Подлинная история войны в Боснии и Герцеговине не интересовала ни Загреб, ни Сараево, ни Мостар, ни Гаагу

Самоубийство генерала Слободана Праляка в зале суда в Гааге, совершенное после того, как был вынесен приговор — 20 лет заключения за военные преступления — стало главной новостью, которая в среду пришла из Гаагского суда. Ни вердикт Международного трибунала по бывшей Югославии, ни новость о подтверждении наказания всем шестерым военным лидерам Герцег-Босны не получили такой огласки, как весть о последнем отчаянном поступке Слободана Праляка. Он самым радикальным из всех возможных образом выразил свой протест против того, что считал самой страшной несправедливостью. Праляк был убежден, что защитить себя в Гааге — дело всей его жизни, поэтому вкладывал в это все силы и энергию. Некоторые процессы продолжаются по 15 лет, как сказал генерал в начале процесса в 2006 году, но главное, чтобы в конце была найдена истина. А по его мнению, истина не могла быть черно-белой правдой гаагского обвинения, которое в обвинительных актах о сербах преподносило их исключительно как преступников, всех остальных — только как их жертву, а в обвинительных актах о хорватах (или боснийцах) искажало истину и создавало новую, диаметрально противоположную «правду», подкреплявшую все другие обвинения. Так, в обвинительном заключении о Герцег-Босне есть только плохие хорваты, которые мечтали о Бановине и отправились туда, чтобы без всякой причины громить, убивать и изгонять мусульман еще в декабре 1991 года, когда война в Боснии и Герцеговине еще даже не началась. Праляк своими силами боролся с однобокой, черно-белой трактовкой хорватско-боснийского конфликта и роли Хорватии в войне в Боснии и Герцеговине. Если Хорватия была агрессором в Боснии и Герцеговине, то почему тогда Хорватский совет обороны (ХСО) сдавал города и селения в центральной Боснии один за другим? Что это за агрессор, который сам сдает позиции вместо того, чтобы захватывать? В первых гаагских обвинительных актах ХСО обвинялся в преследованиях населения в таких регионах, как, например, Травник и Зенице, откуда, вообще-то, хорватов изгоняли. Если Хорватия была агрессором, то почему боснийские беженцы бежали в Хорватию, а не в Сербию? И почему в хорватских госпиталях лечились и гражданские, и военные? Почему там даже обучались некоторые специальные подразделения Вооруженных сил Боснии и Герцеговины? А ведь стенограммы разговоров Турджмана проливают на все свет: если бы он действительно хотел разделить Боснию, то почему так боялся за Жепче? Из Загреба, Риеки или Вараждина правда о войне в Боснии и Герцеговине кажется очень простой. И так же просто наши депутаты сформулировали правду о нашей войне и изложили ее в Декларации о гражданской войне. Для одних Хорватия, вне всяких сомнений, была в Боснии и Герцеговине агрессором, а для других, тоже мыслящих безапелляционно, хорваты всегда являются только жертвами, а тот, кто вменяет им преступления, может быть только врагом и предателем. Праляк не принадлежал ни к одному из этих лагерей. Он неустанно издавал книги, публикуя, в том числе, те документы, которые стали доступны в ходе судебного процесса и которые опровергали черно-белые упрощенные тезисы о роли Хорватии в войне, высказываемые как только упомянут Лор, Госпич, Жепче и Нови Травник. Однако книги, которые издавал Праляк, никого не интересовали. Когда хорватской общественности еще было интересно, что именно произошло в Боснии и Герцеговине, ХСО и Хорватский демократический союз Боснии и Герцеговины были настроены враждебно к журналистам, которых они не контролировали, поэтому информация была недоступна. А когда она раскрылась, ею уже больше никто не интересовался. Праляк не отрицал преступлений и не боялся заключения. Он знал, что ему предъявят обвинения, и он читал книги, годами собирал документы. Сколько жертв среди мирного населения допустимо для американских войск в Ираке, и считаются ли они сопутствующими? И сколько сопутствующих жертв допускается в Боснии и Герцеговине? Сколько грабежей и разрушений приемлемо после урагана в Новом Орлеане, а сколько — в Боснии и Герцеговине? Праляк не хотел говорить того, что всем нам известно (кто был настоящим командиром, и как Тута (Младен Налетилич — прим. ред.) держал его под дулом пистолета). Конечно, слушали не Петковича и Праляка, а Тута. Но, так или иначе, Праляка такие оправдания не интересовали. Он обращался к судьям как к образованным людям, готовым согласиться с тем, что натура человека неоднородна, сложна и противоречива, что многое не является тем, чем кажется. И если что-то видится вам простым, будьте уверены — вы ошибаетесь. Да, хорваты совершали преступления, но в контексте, и этот контекст не так прост, каким его хотят видеть. Однако до правдивой истории войны и до истины было слишком далеко. К ней не приблизился ни Загреб, ни Сараево, ни Мостар, ни Гаага. Праляк не хотел и не мог с этим смириться.