Бали: ад на райском острове

Сегодня вечером боги возвращаются к себе домой. Их приближение слыш­но издалека. Этот древний зов, вобравший в себя шум прибоя, шелест саронгов, звуки гонгов и хор чарующих голосов, заглушает гудение города. Он поднимается с моря. Переходит через мост, который теперь связывает Пулау Серанган («черепаший остров») с южным берегом Бали. Затем врывается на главную улицу квартала Кепаон в Денпасаре — административной столице провинции Бали. В неоновом свете мини-маркетов и закусочных, где по­дают мясо, жаренное на вертеле, мелькают смеющиеся, но в то же время сосредоточенные лица людей в толпе, бегущей за королевской повозкой. Ее тащат за собой два буйвола. Рядом с кучером возвышается статуя зеленого дракона. Это путешествующий по острову верхом на черепахе Рату Агунг — сын верховного божества и прародитель множества духов, населяющих прибрежные деревни. Два дня и две ночи в главном храме длился «конклав» богов. Теперь они возвращаются к своим алтарям. Вот от кого на самом деле берет свое начало род королевской семьи Денпасара. Ее члены в 1906 году предпочли совершить коллективное самоубийство, но не сдались колониальной армии Нидерландов. После той кровавой бани выжил лишь пятилетний мальчик. И именно потомки этого чудесного ребенка встречают сегодня вечером процессию в главном дворе храма Кепаона. Звуки гонгов, барабанов и цимбал становятся все громче. Толпа впадает в транс. Храм превращается в сцену космогенного театра другой эры. Удивительно, но этот ритуал, который отмечается каждые 210 дней, практически не привлекает иностранцев, хотя красочное действо разыгрывается в «золотом треугольнике» на юге Бали, где располагаются самые известные курорты — Нуса-Дуа, Кута, Джимбаран и Санур. Куда же прячутся десятки тысяч австралийских, азиатских и европейских туристов этой колдовской ночью? Сидят в барах Семиньяка? Делают массаж в спа-салоне? Единственный иностранец, присутствующий этим вечером в храме Кепаона, — 60-летний австралиец, который ассимилировался до такой степени, что называет себя балийским именем Маде Виджая. Брахманы усыновили его сорок лет назад — Бали уже в то время был раем для серферов и хиппи, хотя и принимал всего 25 тысяч туристов в год. Страстно заинтересовавшись архитектурой и «ритуальными шествиями», Маде Виджая сразу же нашел свое счастье на этом острове. В 1979 году сеть отелей «Оберой» выкупила один из самых древних дворцов Бали — Кайю Айя в Семиньяке — и поручила эксцентричному австралийцу оформление прилегающих к нему ландшафтов. Так Маде Виджая еще при жизни попал в пантеон создателей «мифа Бали». Там его уже поджидал Вальтер Шпис — немецкий художник-авангардист, обосновавшийся на острове в 1927 году. Он тогда при­ехал в расположенный в центре Бали город Убуд и стал гостем короля, окружившего свой двор иностранными художниками. Все они воспевали идиллические красоты чарующего острова — будь то голландец Рудольф Бонне или мексиканец Мигель Коваррубиас. В 1937 году австрийская романистка Вики Баум публикует бестселлер «Любовь и смерть на Бали». Не отстает и американский антрополог Маргарет Мид, которая описывает балийцев как «утонченных, благородных людей, сдержанных в выражении эмоций и стремящихся к гармонии». Впрочем, первыми миф об идиллическом Бали стали слагать не писатели и живописцы, а колониальные власти Нидерландов. В 1915 году они запретили нарушать первозданную «драгоценную чистоту» острова: никаких плантаций сахарного тростника или кофе, которые могут исказить пейзаж. Никакой христианизации. Никаких бюрократических вмешательств в местную архаичную демократию. Было ли это продиктовано чувством вины за коллективное самоубийство балийской аристократии? Или голландцы стремились превратить Бали в «живой музей», чтобы помешать распространению идей о независимости, которые уже начинали будоражить Яву и другие нидерландские территории Индонезии? Как бы там ни было, образ Бали как «острова богов» быстро укоренился на Западе, и в 1923 году в Сингарадже, на северном побережье, высадились первые иностранные туристы. Морские круизы, брошюры, фильмы, картины… Так с легкой руки голландцев началась впечатляющая маркетинговая кампания. После обретения Индонезией независимости в 1945 году ее продолжило уже центральное правительство в Джакарте. Тогда Бали стали преподносить как «остров мира». Балийский антрополог Дегунг Сантикарма в своих трудах показывает, какая жестокая реальность скрывается за этим мифом. Вероятно, его зарождению поспособствовали 150 тысяч рабов, проданных их собственными суверенами колониальным войскам