Одна против всех – дочь проклятого наркома
«Одна против всех» — интригующее название на обложке тонкой книжечки в твёрдом переплёте. Но если бы туда можно было втиснуть весь материал, то она бы превратились в фолиант о перипетиях XX века. Поверьте, даже то, о чём вспоминает автор хватило бы на много-многосериальный телефильм с крутым сюжетом! Музей итории ГУЛАГа фото из книги «Одна против всех» Эта книга в мои руки попала после того, как её прочитала моя матушка, Людмила Фёдоровна Липатова, а в свою очередь она её привезла из Москвы. Дело в том, что её пригласили на конференцию, которая проходила в «Музее истории ГУЛАГа». Она там представляла свою книгу «Дороги и судьбы» посвящённую строительству железных дорог на Ямале и в том числе Сибири, читала доклад о репрессированных во времена Сталина, людях, которые строили 501-й стройку, а также предысторию этого гигантского строительства. Книжецу «Одна против всех», честно говоря, я сначала проигнорировал, положил на стол, где ожидали свою очередь ещё несколько книг по истории, мало ли что сейчас, в годовщину 1917 года могут написать. Но потом несколько раз перечитал, ведь это были воспоминания приёмной дочери одного из самых одиозных личностей времён Сталина Н.И. Ежова. Напомню, что пишет Википедия, хотя я ей доверяю далеко не полностью, но вкратце: «Николай Иванович Ежов родился 19 апреля (1 мая) 1895 г. Где-то там учился, боролся и на вершине карьеры, с конца января 1937 года, занял пост Генерального комиссара государственной безопасности, где прослужил до 1938 года» Кстати, у меня давно возник вопрос, на который я до сих пор не могу найти адекватный ответ – почему 1937 год стал каким-то самым мрачным в истории Советского Союза, как любят говорить некоторые историки и особенно либеральные правозащитники! А публицисты очень любят словосочетание: «Большой террор». Но ведь были и более жестокие репрессии и до этого года! Впрочем, это разговор для отдельной статьи. Но боюсь, что мои выводы будут многим не по нраву. Впрочем, вернёмся к дочери Николая Ежова, вернее, приёмной дочери. Кстати, книжка основана на её письмах к Ивану Паникарову, председателю Ягоднинского общества «Поиск незаконно репрессированных» (п. Ягодный, Колыма). Дочку Ежова звали Наталья Николаевна Хаютина. Как девочка попала в эту семью до самой смерти для неё была загадка, но последствия во всей жизни были далеко не загадочными, после того как Ежова сняли с поста, а впоследствии расстреляли. Она постоянно оказывалась под присмотром так называемых «компетентных органов». А ведь когда её разлучили с приёмными родителями, ей было шесть лет, так что она гораздо позже узнала, что была приёмной дочерью. Впрочем, семья Ежовых, так и не удосужилась полностью оформить документы на Наталью. Кто же был настоящими родителями Натальи, она так до самой смерти не узнала. По некоторым сведениям, её отец «в 30-е годы был посланным НКВД в Лондон». А вот воспоминания о приёмных родителях у неё остались только светлыми: Наташе Ежовой 11 месяцев. Начало 1933 г . фото из книги «Одна против всех» «Как я уже писала, отец занимал ответственный пост, его я почти не видела. Зато, когда он вырывался домой, что мы творили. Он подбрасывал меня к потолку, катал на спине, заваливая кучей игрушеку. За день-два он узнавал обо мне всё, сколько зубов, что я люблю, а что нет, как дела по музыке, ведь в четыре года меня усадили за фортепиано… Мама работал в редакции журнала «СССР – на стройке», тоже очень редко бывала дома, моим воспитанием полностью занималась няня». Когда всесильного Ежова сместили, а потом расстреляли, девочка оказалась в детдоме. И вот тут начал закалятся её характер. В одном из детдомов новичков избили, это была традиция, чтобы проверить «кто хлюпик, а кто и постоять за себя может, с кем можно дружить, а от кого надо держаться подальше», воспитателей в этот момент рядом никого не оказалось. Вот что Наталья вспоминала в одном из писем: «Я рада, что нас приучали к труду, это ой как полезно для дальнейшей жизни. Даже когда была нехватка р УК, нас посылали