением, которое по-шведски соответствовало бы чему-то вроде «у них огонь в штанах», чтобы подчеркнуть, как некоторым все-таки хочется поставить памятник Сталину в Красноярске. Они то и дело возвращаются со своими попытками, и каждые пять лет вопрос снова поднимается, когда в связи с победой в Великой Отечественной войне «чествуют генералиссимуса», говорит Алексей, и замечает, что именно 9 мая Россия отмечает почти такими же грандиозными военными парадами, какие были во времена Сталина. Но Коммунистическая партия в Красноярске слаба, и местные политики не настроены возводить какие-то статуи. Запрет сатирического фильма «Смерть Сталина» в России после двух показов связан с тем, что опаснее, когда русские высмеивают Сталина, чем когда они его просто боятся, говорит Алексей и смеется в комнате, от пола до потолка покрытой именами жертв террора того самого Сталина.