с 1650-го по 1830 год. И антикоммунистический террор 1965–1966 годов, жертвами которого стали 100 тысяч островитян. Тоталитарный режим президента Сухарто, правившего Индонезией с 1966-го по 1998 год, во имя сохранения имиджа «рай для туристов» тоже подавлял не только беспорядки, но и любое протестное движение вообще. И в наши дни слова «насилие» или «бунт» крайне редко употребляются в местных газетах. «Если между общинами разгорается конфликт, то пресса преподносит это как проявление «традиционных противоречий», — поясняет Дегунг Сантикарма. И большинство балийцев принимают такую «лакировку действительности», чтобы не лишиться туристов. Впрочем, все эти попытки пустить пыль в глаза Западу сегодня уже мало кого впечатляют. «Миф Бали» доказал свою несостоятельность. В том числе и благодаря таким журналам, как «Тайм», который в 2011 году опубликовал статью «Отпуск в аду. Реальные беды Бали». Внесли свою лепту и социальные сети, где группы экспатов ностальгируют по золотому веку: Бали мог бы считаться «потерянным раем», если бы не переизбыток отелей, загрязнение и автомобильные пробки. «Это не рай потерян, а иностранцы затерялись в раю, — отвечает на нападки ланд­шафтный дизайнер Маде Виджая. — Да, раньше у себя в деревне я жил в окружении хижин и алтарей, а сегодня вместо них везде магазины. Но обряды никуда не делись, и в храмах, где они совершаются, все такое же роскошное убранство. Потому что любимое занятие балийцев — это быть балийцами. Вот что все определяет». Быть балийцем? Считается, что этот народ исповедует индуизм. В действительности же божества балийцев имеют разное происхождение. От туземцев остались культ предков и духи, обитающие в озерах, вулканах и океане. Поклонение солнцу, огню и воде носит универсальный характер. А боги индуистского пантеона, к которым прибавились Будда и легендарные персонажи яванской и китайской истории, позаимствованы у других народов. «Мы открыты всем влияниям, однако у нас есть фильтр. Индуизм прибыл из Индии, и мы отсеяли его элементы, не согласующиеся с нашими верованиями и культурой», — уточняет священник Ида Педанда Геде Вайахан Бун. На практике религия балийцев в основном сводится к непрекращающимся ни на секунду попыткам снискать милость богов. Сам остров — это огромное место молитвы под открытым небом, где женщины обязаны каждый день осыпать подношениями алтари, которых здесь тысячи — в деревнях, домах, офисах, на обочинах дорог и перекрестках... И, разумеется, в главных храмах (таких как Бесаких, Улувату, Улун Дану Батур), возведенных на вулканах или на побережье. К этой карте, где основные ориентиры расположены не с юга на север, а от гор к морю, добавляется паутина человеческих отношений. Бали соткан из клубка взаимосвязей разных групп, кланов, корпораций и каст. Все жители связаны друг с другом социальным договором — он одобрен большинством и является обязательным для исполнения. Тот, кто уклоняется от своих обязанно­стей, молитв или коллективных работ, рискует стать изгоем, и тогда после смерти ему будет отказано в кремации. Ясно, что иностранец стать участником жизни с подобным укладом может разве что в качестве изумленного зрителя. Именно деньгами, полученными от такого изумления — посредством туризма, — балийцы и оплачивают свои многочисленные церемонии, дабы еще сильнее расположить к себе богов. Вайян Гендо Суардана, директор балийского отделения «Вали», самой большой неправительственной экологической организации Индонезии, не скрывает негодования. «В сфере туризма заняты 25 процентов активного населения острова. Эта отрасль обеспечивает провинции 50 процентов ВВП. Но при этом на нужды туристов расходуется 65 процентов нашей воды. Каждый из 110 тысяч номеров отелей потреб­ляет три кубометра воды в день — в три раза больше, чем семья из пяти человек! В результате 260 из 400 наших рек уже высохли», — приводит он цифры официальной статистики. В декабре 2010 года правительство, обеспокоенное столь катастрофическими показателями, запретило строительство новых отелей на юге острова. Однако указ не в состоянии сдержать инвесторов: они его обходят, подкупая местные власти. Неправительственным организациям вроде «Вали» с ними не справиться, но ей все же удалось приостановить строительство гигантского «Международного парка Бали». Более 200 гектаров земли в Джимбаране отведено под постройку двадцати трех вилл и конференц-залов. «Вали» настаивает на пятилетнем моратории на любые проекты такого рода, на привлечении ученых к оценке состояния природных ресурсов. «Сейчас мы блуждаем в темноте. Ведь опубликованные правительством