Последний нексиканец

Владимиру Куклину 66 лет, каждый год в день геолога он взбирается на четырёхсотметровую сопку, чтобы водрузить на неё красный флаг. Раньше на подъём уходил час, но годы берут своё, и теперь путь до вершины занимает два часа, а то и больше. Когда-то этой традиции следовали многие жители посёлка Нексикан, и все три вершины местной сопки пестрили красными флагами. Последние несколько лет на ней развевается лишь флаг Владимира Куклина. Нексикан находится буквально в 25 километрах от Сусумана, местного районного центра. Если выехать из него по трассе Колыма в сторону Якутии, то спустя пару заброшенных посёлков и действующих станов артелей будет ориентир — чёрная гранитная плита, прибитая к грубо обтёсанному камню. На плите есть надпись: «На этом месте с 1938 по 1998 находился пгт Нексикан». Около памятника можно увидеть небольшую дорогу, ведущую в сторону от трассы, и если следовать по ней, то через пару минут вы доберётесь до старенького одноэтажного дома, к которому тянутся провода линий электропередач. Вот уже семнадцать лет Владимир Куклин работает хранителем небольшой электроподстанции, которая питает местные старательские артели. На двери его дома мелом выведено: «Не ломать». Куклин, седоватый мужчина плотного телосложения, улыбчивый и добродушный. Первым делом он приглашает меня в свой дом — не здороваться же на пороге, когда на улице минус 35. Дом-электроподстанция оказывается довольно уютным, но небольшим помещением. Одна его комната выделена под рабочий кабинет с письменным столом и рацией, а остальное — жилые, захламлённые огромным количеством невообразимых мелочей комнаты. «Мой дом находился где-то в восьмистах метрах от этой подстанции, но от него ничего не осталось, всё перенесли, перекопали, перемыли. Под нами ведь золото хорошее, но, чтобы его добыть, надо землю пустую сверху убрать, промыть, потом в другую яму нужно скинуть эту ненужную землю. По рассказам Куклина, в лучшие годы в Нексикане жило порядка двух-трёх тысяч человек, а инфраструктура включала в себя всё необходимое: магазины, детский сад, среднюю школу, в которую ходили как местные дети, так и те, кто жил в отдалённых поселениях. «Дома были в основном деревянные, двухэтажные. Одна-единственная каменная четырёхэтажка стояла, но сейчас от неё этажа три осталось, остальное разобрали на гаражи и пристройки. Ещё была баня каменная и начали строить новое здание школы, но как-то не успели, начались все эти пертурбации», — рассказывает Владимир. Пертурбациями он называет годы перестройки, когда его, как электрика, сократили на прииске Большевик, и 90-е, когда его сбережения обесценились, а посёлок, в котором он жил с пяти лет, решили ликвидировать как неперспективный. «Весной 1998 года остановили котельную и за лето основную массу жителей переселили в ближайшие посёлки. Когда половина посёлка уехала, то всех оставшихся собрали в кучку. Нас переселяли из одного дома в другой, чтобы не было так, что в одном доме из двадцати квартир жило всего пять человек. Потихоньку оставшимся предлагали квартиры какие-то, они съезжали, их дома сжигали, сносили, на их месте возникали полигоны. Допустим, улицу выселили какую-то — и сразу же давай рыть, копать», — вспоминает отшельник. Часть жителей оставалась в Нексикане, несмотря на отсутствие инфраструктуры и постепенное превращение городка в один большой полигон, но все они приезжали лишь в сезон — «похищничать», как говорит Куклин, намыть золото там, где не работают артели. На мой вопрос, не занимался ли вольным приносом и сам Куклин, тот отвечает, что никогда не чувствовал особой тяги к золоту. Хотя в детстве он вместе со всеми ходил мыть свои три-пять граммов, чтобы купить на них конфет и шоколадок. В старательском городке даже школьники умели работать скребком и лотком и знали, где искать драгоценный металл. Возможно, этим и объясняется мирное сосуществование Куклина и артелей, тех самых старателей, что планомерно уничтожали его родной посёлок. Владимир не враждовал с ними, наоборот, их сосуществование было дружелюбным, а порой и полезным. Старатели делились с нексиканским отшельником водой и подвозили до города, чтобы он мог купить себе продуктов. Как выяснилось, это его основная