Почему Асадов плохой поэт?
Ну поехали. Поскольку мы все понимаем, что главным аргументом против любой критики Асадова неизбежно будет его чорная (sic) лицевая повязка, то давайте я сразу оговорюсь, что проявляю наивысшее возможное уважение к военному подвигу Асадова. Довезти без половины лица грузовик с припасами, а потом после этого еще вдобавок стихи писать – это круто, товарищи, чуть не сказал "дай Бог каждому". Но стихи этим на автомате не легитимизируются – и уж точно не в той степени, в которой Асадов был легитимизирован по всей стране великой. Асадов говорил о себе, что его стихи – о его читателях, но с тем же успехом мог бы просто сказать, что это стихи читателей – доярок и фрезеровщиков и прочих чрезвычайно разборчивых в литературном плане людей. Это любительская открыточная поэзия, доведенная авторским трудоголизмом до бессмысленного эстрадного апогея. "А может, всё было не так бы / Случись эта ночь после свадьбы." – и так сорок семь книг подряд. Приводить примеры, если честно, довольно сложно, поскольку будучи вырванными из контекста, его строчки производят впечатление то ли почти талантливой пародии, то ли намеренного примитивизма – но если, скажем, у Заболоцкого подобные приемы были частью последовательного авторского метода, то Асадова, чтобы оценить весь масштаб катастрофы, нужно читать подряд. Только так становится ясно, что все это пишется на полном серьезе. "Так вспыхни и брызни во все концы, / Наш гнев, наша дружба и светлый разум, / Чтоб все шовинисты и подлецы / Везде, как клопы, передохли разом!" Святая Мария среди туркменов... Тексты Асадова настолько очевидно ужасны, что даже доказывать это несколько неудобно. Это всякое отсутствие размера и ритма практически во всех текстах, слова-затычки ("говорить-то об этом и то смешно"), нагромождение согласных ("словно б вам"), ужасные рифмы ("казбек - человек", многократно и в разных падежах), пошлейшие метафоры ("ледок спокойных глаз"), постоянное вторжение совершенно неуместных клише (жена бухгалтера, мечтавшая о спутнике "с печатью вдохновенья на челе", серьезно), и так далее – и каждый текст обязательно будет по 16 строф, и обязательно закончится восклицательным знаком! Потому что а! Неслучайно Асадов почти не печатался в собственно литературных журналах – у него самого не было каких иллюзий по поводу своего положения в иерархиях изящной словесности. В журналах тогда был Слуцкий. На соседних страницах их было бы не поставить. Евтушенко и Ахмадулину не жалели – сами напросимшися бо – а старика зачем обижать, и так инвалид ведь. При этом, я охотно верю, что многие, ходившие на концерты, действительно всем этим задевались. То есть, людей задевали не тексты, поскольку такой текст невозможно даже без запинки прочесть – люди задевались самим фактом приобщения, когда им в огромном зале, в якобы культурном контексте, возвращали знакомые им сентенции. Это великое достижение поп-культуры – быть великим кишечником. Расстраивает тут вовсе не то, что такая поэзия существует – есть, в конце концов, вещи и хуже, например комары. Расстраивает – что приобщение к Асадову ни на дюйм не приближает читателя к собственно хорошей литературе. Оно не приведет его ни к Серебряному веку, ни к футуристам, ни к романтикам, ни к Шекспиру – оно приведет его к шестидесятникам, позднесоветскому шлягеру и юмористическим детективам – в лучшем случае – а если в худшем, то и к брезгливому непринятию всяких других, более сложных и спорных форм. За чем следует, как правило, и опошление оных – когда тем же, что человек вычитывает у Асадова, он начинает оценивать и Есенина. А вот это, товарищи, уже дно.