цифры по экосистемам основаны на данных, собранных неформальными организациями. А у них нет возможности проводить систематические исследования», — объясняет Вайян Гендо Суардана. Пока только одно не подлежит сомнению: лес на Бали занимает лишь 20 процентов территории — при том что указ 2010 года предписывает для каждой индонезийской провинции не менее 30 процентов. На острове уже не хватает кокосовых пальм, из ветвей которых плетут корзины для подношений. А каждая балийская семья использует не менее десяти таких корзин в день. Теперь их приходится импортировать с Явы в грузовиках, пересекающих пролив на паромах вместе с туристами и мусульманскими ремесленниками, которые едут сюда продавать свои сувениры, якобы сделанные на Бали. 18 тысяч лет тому назад на месте этого морского пролива всего в два с половиной километра шириной была суша. Но вода не стала пре­градой для яванцев, в том числе и для выдающихся мистиков, которые начиная с Х века основали на Бали несколько важнейших храмов и духовных течений. Брахманы и современная балийская знать до сих пор называют себя аристократией великого шиваитско-буддистского королевства Маджапахит. Ее представители в XVI веке, скрываясь от распространения ислама на Яве, пересекли пролив и нашли убежище на Бали. Последними «знаменитыми» яванцами, что переправились через этот пролив, стали в 2002-м несколько молодых мусульманских камикадзе. Ужас и растерянность возобладали тогда на острове. «Не настали ли последние времена и сможем ли мы их пережить?» — всерьез спрашивали себя балийцы. Двойной теракт в Куте породил народное движение за обретение национальной идентичности, получившее название «Аджег Бали» — это приблизительно означает «Бали встает с колен». Движение стало своего рода бастионом в противостоянии 300 тысячам мусульман, пере­ехавших на Бали с других индонезийских островов. Сегодня ряды сторонников традиционных ценностей пополняют еще и вооруженные «пекаланги» — они ответственны за безопасность в храмах и обходят кварталы Денпасара, проверяя документы индонезийских рабочих, не являющихся балийцами. Но есть и островитяне, которые пытаются бороться с религиозной враждой при помощи красоты. Вроде «даланга» (кукольника) И Маде Сидии. Каждый вечер в театре «Бали Сафари» в Гьяниаре рядом с Убудом он собирает танцоров, музыкантов и кукловодов своей деревни. И все они становятся участниками постановки по одной из самых известных балийских легенд — истории трагической любви балийского короля Шри Джаяпангуса и дочери китайского купца Кан Чинвэй. После долгих лет бездетного брака король в одиночестве отплывает в море в на­дежде обрести душевный покой. Устав ждать, Кан Чинвэй отправляется на поиски мужа и обнаруживает, что он поддался чарам Деви Дану — богини воды, которая живет в кратере вулкана Батур. К супругу при виде Кан Чинвэй возвращается память. Деви Дану превращает обоих в каменные статуи. Спектакль завершается грандиозно: по сцене проходят настоящие слоны со смеющимися ребятишками на спине. Сущий «Баливуд»! А чтобы увидеть оригинальную версию этого мифа в театре природы, нужно взобраться на вершину вулкана Батур и дождаться, когда десятая полная луна по балийскому календарю поднимется над Пура Улун Дану Батур. Так называется храм, воздвигнутый в честь могущественного божества озера на дне кратера. Как и тысячи других балийцев, 34-летний инженер Кадек Кришна Адидхарма пришел вечером к храму, который бросает свою божественную тень на озеро Батур. Сегодня празднуется годовщина его возведения. «Настоящая религия Бали — это религия воды, Агама Тирта», — разъясняет Кадек. Действительно, единственный миф, который по-настоящему объединяет всех балийцев, — это миф о воде и ее очистительной силе. Поток паломников устремляется в первый двор храма разно­цветной рекой. Сидя под балдахином, который овевают ночные туманы, музыканты бьют в гонги, чаши и металлофоны. Священник нараспев читает мистические стихи на древнем яванском языке. А в другом углу храма уже расставляет свои декорации труппа самодеятельных артистов, приехавших из далекой деревни, чтобы поднести богине Деви Дану часть своего урожая и порадовать ее своими талантами. Это члены «су­бака», сельскохозяйственной общины, отвечающей за систему ирригации заливных рисовых полей. Уже тысячу лет такая хитроумная социально-экономическая модель формирует не только местный ландшафт, но и общественную жизнь балийцев. В 2012 году субак был включен в Список всемирного наследия ЮНЕСКО. В руслах горных рек субаки сооружают множество небольших запруд. Затем эту воду по сети