Золотой век анекдотов

Виктор Хамраев о том, чем стал 35 лет назад для советского народа уход Леонида Брежнева 10 ноября 1982 года умер Леонид Брежнев, возглавлявший СССР с 1964 года. Обозреватель “Ъ” Виктор Хамраев вспомнил о том, как воспринимался уход, казалось, бессменного советского руководителя. У школьника XXI века спросили: «Кто такой Леонид Брежнев?» «Да это какой-то партийный деятель из эпохи Аллы Пугачевой»,— ответил ученик. У этого анекдота борода лет на 40. И он был самым примитивным из всех, которыми жили советские люди в золотой век анекдотов, какими видятся теперь брежневские 1970-е. А сейчас получается, что он самый точный, потому как соль его все еще понятна даже тем, кто сгодился бы во внуки госпоже Пугачевой. Разве что кого-нибудь смутит устаревший термин «партийный деятель» — его уже почти никто не знает, в ходу термин «политик». Но 40 лет назад советский народ знал: «политики» существуют только на «гнилом Западе». В отечестве же был в ходу термин «партийные деятели», хотя подавляющее большинство советских граждан очень хотели никогда бы не знать ни термина этого, ни персонально каждого из деятелей. Потому и возник анекдот с Пугачевой. Тяжко же было людям слушать телевизионные новости, в которых диктор административно-бархатным тоном сообщал, что «сегодня генеральный секретарь ЦК КПСС, председатель президиума Верховного совета СССР Леонид Ильич Брежнев» то ли «принял в Кремле», то ли сам «прибыл с дружественным визитом», то ли «награжден» в очередной раз звездой Героя Советского Союза. Перед 9 Мая или 23 Февраля к перечню должностей добавлялось звание — маршал Советского Союза. Не было ни дня, чтобы без такого сюжета обошлась главная и единственная информационная программа «Время», которая выходила в эфир в те же часы, что и сейчас. Но тогда это был прайм-тайм. Круглосуточного вещания не существовало в принципе. А потому, отходя ко сну, народ готов был смотреть что угодно, в том числе получасовой рассказ об итогах дня. Новости о Брежневе люди пропускали мимо ушей, терпеливо дожидаясь кратких сообщений из-за рубежа и таких же — о спорте или событиях в мире театра и кино. Еще тяжелее было на партийных или комсомольских собраниях, которые на каком-нибудь заводе или в университете проводились минимум два раза в год (а то и ежеквартально) и явка на которые была обязательна даже для беспартийных. На собраниях примерно пару часов шли безостановочные выступления начальников, а также передовиков производства (учебы, науки) с рассказами о том, как они ударно потрудились (поучились), как смогли по ходу этого преодолеть «отдельные недостатки», благодаря чему обещают «и впредь» трудиться (учиться) еще ударнее. А перед началом собрания избирался «рабочий президиум». Оглашался список из достойных сотрудников «родного коллектива» и ставился на голосование: «Кто за? Против? Воздержался? Принято единогласно!» А как оно еще могло быть принято? Кто тогда еще посмел бы голосовать против, кроме человека, который уже плюнул на себя и на свою судьбу? Даже для «воздержался» надо было проявить гражданское мужество. Но на этом процедура не завершалась. Сразу после избрания «рабочего президиума» к трибуне как бы спонтанно выскакивал какой-нибудь энтузиаст и бойко предлагал благородному собранию избрать «почетный президиум в составе политбюро ЦК КПСС в главе с генеральным…» — и дальше, как в программе «Время», перечислялись все должности, только перед словами «Леонид Ильич» добавлялось «дорогой». Все делали вид, что для них это предложение совершенно неожиданно и настолько удивительно, что весь зал вместе с членами «рабочего президиума» вставал «в едином порыве» и аплодировал. Что означало: «За! Принято единогласно!» Так и присутствовал круглогодично «дорогой Леонид Ильич» всюду по стране одновременно и незримо. На одном этом «маразме» (так тогда в народе называлась практически вся публичная активность руководства страны) возникла куча анекдотов. «Что такое программа "Время"? — Бенефис Брежнева и пять минут спорта». «Что