Русский вопрос

Европа, США и западные альянсы могут и должны защищаться, но если русскому медведю можно и следует давать отпор, то загонять его в угол не стоит. Полемика, разгоревшаяся в Португалии в связи с отравлением Сергея Скрипаля и последствиями этого инцидента, носила, по-моему, довольно фрагментарный характер: казалось, что у всех комментаторов — при всем моем уважении к ним — проблемы с перспективой анализа. Существует политическая перспектива, которая позволяет анализировать события в контексте соотношения сил Российской Федерации и Запада, при этом на заднем плане по новому шелковому пути («Один пояс — один путь») уже циркулирует огромная срединная империя. С этой точки зрения Великобритания являет собой острие западных интересов, а само противостояние во многом напоминает продолжение холодной войны после короткого перерыва, вызванного падением коммунизма. Сюда же относится Сирия, американские и российские вмешательства, Иран, Саудовская Аравия и как всегда Израиль. В этой же перспективе следует рассматривать вопрос Турции, которая сегодня путает карты, намереваясь отдалиться от НАТО, что не может не беспокоить Запад. Потом есть военная перспектива, в соответствии с которой атака России рассматривается как угроза суверенитету Великобритании и следовательно странам западных союзов (главным образом НАТО и ЕС). Эта точка зрения диктует необходимость возмездия: пока что через дипломатические каналы, а затем и посредством политики. Все это может привести к тому, что не до конца понятая максима Клаузевица «Война есть продолжение политики другими средствами» воплотится в жизнь. Ненадолго остановимся на его книге «О войне», откуда взята данная фраза. Десятилетия спустя Фуко предложил выстроить это высказывание в обратном порядке: политика как продолжение войны другими средствами. Мы стали свидетелями этого в период невооруженного противостояния после Второй мировой войны, если не считать опосредованных войн на различных театрах военных действий, которые развернулись почти на всех континентах: начиная с далекого Индокитая и заканчивая хорошо знакомой нам Анголой. Другие методы ведения войны необязательно исключают вооруженное противостояние. Третья значимая перспектива — экономическая. В рамках глобальной экономической системы поставки энергоресурсов — в первую очередь нефти и газа — довольно широкому кругу соседей являются сильным козырем в руках России. Энергетическая безопасность определяет политику великих держав и перегруппировку традиционных союзов. Ранее в этом году была открыта вторая линия нефтепровода в Китай, удвоившая объем экспорта сырой нефти из России с 15 до 30 миллионов тонн в год. Политика трубопроводов лежит в основе любых серьезных внешнеполитических решений, не следует забывать и про уже упомянутый шелковый путь, посредством которого с точки зрения экономического влияния Китай бросает вызов не только России, но и самому Западу. И, наконец, геостратегическая перспектива, которая вновь делает актуальной концепцию вечных различий между континентальной державой с одной стороны и морскими державами Средиземноморья и в первую очередь Атлантики — с другой. На протяжении без малого 15 лет, пока международная политическая система сохраняла свою однополярность, Россия подчинялась решениям США, и как следствие ее традиционный пояс безопасности — начиная со стран балтийского севера и заканчивая азиатскими окраинами (если проще, Владивостоком), а также включая ряд территорий, на которых страна формировалась изначально, например, Украина и бывшие советские республики Центральной Азии — оказался под угрозой неумолимого наступления западных альянсов (и, кто знает, Китая…). Эти перспективы актуальны и заслуживают того, чтобы стать предметом для размышления и анализа. Предлагаю пятую причину, на которую ссылаются реже и которая, разумеется, не является единственной или ключевой, но может помочь свести воедино проанализированные сценарии: я имею в виду национальную идентичность России. Речь здесь идет не о советской России с ее революционным и интернационалистским духом, несмотря на строгую (и узкую) националистическую риторику, навязанную Сталиным в 30-е годы, но о древней России времен Крещения Руси в 988 году, когда в Киеве Владимир Великий принял решение обратить свой народ в