туннелей, акведуков и каналов распределяют по террасам, которые находятся ниже по течению. Из озера Батур, в частности, так получают воду более 250 субаков из 1200 — столько их насчитывается на острове. «Звучит парадоксально, но миф об идеальной воде сегодня крайне вреден для экологии. Балийцы упорно верят в абсолютную чистоту этого божественного нектара, хотя сами бросают невесть что в источники и реки. Озеро Батур, например, загрязнено пестицидом ДДТ, который крестьяне используют на своих участках», — говорит Кадек Кришна Адидхарма. Однако пестициды — далеко не единственная угроза, нависшая над сказочными пейзажами индонезийского острова. Спустившись от озера Батур к сельскохозяйственным угодьям, которые называют «чашкой риса Бали», сразу понимаешь, почему ЮНЕСКО вынуждена была взять су­баки под защиту. Конечно, остается еще 80 тысяч гектаров плантаций на террасах, но каждый год они сокращаются на тысячу гектаров. Наиболее вопиющую картину можно наблюдать вдоль дороги Джалан Райа Тегаллаланг. Из-за лавчонок, растянувшихся на несколько километров, ее прозвали «самым большим магазином мира». На северном участке дороги туристы фотографируются прямо посреди молодых побегов риса в компании с пожилым балийцем, переносящим снопы на коромысле. Чуть дальше на юг простираются поля субака Сапат. Один из его пайщиков продал Государственной водной компании кусочек своего участка, под которым находится горизонт грунтовых вод. Препятствовать ему не стали, поскольку имеются и другие источники. Однако вскоре в субаке Кендран, находящемся ниже по течению, внезапно пропала вода. После бурного разбирательства с крестьянами Сапата жителям той деревни пришлось смириться и засеять свои рисовые плантации перцем и соей — им нужно меньше воды. Чем дальше на юг, тем шикарнее магазинчики вдоль дороги. Добро пожаловать в Убуд — «самую космополитическую деревню в мире». Дзен-спа, тайский ресторан, агентство недвижимости, торгующее виллами на месте бывших рисовых плантаций. Именно в таком окружении находится храм самого странного субака, в котором не осталось ни одного крестьянина. Теперь они работают в отелях, расположенных на прилегающих улицах. Но все равно продолжают совершать ежедневные ритуальные подношения — точно так же, как и их бывшие компаньоны. Иностранному туристу подобное поведение может показаться божественной комедией. Однако 40-летний бизнесмен Маде Гунарта считает, что в этом и заключается суть балийской философии. Концепция ее сводится к налаживанию гармоничных отношений с тремя источниками счастья: божественными силами, природой и окружающими людьми. Маде Гунарта родился в Убуде на улице Ханоман. Ныне она утопает в роскоши, а в то время была обычным проселком между хижинами. Сегодня квартал, где вырос Маде Гунарта, — часть его маленькой империи. Ресторан, бар, центр терапии тела и духа BaliSpirit свидетельствуют о достигнутом благополучии. В соответствии с заветами предков Маде Гунарта отдает большую часть прибыли благотворительным организациям. И продолжает выполнять свои обязанности в «банджаре», общественном совете родной деревни. «Главное на Бали — стать достойным членом сообщества. Не спрашивай себя, кто ты, но спроси, что ты сделал для других», — поясняет он. Далеко на юге, на «острове черепах», занимается день. Возвращаясь к себе домой, боги и сопровождавший их стотысячный эскорт верующих оставили на пляжах целые горы пластиковых пакетов. Но остров Бали видел и не такое. В 1990-е его мангровые леса и кораллы оказались похороненными под песком. Таковы были последствия гигантского строительного проекта, который с маниакальным упорством пытался воплотить в жизнь сын тогдашнего диктатора Сухарто. В наши дни бесконечные вереницы грузовиков сваливают на берегу мусор из Денпасара. Разрушение прибрежной экосистемы лишило работы рыбака Вайана Патута. И теперь он занимается восстановлением рифов. Его начинание финансируется туристами. Каждое утро они платят, чтобы нырнуть на глубину четыре метра и посадить коралловый кустик рядом с каменными изваяниями божеств, которые созданы единомышленниками Вайана Патута. Движемся дальше на запад. Бухта Беноа. 34 тысячи свай первой подвешенной над океаном балийской автодороги торчат из армированного бетона. Великий космогонический театр как будто внезапно перемещается в море. Коралл надевает маску духа-защитника Баронга, а бетон перевоплощается в инфернального Рангда. Красота — против уродства, прирученная природа — против закона джунглей. Эту битву балийцы ведут уже много веков. Они знают, что она вечна и в ней нет ни победителей, ни побежденных.