делает Брежнев, когда ему звонят по телефону в Кремль? — Поднимает трубку и сообщает: "Дорогой Леонид Ильич слушает"». «Решили советские академики уважить один малочисленный коренной народ и предложили его представителю — рыбаку — стать членом Академии наук. Тот сразу отказался, потому что любит рыбу ловить. Тогда ему предложили стать почетным членом Академии наук. Быть рыбак сразу согласился, решив по четным быть академиком, а по нечетным — по-прежнему рыбу ловить». Плюс маршал Советского Союза Брежнев считался борцом за мир во всем мире. Правда, это высшее воинское звание ему присвоили в 1976 году вслед за 30-летием Победы в Великой Отечественной войне, в начале которой он был подполковником, а на Параде Победы — генерал-майором. Это тут же зафиксировал еще один анекдот: «Это кто кричит о мире в новом маршальском мундире? — Это наш великий царь — генеральный секретарь!» И вот такой человек помирает. Смерть лидера мировой державы ни для кого из простых его сограждан не стала личным горем, какой была до этого смерть Сталина. Даже старики говорили о покойном с улыбкой. Добрый, дескать, был мужик, знал, как настрадался народ при Сталине и в годы войны, вот и дал людям передышку: пусть пьют да гуляют. И студенты не почувствовали себя осиротевшими, хотя вся их сознательная жизнь и взросление проходили при Леониде Ильиче. Лишь только во время похорон, за которыми вся страна наблюдала по телевидению, нахлынуло что-то щемящее и человеческое, когда кто-то из родных, прощаясь с усопшим, стал поправлять ему подушку в гробу. Но об этом щемящем люди забыли через несколько минут, увидев, как неловко могильщики начали опускать гроб в могилу. А прозвучавший в этот же самый момент прощальный салют народ принял за грохот гроба и навсегда уверовал, что «Брежнева уронили». Уж больно этот миф сочетался с образом генсека, который в массовом сознании советских граждан был к тому времени не генсеком и не маршалом, а главным персонажем анекдотов. Но эту тонкость о своем сознании советские люди узнают позже, когда начнут во всем отказываться от «совка», поверив горбачевской перестройке. А тогда просто никто не стал отменять семейные торжества и не находил в этом ничего циничного, несмотря на объявленный всесоюзный траур. Вместо поминальных речей травили анекдоты, из-за потока которых застолья затягивались за полночь. Ведь не было в те времена такой недели, чтобы не появился новый анекдот. Любовный треугольник с мужем, уехавшим в командировку; народы СССР, каждый из которых удостоился эксклюзивной серии анекдотов сообразно уникальным чертам национального характера; неиссякаемая Одесса с отдельным вкладом в золотой фонд советского анекдота. И нескончаемый поток политических анекдотов о Ленине, Сталине, Хрущеве, Брежневе и даже о герое Гражданской войны Чапаеве вместе с его ординарцем Петькой. За это уже не сажали (как при Сталине), и все кругом рассказывали анекдоты друг другу легко и весело, точно зная при этом, что в «родном коллективе» обязательно есть «стукач» (осведомитель КГБ — Комитета госбезопасности). Но даже этот атрибут бдительности из советского образа жизни нашел анекдотическое отражение. Перед тем как рассказать политический анекдот, рассказчик якобы в доказательство личной непричастности оговаривал: «Одна сволочь рассказала». Реакция властей на этот вид устного народного творчества была двойственной. За анекдоты действительно не сажали и не преследовали. Но пропагандисты из структур КПСС и комсомола в беседах с трудящимися и учащимися утверждали, что все политические анекдоты придуманы за океаном американскими советологами, чтобы дискредитировать советскую власть в умах советских граждан. В ельцинские времена говорилось, наоборот, что все политические анекдоты придумывали по заданию КГБ звезды советской литературы, которые потом сами же рассказывали их в среде интеллигенции. А чекисты после этого через «стукачей» отслеживали, как и куда расходятся эти анекдоты и как их воспринимают разные социальные группы граждан. Иными