Всеволод Гаршин – человек со скорбью в глазах
“Лягушка-путешественница” и рассказ под дивным названием “Attalea Princeps” о свободолюбивой пальме – вот, пожалуй, и всё, что вспомнит большинство при упоминании имени Всеволода Гаршина. А между тем это был незаурядный писатель последней трети XIX века, современник Антона Чехова, знаток живописи, друг многих художников-передвижников. Человек удивительной и трагической судьбы. “В характере Гаршина главной чертой было – не от мира сего – нечто ангельское. Добрейшая, деликатнейшая натура: всё переносила в себе в пользу мирных добрых отношений. Все молодые друзья любили его как ангела”, – так о Гаршине отзывался Илья Репин. В. Гаршин. Этюд Ильи Репина к картине "Иван Грозный убивает своего сына". Фото: ru.art-gallery-painting.com 33 года жизни было отведено писателю Всеволоду Гаршину (1855-1888). Впечатлительность, тонкая душевная нервная организация, скорбь за всех и вся сопровождали его с детства. Отец писателя, Михаил Егорович Гаршин, был офицером, мать – урождённая Екатерина Степановна Акимова, женщина образованная, начитанная, свободно владевшая немецким и французским языками. Влияние матери на сына было огромным, Гаршин рос не по годам развитым ребёнком. Читать маленького Всеволода научил домашний учитель Петр Завадский. В семь лет Гаршин прочёл “Собор Парижской богоматери”, затем последовали романы Бичер-Стоу, стихи Пушкина, Лермонтова, Жуковского, произведения Гоголя. Но к учителю Завадскому, деятелю революционного движения 60-х годов XIX века, уйдёт мать писателя, и, конечно, такая семейная драма оставит глубокий след в душе писателя. Некоторое время мальчик живёт с отцом в Старобельском уезде, пока мать не увезла сына в Петербург. В 1874 году Всеволод Гаршин заканчивает 7-ю гимназию в Петербурге, поступает в Горный институт, окончанию его помешала война с Османской империей: “Я не могу прятаться за стенами заведения, когда мои сверстники лбы и груди подставляют под пули”, – писал он матери, позже поступив добровольцем в действующую армию. Он был участником болгарского похода 138-го Волховского пехотного полка. Под Аясляром (в настоящее время село Светлен, Болгария) получил ранение в ногу, пробыл некоторое время в госпитале города Бела, тоже болгарской земли, а затем был отправлен в Харьков, где жила в то время его мать. Позже Всеволод Гаршин обосновался в Петербурге. Фото: kotbeber.livejournal.com В 1877 году в приложении к газете “Новости” появляется его очерк “Аяслярское дело”: “… Я чуть не заплакал... Наконец два солдата, кажется нашей роты, кинулись ко мне. Мы взяли Федорова, не перестававшего жалобно повторять: "унесите, голубчики, Христа ради", - я за ноги, двое за плечи; тотчас же они опустили его на землю. - Турки, турки! - кричали они, убегая. Федоров был мертв. Я обернулся: в двадцати шагах от меня остановилась турецкая колонна, смутившаяся, испугавшаяся наших штыков... Через минуту что-то ударило меня будто огромным камнем. Я упал; кровь лилась из ноги струею. Помню, что тут я вдруг сразу вспомнил все: родину, родных, друзей, и радостно подумал, что я еще увижу их”. Фото: пресс-служба Государственного музея истории российской литературы имени В.И. Даля Затем последовали рассказы “Четыре дня”, “Трус”, “Денщик и офицер”, “Из записок рядового Иванова” – традиция военной прозы со времён “Севастопольских рассказов” Льва Толстого не прервалась. Не закончилась она и на Гаршине, во многом этот писатель предвосхитил прозу Виктора Некрасова и Виктора Астафьева, Николая Никулина и Александра Шумилина. “Зачем судьба пригнала его сюда? Кто он? Быть может, и у него, как у меня, есть старая мать. Прежде чем их посадили, как сельдей в бочку, на пароход и повезли в Константинополь, он и не слышал ни о России, ни о Болгарии. Ему велели идти, он и пошел. Мы напали, он защищался. Но видя, что мы, страшные люди, не боящиеся его патентованной английской винтовки Пибоди и Мартини, все лезем и лезем вперед, он пришел в ужас. Чем же он виноват? И чем виноват я, хотя я и убил его? Чем я виноват?”, – так рассуждает раненый рядовой Иванов, участник русско-турецкой войны, лежащий рядом с убитым им же феллахом в египетском мундире. Фото: stories-of-success.ru Остро и проницательно чувствовал Всеволод Гаршин ужасы любой войны. Так случилось ещё во время посещения им первой Туркестанской выставки Василия Верещагина. На изображённые художником страдания детей и стариков, женщин и матерей, храбрость и отвагу рядовых, воззвание к миру писатель откликнулся стихотворением “На первой выставке картин Верещагина”: … В глухой степи – одни, Без хлеба, без глотка воды гнилой, Изранены врагами, все они Готовы пасть, пожертвовать собой, Готовы биться до последней капли крови За родину, лишившую любви, Пославшую на смерть своих сынов... Кругом – песчаный ряд холмов, У их подножия – орда свирепая кольцом Объяла горсть героев. Нет пощады! К ним смерть стоит лицом!.. И, может быть, они ей рады... Тоска и неразрешённость проклятых вопросов жизни, угрызения совести за боль каждого подточили и без того слабое здоровье писателя. В марте 1888 года после очередной тяжёлой, без сна, ночи Гаршин вышел из своей петербургской квартиры дома № 5 по Поварскому переулку, спустился на этаж ниже и бросился в лестничный пролёт. Писателя подняли, перенесли в квартиру. Позже он был перевезён в больницу Красного Креста, где и скончался, не приходя в сознание. И стоит только прочитать его рассказы и повести, сказки, заметки о художественных выставках товарищества передвижников, воспоминания Ильи Репина и Владимира Короленко, чтобы понять, насколько замечателен был талант Всеволода Гаршина.
