«Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй», — писал Михаил Булгаков. Таким год был повсюду в России, и Воронеж не исключение. Рождалась новая эпоха. Винтовка — это власть В Воронеже сложилось сразу несколько центров власти. Финансами распоряжалась городская дума, работали земские органы. Кроме того, действовали организации анархистов. Одной из самых активных была боевая рабочая дружина Михаила Чернышова. Значимой силой обладала и церковь. «Есть мнение о том, что церковь активно преследовалась, происходили массовые аресты и расстрелы священнослужителей, но это не совсем так, — считает краевед Николай Сапелкин. — Правда в том, что священнослужители были обижены: одним из первых решений советской власти стал декрет об отделении церкви от государства и школы». Тем более, в то время мало кто верил, что большевики пришли всерьёз и надолго. Но скоро всё изменилось. Если в 1917 году представители Временного правительства занимались в основном тем, что играли в демократию, то Советы в 1918 году решительно взялись за решение острых проблем. Однако первым советским руководителям Воронежа во главе с председателем губкома Николаем Кардашовым не хватало опыта — отсюда и множество ошибок. Но к делу они подошли по-хозяйски. К тому же большевики опирались не на буржуазию или военных, а на большинство населения губернии: рабочих и крестьян. На первых порах власть старалась действовать строго по Марксу и попробовала передать предприятия в руки пролетариата. В январе-феврале на заводах, железной дороге, в банках, на телеграфе и торговых предприятиях был введён рабочий контроль. Но реальность показала, что из попыток рядовых сотрудников командовать производством ничего, кроме хаоса, не выйдет. Подход быстро поменяли, и уже 31 января в Воронеже прошёл съезд рабочих сахарных заводов, принявший решение об их национализации — переходе в собственность государства. В течение 1918 года были национализированы все значимые предприятия региона. Перегибов старались избегать. Например, летом национализированные поместья были сданы в аренду бывшим владельцам, чтобы те смогли собрать урожай. Дума была распущена 11 мая, а её функции принял муниципальный отдел губернского исполкома. Теперь предстояло навести порядок. В наследство от 1917 года новой власти достались милиция, боевые рабочие дружины, которые уже превратились в многочисленные анархические группы, а также отряды самоохраны — обычные горожане, которые с оружием охраняли свои дома. Все эти структуры в июне были подчинены вновь созданной ЧК. Её основу составили латыши — рабочие завода «Рихард-Поле», эвакуированного в 1917 году из Риги. Председателем воронежской ЧК стал Хинценберг — старый социал-демократ, несмотря на то, что ему самому было только 26 лет. Красного террора в Воронеже, по сути, не было. Присланная из Москвы комиссия установила, что всего в 1918 году ЧК расстреляла 15 человек, и это в условиях разгула бандитизма. Три человека были расстреляны за спекуляцию. Двое — за преступления по должности. В их числе за взятку «вышку» получил коммунист, бывший редактор газеты «Красный листок», он же судебный следователь Соломин. Факт показательный, тем более что коммунистов — а именно им поручались руководящие должности — в Воронеже остро не хватало. О массовых репрессиях тоже говорить не приходится. Всего в 1918 году ЧК завела 180 дел: 59% из них были связаны с пьянством и уличными бесчинствами, 22% — с растратой, взятками и саботажем, 5% — со спекуляцией. И только 14% составляли контрреволюционные преступления. Дело в том, что контрреволюция у нас была довольно слабой. Воронежская губерния оказалась пограничной, и большинство бывших хозяев и идейных врагов бежало в центры борьбы с советской властью — на Украину и Дон. А вот на совести боевых рабочих дружин было много крови. «Например, когда в Воронеже начался голод, боевая дружина Чернышова двинулась в Землянский уезд — якобы для того, чтобы подавить крестьянское восстание, и в селе Старая Ведуга убила священника Иакова Лукашевича, — рассказывает краевед. — Сейчас в этом принято обвинять власть большевиков, но фактически дружина действовала самостоятельно. Независимых полевых командиров надо было свести в единую команду. Им предложили широкую платформу для объединения под эгидой ЧК, после чего постепенно избавились от самых жестоких и неуправляемых: либо арестовали, либо послали на заведомо гибельные задания». В кольце фронтов С февраля в Воронеже началась эпидемия тифа. Воронежцы голодали и замерзали — не хватало дров. Началось движение мешочников — люди массово выменивали городские товары на еду. К губернии начали приближаться линии фронтов. С Запада наступали немцы. Поначалу Воронеж прикрывала Донецко-Криворожская республика, но её сопротивление было недолгим. Немецкие войска вошли в Богучарский уезд и заняли станцию Кантемировка. А в конце весны на юге генерал Пётр Краснов и его сторонники объявили независимое государство — Всевеликое Войско Донское и заодно решили оторвать кусок побольше — включили в состав своей «республики» Воронежскую губернию под тем предлогом, что ещё до Петра I Московское государство отобрало у казаков их исконные земли. Отряды казаков вошли в губернию и на первых порах почти не встречали сопротивления. В городе спешно стали формировать Южный фронт. Летом в Воронеж прибыл нарком по военным делам Николай Подвойский. 25 июля он провёл смотр интернационального отряда, в котором были русская, чешская, мадьярская, китайская, австрийская и германская роты. Мечта об университете Осенью открылся ВГУ: в Воронеж приехало русское отделение Юрьевского университета, в том числе учёные с мировым именем — хирург Николай Бурденко, химик Михаил Цвет и др. «Нужно сказать, что до революции городские власти дважды просили правительство открыть в Воронеже университет, но получали в ответ предложение создать его за собственные средства, — отмечает Николай Сапелкин. — Кроме того, как известно, ещё в 1912 году в Воронеже началось строительство корпусов сельскохозяйственного института, но после начала Первой мировой работы были заморожены. Большевики в условиях разрухи и гражданской войны нашли средства и завершили строительство». Между тем казаки Краснова продолжали двигаться к Воронежу, город страдал от нехватки снабжения, а зима 1918-1919 годов обещала быть ещё тяжелее прошлой: на дрова уже порубили практически все деревья. Однако в 1918 году Воронежу не суждено было быть захваченным: в декабре подразделения 8-й армии, пополненные воронежцами, отбросили наступавшие части Краснова. Первая годовщина Несмотря на тяготы жизни и растущую военную угрозу, Воронеж ярко отметил первую годовщину Октябрьской революции. Утром горожане собрались в городском саду — нынешнем Первомайском сквере. В 11 часов над городом пролетели аэропланы, началось праздничное шествие по проспекту Революции. На площади Третьего Интернационала, которая прежде называлась Кадетским плацем, а потом стала парком «Орлёнок», был торжественно открыт памятник Карлу Марксу. Рядом с памятником воронежцы сожгли чучело «гидры контрреволюции».
