Век спустя потомки белых эмигрантов ничего не забыли

100 лет спустя после революции 25 октября 1917 года (на самом деле она произошла 7 ноября, поскольку Россия в тот момент использовала юлианский календарь вместо григорианского) маленький клочок царской России все еще держится за жизнь в парижском пригороде Курбевуа. Неподалеку от кирпичных высоток, каменных особняков и нескольких образчиков социального жилья стоит красивый, но при этом скромный дом. Здание со светлыми стенами еще в хорошем состоянии, однако закрытые ставни и запущенный сад придают ему заброшенный вид. Как бы то ни было, дверь не скрипит, открывая взгляду огромную комнату с высокими потолками. Посетитель в одно мгновение совершает скачок сквозь пространство и время, прямиком в дореволюционную Россию. Его окружает наследие основанного в 1775 году Екатериной II казачьего полка императорской гвардии. Эти всадники не бросили царя Николая II, когда после революции в России началась гражданская война. В борьбе с большевиками они присоединились к Белой армии, однако познали вместе с ней поражение и изгнание. В 1924 году они нашли прибежище во Франции. За два века казаки собрали целую коллекцию предметов войны и искусства, которая со всей тщательностью хранилась в изгнании и в 1929 году была размещена в этом доме. Он стал не только местом проживания, но и музеем, а сейчас частично открыт для посетителей. Когда его хранитель Александр Бобриков, настоящий великан с густой бородой с проседью, начинает рассказывать свою историю, его лицо озаряется, как у убаюканного сказаниями о подвигах предков ребенка. Внук служившего в полке казачьего генерала просто непередаваем в повествовании о злоключениях степных всадников. От пола до потолка, у каждого предмета есть здесь своя собственная история. Картины, скульптуры, посуда, форма, седла, оружие (в том числе символические для казачества шашки) — все это отдает дань памяти российской армии и монархам, вплоть до юного царевича Алексея, который был убит большевиками вместе с остальной царской семьей в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге. «Ленин, Сталин, все они — чудовища!» Эта темная страница истории доносит эхо страданий полутора миллиона беженцев (военные, дворянство, духовенство, либеральная буржуазия), которым пришлось покинуть большевистскую Россию в 1920-х годах. Почти 400 000 «белых» осели во Франции. «Отец сначала жил в Турции и приехал сюда только в 1929 году», — говорит Александр Бобриков. Его дядя, тогда еще молодой офицер артиллерии, был ранен и подхватил тиф. Он пропал без вести после того, как отказался садиться на судно в Стамбуле вместе с другими солдатами своего полка, чтобы не заразить весь корабль. «Дед остался ради сына, но так и не нашел его», — взволнованно рассказывает хранитель музея. Потомки белых не забыли 1917 год, который превратил Россию в первый коммунистический режим. «В этот момент все развалилось. России потребовалось 70 лет, чтобы сбросить с себя этот груз», — считает управляющий музея Жерар Горохов. «Николай II был мучеником, но не вызывает у меня восхищения. В то же время Ленин и Сталин — настоящие чудовища!» — говорит этот ушедший на пенсию бортпроводник, автор книг по российской военной истории. Этот крик души свидетельствует о беспокойной памяти потомков белых эмигрантов сто лет спустя. В то же время, за тысячи километров от Франции, власти и граждане Российской Федерации придают куда меньше остроты событиям 1917 года. Владимир Путин старается не затрагивать эту тематику, особенно в перспективе президентских выборов 2018 года. Кремлю не по душе идея сметающей установившийся порядок революции, однако он высоко ценит образ СССР как победителя нацизма. «Бурные, драматические события 1917 года — это неотъемлемая, сложная часть нашей истории», — осторожно отметил глава государства. В стремлении сохранить национальное единство Владимира Путин, скорее, продвигает узкий путь «примирения» красных и белых, у которых есть своя «правда». «Нужно быть прагматиком по отношению к современной России» Слова о «примирении» не находят особого отклика у подавляющего большинства потомков белых эмигрантов, которые все еще ждут от российских властей суда над коммунизмом. «Не понимаю, что мавзолей Ленина до сих пор делает на Красной площади в Москве», — говорит Жерар Горохов, не скрывая расстройства по поводу того, что бюсты Ленина, Сталина и прочих советских лидеров были недавно установлены в Кремле рядом с царскими. «Нам не очень понятна эта позиция правительства: Все — братья, и нужно все забыть. Это как-то слишком просто», — добавляет он. Как бы то ни было, в отличие от других белых, которые придерживаются куда более критических взглядов на Москву, Жерар Горохов и Александр Бобриков все же считают, что «современная Россия, в целом, движется в верном направлении». «При СССР иконы меняли на джинсы», — отмечает Жерар Горохов. Он рад возвращению россиян в церкви, хоть и шутит по этому поводу: «Все это слегка гипертрофировано, словно они — новообращенные». «Они постоянно крестятся, а женщины носят платки, чего не было в эмиграции. Но это — дань моде, и со временем все сбалансируется», — продолжает Александр Бобриков. Хранитель музея вспоминает о визите Владимира Путина во Францию 30 мая 2008 года. Тогда еще премьер-министр России отправился в особняк в Курбевуа и преподнес ассоциации дар в 100 000 евро. Эти средства позволили отремонтировать обвалившиеся на тот момент потолки. «Нужно быть прагматиком в наших