бытовая проблема: ведь электричество есть, отопление в служебном помещении бесплатное, техническую воду он собирает дождевую или топит снег, но за продуктами в магазин не сходишь, нужен транспорт, которого у Куклина нет. Выручают обычно «трассовики» и вахтовки старателей. Первые годы было тяжёло, раньше машин на колымской трассе было мало, да и останавливались нехотя. Но спустя время «трасса привыкла», и теперь Куклина знают почти все местные водители, они всегда готовы подвезти его до ближайшего поселения и спрашивают, когда тот снова пойдёт водружать свой красный флаг на сопку. Жизнь Владимира Куклина в последние 18 лет немного напоминает «день сурка». В его прямые обязанности входит проверка показаний амперметров и вольтметров и передача данных по рации. И так пять раз в день. Зимой работа становится немного разнообразней, приходится очищать территорию от снега. От одиночества он спасается в первую очередь фильмами. Телевидение у него не принимает, как он выражается, «не пробивает», но в Сусумане или Магадане находятся люди, которые скачивают последнему нексиканцу фильмы на жёсткие диски и флешки. Ещё бывают звонки. Недалеко находится посёлок Холодный, поэтому до подстанции доносится сигнал вышки сотовой связи. Иногда Владимиру звонят родственники, сёстры или племянники, иногда друзья или бывшие знакомые. Но своей семьи у Владимира нет. Как он говорит: «Пробовал то с одной, то с другой, но ведь кто сюда поедет?» Впрочем, довольно быстро выясняется, что у последнего жителя Нексикана некогда были жена и сын, но, когда Владимир вернулся после службы в армии, жена подала на развод, а сын отправился вместе с ней в Рязанскую область. Связь с сыном он не поддерживает — у того своя семья и дети, которые никогда не видели деда. «Я несколько раз ездил к ним, навещал сына, когда тот ещё в школе учился. Мы и переписывались с ним, а потом мне телеграмма приходит: „Пап, приезжай, я женюсь“. А я не мог, тогда деньги обесценились и я разве что до Магадана доехать мог. Потом дочка у него родилась, снова позвали меня, но я опять не смог. Зарплаты по полгода не платили, и денег всё не было. А потом и переписываться как-то перестали», — объясняет отшельник. Его голос не меняется, выражение его лица разве что становится чуть менее добродушным, улыбка ослабевает. Примерно так же он рассказывал мне о том, как тяжело было смотреть на разрушение домов. Школы, в которой он учился, или магазина, в котором он тратил деньги, полученные за намытое золото. Я спрашиваю его о сожалении, о мыслях, что не могут его не посещать, о желании какой-то другой жизни тут, на Крайнем Севере, или на материке. «Человек он ведь как, он всё время думает о чём-то. Даже читаешь книгу, а тебе обязательно мысли всякие лезут в голову. Правильно сделал, что остался, или неправильно, как бы жизнь сложилась, если бы эту работу бросил, другую нашёл. Пытаешься взвесить всё, обдумать. Но я не жалею, нет такого ощущения, что надо было всё бросить. Я тут вырос, окончил школу, женился, тут у меня сын родился, тут и родители похоронены. Прирос я к этому месту», — говорит он, но спустя некоторое время добавляет. За семнадцать лет жизни на подстанции посреди этого лунного ландшафта, где когда-то кипела жизнь, у нексиканского отшельника сформировался свой маленький мирок. Здесь недалеко, во все ещё живых поселениях у него остались знакомые и родственники, а на родительский день в родной Нексикан съезжаются те десять-двадцать бывших нексиканцев, кто не уехал слишком далеко от малой родины. Большинство из них заезжает к отшельнику, чтобы вместе поехать на кладбище, навестить умерших родственников и выпить свои памятные сто граммов. Вместе с Куклиным они ходят по ненужной старателям земле, где некогда был их посёлок, и пытаются найти те места, где когда-то стояли жилые дома, магазин и школа. Владимир всё мечтает научиться определять, где что находилось: «У меня даже мысля такая была: пройтись по посёлку и вбивать колышки с небольшими пластинками. Вот понимаешь, что здесь детский сад стоял — берёшь, вбиваешь колышек с надписью. Идёшь дальше, находишь место, где школа стояла — вбиваешь колышек, а тут улица была, допустим Офицерская, вот и вбиваешь колышек с такой пластинкой».