словами, анекдоты обеспечивали для советской власти обратную связь. Сейчас ее для российских властей обеспечивают соцопросы. Но в СССР опросная социология была под запретом. И то и другое объяснение отказывало простым людям в выдумке. На только пренебрежительное отношение в «народной смекалке» советские люди ответили «абсолютным анекдотом», который по части абсурдизма почти не уступает произведениям таких литераторов, как Даниил Хармс, к примеру. «Партия и КГБ устали бороться с любовью народа к политическим анекдотам. И дали задание писателям: придумать единый абсолютный анекдот, чтобы только его люди и рассказывали друг другу, раз уж они жить не могут без анекдотов. Писатели собрали все анекдоты, какие только гуляли по стране, систематизировали их, классифицировали, перевели в программный вид для ЭВМ (электронно-вычислительная машина, термин "компьютер" был еще не в ходу), заложили в ЭВМ и стали ждать. Через какое-то время машина выдала им абсолютный анекдот: "Муж уехал в командировку. А ночью в постели с его женой лежат Брежнев, Чапаев и Петька. И все — евреи"». Это много позже специалисты по массовому сознанию объяснят суть тяги советских людей к политическим анекдотам. Общество таким образом демонстрировало власти свою полную от нее отчужденность. Власть этого не замечала, довольствуясь итогами выборов, на которых «блок коммунистов и беспартийных» исправно получал 99% голосов. А люди просто не успели осознать собственной отчужденности, признаки которой были более чем явны в дни траура по Брежневу. В большом городе, возвращаясь за полночь после бурного застолья, советский человек вдруг с удивлением обнаруживал милиционера на каждом перекрестке, что по тем временам было странным зрелищем. «Власть не дремлет»,— понимал человек, только что смеявшийся над ней в анекдотах. «А кто теперь будет генсеком?» — задавался человек следующим вопросом и понимал, что этот вопрос будут решать другие люди без него, а значит, и за него. Во что могли бы вылиться эти неожиданные философствования простого советского человека, неизвестно. Потому что через полтора года умер следующий генсек — Юрий Андропов, никто даже не успел испугаться его, хотя очень многих встревожило назначение главой государства бывшего председателя КГБ. А еще через год — еще один генсек Константин Черненко. И пошла новая волна анекдотов: «"Предъявите приглашение",— потребовал чекист у человека, который пытался пройти на Красную площадь в день похорон. "У меня абонемент",— сообщал человек, и его пропускали»; «В Кремле открылся новый аттракцион — катание на лафете» (гроб с телом генсека или члена политбюро всегда везли на лафете от Дома союзов до Красной площади). Потому никто не заметил конца эпохи. И надежд на новую эпоху никто не питал. Советские люди обнаружили внутри себя надежду только после того, как Михаил Горбачев объявил гласность и перестройку, пообещав «социализм с человеческим лицом». А 35 лет назад все были уверены, что в стране ничего не изменится и руководить ею в ближайшие 29 лет будет Юрий Андропов, как это подсказала занимательная статистика: «В 1895 году умер Фридрих Энгельс. Через 29 лет, в 1924 году, умер Владимир Ленин. Еще через 29 лет, в 1953 году, умер Иосиф Сталин. А еще через 29 лет, в 1982 году, умер Леонид Брежнев». То есть следующую смену советские люди готовы были ждать до 2011 года. Но закономерность прервалась вместе с эпохой Леонида Брежнева. А эпоха Аллы Пугачевой продолжается. И дело не только в нескончаемом потоке «старых песен о главном» или безудержном дизайне, воспроизводящем в питейных заведениях стиль эпохи застоя. Дело в старых смыслах, которые вдруг вернулись в новых словах. При Брежневе никто ни знал термина «стагнация», в ходу был термин «застой». Потому что тогда все люди были по любому вопросу за и стремились выразить это непременно стоя. Вот сложилась эпоха «За стоя». А сегодняшние попытки дать людям «образ будущего» в условиях стагнации мало чем отличаются от намерений ЦК КПСС усовершенствовать «развитой социализм».