христианство по византийскому обряду. В 2005 году историк Николас Рязановский в книге "Russian identities: a historical survey" указал на этот древний фундамент формирования российской идентичности и ее становления в последующие века, в определенной степени отрицая современную теорию происхождения наций, которую разрабатывали такие авторы, как Хобсбаум, Андерсон и Энтони Смит. Но сейчас меня больше интересует другой тезис этой книги — о том, что советский опыт, длившийся с 1917 по 1989 год, был лишь временным отклонением от исторического пути утверждения русской идентичности и национализма. Это был разрыв исторической непрерывности, которая берет свое начало в Киеве, переживает период татаро-монгольского господства, конец которому положил Иван Великий; период объединения русских земель при Иване Грозном, продолжительную династию Романовых, Петра, Екатерину Великую, потом Наполеона и неумолимый упадок, приведший к большевистской революции. Это не очевидный тезис, поскольку с точки зрения многих аналитиков Россия обязана формированием своей многоэтнической идентичности, а также экономическим и военным развитием именно советскому государству. Я же, напротив, считаю, что патриотизм и православная вера как оплоты многовекового самосознания страны, занимающей более одной девятой части поверхности планеты, являются сущностью постсоветской реконструкции, которая возвращает Россию к историческим истокам ее национальной идентичности. Наследнице одной из двух крупнейших и наиболее могущественных армий в мире и хозяйке важных месторождений нефти и природного газа (приносящих стране 50% доходов) понадобилось не более десятилетия для того, чтобы начать изживать травму падения Берлинской стены и конца СССР. Но если российская идентичность не является советской и никогда таковой не была, западной ее тоже не назовешь. Вот почему в постсоветскую эпоху столь важное значение для России приобретает непосредственная зона влияния, господство над которой Путина готов восстанавливать любой ценой. Цель состоит в том, чтобы возродить «Россию как нацию» — с устойчивым самосознанием, национализмом, ортодоксальностью, объединив ее в крупном цивилизационном сообществе. Однако, с точки зрения русских, на пути к этой цели встает тревожное препятствие: расширение западных интересов, то есть снова НАТО и ЕС. В Дананге в конце 2017 года Путин выразил стратегию Российской Федерации: «Как крупнейшая евразийская держава… мы поддерживаем идею формирования Азиатско-тихоокеанской зоны свободной торговли. (…) проект создания зоны свободной торговли АТЭС должен реализовываться с учетом наработок и опыта ключевых интеграционных форматов АТР и Евразии. В том числе Евразийского экономического союза (…)». Борьба за влияние, развернувшаяся между Россией и ЕС, в то время как последняя ведет политику восточного партнерства и заключает соглашения об экономической интеграции, уже привели к тому, что Украина (колыбель Руси) потеряла Крым и еще часть своей территории. Нахождение НАТО у российских границ только усугубляет этот конфликт. Европа, США и западные альянсы могут и должны защищаться. Отравление химическими веществами двойного агента Сергея Скрипаля и его дочери является еще одной ступенью в этой эскалации, за которой незамедлительно последовали другие, например, массовая высылка дипломатов. Однако причины, приведшие к нынешней ситуации, многочисленны и сложны. Здесь свою роль играют непосредственно политика (а значит, власть), экономика, оборона, геостратегия и идентичность. Если западные лидеры не придут к пониманию этой неоднозначности, они рискуют совершить много ошибок и принимать либо слишком робкие, либо поспешные решения. Некоторые последствия этого двойного и противоречивого недостатка понимания уже налицо, будь то сирийский вопрос или угроза выхода Турции из НАТО. Русскому медведю можно и следует давать отпор, то загонять его в угол не стоит. Позволю себе в завершение привести столь актуальную в наши дни фразу Уинстона Черчилля, взятую из его выступления по радио в октябре 1939 года: «Как поведет себя Россия, я предсказать не берусь. Это всегда загадка, больше того — головоломка, нет, тайна за семью печатями. А впрочем, у этой загадки, может, и есть отгадка — русские национальные интересы». Выходит, все не так уж сложно?