отношениях с Москвой, — оправдывается Александр Бобриков. — Многие русские приезжают в музей и рады прикоснуться к своей истории. Недавно тут были молодые военные, которых растрогали эти свидетельства прошлого». «Советский — это слово. Русский — это имя» Тихие ноты сближения старых и новых россиян звучат и в бистро в 14-м округе Парижа, где иногда по вечерам звучат цыганские песни. Среди русских ресторанов столицы Zakouski — единственный, который принадлежит потомку белых мигрантов, а не выходцу из бывшего СССР. Клиент не может не обратить внимания на висящий наверху портрет последнего русского царя Николая II. В углу православные иконы соседствуют с фотографиями русских кабаре Парижа, которыми владели эмигранты 1920-х годов, например, Raspoutine с улицы Бассано. Когда появляется хозяин, нас ждет новый сюрприз. Николя Новиков, потомок русской дворянской семьи, чей герб вывешен над стойкой, мог бы скорее сыграть в комедии с Бернаром Блие (Bernard Blier), чем в драме Михалкова. С усмешкой на губах, он выглядит как коренной парижанин. «Я был воспитан на языке Достоевского и вырос на языке Одиара, но считаю себя русским в душе», — рассказывает бывший «версальский кадет» (эта стипендия была создана белыми эмигрантами и существовала до конца 1950-х годов). Потомок царских офицеров радуется, когда в его заведение заходят «новые россияне». «Лучший комплимент для меня в том, когда они говорят, что я сохранил русскую душу, — растроганно рассказывает он. — Советские люди были русскими. Советский — это слово. Русский — имя. Здесь важен не паспорт, а душа. У нас общая история». «Нам нужно радоваться возвращению России!» — добавляет он. Церковная ссора Москвы с Константинополем Как бы то ни было, памятные места окружает и глубокий политический раскол. Потомки белых привыкли за 70 лет с недоверием относиться к Кремлю и в некоторых случаях недобро поглядывают на постсоветскую Россию Владимира Путина. Кто-то же наоборот поет дифирамбы государственному деятелю, который вернул стране подобающее место в сообществе наций. Кроме того, ссоры носят и религиозный характер, поскольку одни православные приходы относятся к Московскому патриархату, тогда как другие сделали выбор в пользу Константинопольского (еще одна большая ветвь православия). Эти разногласия уходят корнями в постреволюционную эпоху, когда эмигранты решили создать церковь вне границ. Сначала та хотела сохранить независимость, но затем в ней сформировался раскол после того, как часть духовенства во главе с настоятелем Собора Александра Невского на улице Дарю в Париже решила присоединиться к Константинопольскому патриархату, чтобы ограничить политическое влияние Кремля. За неимением возможности вернуть этот исторический храм 1861 года, Московский патриархат открыл в октябре 2016 года новую Церковь Святой Троицы на набережной Бранли, которая стала символом раскола. Тем не менее, просматривают здесь и признаки примирения, как было 20 и 21 октября этого года. Отец Иоанн пригласил в Храм Александра Невского отца Иммануила из Константинопольского патриархата и отца Нестора с набережной Бранли, который согласился пересечь Сену по такому случаю. Вместе они совершили молебен за «всех жертв гражданской войны». Там присутствовали не только люди в возрасте, но и молодежь, в частности из организации «Витязь» (похожа на движение скаутов), которая была создана в 1920-х годах царским офицером для передачи российской истории и культуры. Еще одной значимой организацией является Христианская ассоциация русских студентов, которая придерживается более либеральных взглядов на православие. Наконец, следует отметить ассоциацию «Русские скауты Франции» во главе с Натали Рушковской, которая приложила немало сил для возвращения скаутского движения в Россию. «Я прекрасно знаю прошлое, но предпочитаю смотреть в будущее», — говорит присутствовавший на церемонии потомок белых эмигрантов Жорж Кучеренко. «Для поколения моих детей, эти ссоры совершенно непонятны, поскольку они опираются на восприятие ситуации в 1920-х годах», — объясняет он, отмечая, что самое важное — передать культуру, прежде всего, язык. Непростая задача для последних из белых. Хотя после распада СССР некоторые вернулись в Россию или же стали работать там, большая часть прочно влились во французское общество. «Проблема белых в том, что они слишком хорошо интегрировались», — восклицает Жерар Горохов. «В некотором роде, я — последний из могикан», — отмечает в свою очередь Александр Жевахов, председатель Кружка Российского императорского флота и автор книги «Белые русские» (Les Russes blancs). «Но пусть даже исторические реалии блекнут, это не значит, что их нужно забыть. Многие французы русского происхождения принесли свой опыт во Францию, такова действительность», — подчеркивает он, отмечая русскую группу сопротивления, одну из первых в 1940 году. Привязанность к Франции прослеживается в рассказах всех этих людей, чьи предки «сидели на чемоданах» и ждали лишь одного, возможности вернуться в родную Россию. «У меня есть только один флаг, французский, тем более что я сам служу Республике», — продолжает Александр Жевахов, выпускник Национальной школы администрации и финансовый инспектор по профессии. Все эти места одновременно радостной и болезненной памяти символизируют до сих пор находящуюся в изгнании маленькую Россию, которая через 100 лет после революции 1917 года и несмотря на все религиозно-политические споры, хочет, чтобы трагичность истории не оказалась забытой.