на сплав леса. Мы вылавливали толстенные брёвнышки и оттаскивали их от воды, а уж там мужчины складывали их штабели. Тяжело, очень тяжело, не скрою. Ведь мы были ещё очень маленькие и худенькие. Но зато потом так приятно поесть у костра. Уху ели. Нам в детском доме не часто вдоволь есть приходилось… Шла война. И мёрзлую картошку за счастье считали поесть. Хлеб ели наполовину с лебедой, когда с кукурузой, но только это редко было. Жмых грызли, травку всякую в лесу собирали для еди. Летом-то привольно, сытнее жилось… Клевер считай, весь поели…. Тяжёлое время было, вспоминать страшно… Училась я хорошо, но была страстной непоседой. Вертелась на уроках, баловалась, за что меня часто выставляли за дверь. А в детском доме за это наказывали. Или мы чистили картошку (это ещё хорошо, хотя котёл был здоровущий), или оставляли без обеда. У нас и так живот к спине прирастал, а тут приходилось глотать слюни и ждать ужина». Посёлок ВАлькумей, Чукотка, 1970-е гг. Фото из книги «Одна против всех» Спасением у Наташи была художественная самодеятельность. Они даже ездили с гастролями по области, где их очень тепло принимали и вкусно кормили! Потом она поступила в ремесленное училище и как она вспоминает: «Всех-то приняли сразу, а со мной опять заминка вышла. Дней восемь или десять нас с воспитательницей вызывали в Управление МВД. Сидел там один тип по фамилии Коган и всё орал изо дня в день одно и то же: Как вы не понимаете! Ведь по окончании училища она пойдёт на завод!» И всё из-за отца. И так всю жизнь, тень приёмного отца, Николая Ежова, преследовала её. Она даже уехала на Дальний Восток, но и там «компетентные органы» приглядывали за ней. Ломали карьеру, хотя она всю жизнь проработала в художественной самодеятельности и учителем на очень Дальнем Востоке: Певек, Валькумей, Сусман и так далее по Чукотке, Колыме «Не в лагере была и не в тюрьме, Я сама себя арестовала. И теперь живу на Колыме, Куда себя сама я и сослала…» Какая-то оторопь берёт от этих строк Натальи, ведь это воспоминания и итог всей пройденной жизни. Не успевала Хаютина переехать в другой посёлок Чукотки, как тут же вызывали «компетентные органы» беседовали, что-то доказывали на повышенных тонах, угрожали. Напомню, когда Ежова расстреляли, ей было 6 лет, и она была приёмная дочь, правда неофициально. Вот что она пишет в письмах: «Теперь мне уже восемьдесят с «прицепом» и я давно не «дикарь». Но иногда вспыхиваю как порох… А радость? А что это такое? Для некоторых это полное обеспечение в жизни, модные наряды, стереомагнитофоны…. А для меня – музыка. Моя работа. Удачно прошёл концерт – радость. Чувствуешь свой труд. … Но почему-то чаще хочется быть одной быть одной. И это желание растёт с каждым годом». Она так и осталась – одна против всех. Впрочем, я не знаю, не знаком с этой замечательной женщиной, а только по небольшой книжице её воспоминаний. И в душу мне запало ещё одной стихотворение Натальи Николаевны: «Однажды Щука помогла Емеле, А золотая рыбка – старику. Вот если бы во всё это поверить, То сказки или бы с нами наяву. Но чудеса лишь в сказках жили, На помощь щуку ты уже не позовёшь, А рыбку лишь в аквариуме увидишь – По барабану ей, как ты живёшь!» Наталья Хаютина в одном из писем как-то обмолвилась: «Знаю, миллионы людей проклинают его (Николая Ежова – прим. моё) Знаю, его никогда не реабилитируют – ведь не будет виноватых. Но мне он не сделал ничего плохого, он любил меня, и любовь была обоюдной. Я буду до конца дней своих помнить его доброту. Верю, в душе он был добрым человеком, каким и останется в моей памяти. И пусть меня за это осудят, но только с ним. Да-а, не очень-то красиво получается, я, кажется, иду одна против всех…Но ведь это мой отец!… Кто же его защитит, кроме меня? Приходится одной бороться, хотя знаю, что это ни к чему не приведёт. Однако…» P.S. А статью хочу закончить словами Натальи Хаютиной: «Только сейчас, на закате жизни начинаешь думать, сколько же ошибок сделано, сколько наворочено, накручено морских узлов, которые не развязать даже старому «морскому волку».
