Офени: просветители, жулики, стиляги. Как жили независимые торговцы в России
Они поддерживали огромный пласт русской культуры — и преследовались государством; торговали с рук — и наживали гигантские состояния; их с нетерпением ждали — и боялись быть ими обманутыми. Одевавшиеся в духе Евгения Чичваркина офени подарили нам такие нужные слова, как «жулик» и «стремный», — и сгинули под колесами индустриализации быстрее, чем их успели толком изучить. Георгий Манаев рассказывает об одной из самых ярких субкультур старой России. 5 миллионов способов заработать на расколе Продажа товара вразнос появляется там, где отсутствуют развитые механизмы торговли — то есть нельзя сходить на базар, рынок, в лавку. В XVII–XVIII веках торговцы-разносчики появились не только в России. Во Франции их называли colporteur, в Англии — hawker, в Болгарии — сергиджия, в Сербии — торбор. В окраинных околотках русских городов работали разносчики, которые набирали в свои кузова товара на день, а к вечеру возвращались домой. А в отдаленные села и деревни шли они — офени. Происхождение слова «офени» до сих пор доподлинно не раскрыто. Самая распространенная версия — от слова «Афины», якобы потому, что в конце XVI века в России развелось много беглых греков, торговавших вразнос. Были у них и другие названия: ходебщики, коробейники (от короба с товаром, который разносчик нес за спиной) и суздалá — последнее происходит от суздальской земли, хотя в самом Суздале офени не селились. Дело в том, что офенский промысел зародился на территории владимиро-суздальских земель, между Нижним Новгородом, Иваново и Владимиром. И начался он с торговли иконами. В середине XVII века реформа богослужебных книг и обрядов, проведенная патриархом Никоном, расколола веру православных христиан на «старую» и «новую». Сторонники старого обряда были в 1666 году преданы анафеме как еретики. Началось их преследование официальной церковью и властями, продолжавшееся до позднего XIX века. Староверы растеклись по территории страны, уходя в глубокие леса и на окраины, туда, где не было даже дорог: во-первых, чтобы не бояться ревизий и воинских команд, которые могли быть посланы для «исправления», во-вторых, для того, чтобы отрезать себя от общения с «неверными». Промысел был гигантским: по оценкам историков, в конце XIX века в Вязниковском уезде делали до 5,5 миллиона икон в год, из которых до 1,5 миллиона было староверских икон, изготавливаемых подпольно. «Боготаскатели» и черти Офенством занимались жители почти всего Вязниковского уезда. Вот что писал в XIX веке местный священник Андрей Миртов: «Жители села — коренные офени, всю почти свою жизнь таскаются с коробами по дальним местам, не имеют ни времени, ни охоты, ни умения разводить сады и огороды». Офени заранее изучали свой сегмент рынка. Ловкому торговцу ничего не стоило отрастить бороду и одеться «по моде» того или иного старообрядческого согласия, чтобы втереться в доверие. Отправляясь в путь, офеня оформлял документы на право продажи небольшой партии «никонианских» икон, одобренных Священным Синодом ,— 15–20 штук, а основной «нелегальный» товар в количестве 150–200 икон вез тайно. Офени, торговавшие большими партиями, ехали верхом на возу, нагруженном иконами, книгами, тканями, деревянной посудой, лубочными картинками, бижутерией. «Ради увеличения сбыта один иконщик заказывает так называемые подделки „под древность“ с чертиками на грунте и, набрав такого товара, едет и распродает иконы с чертиками, а следом за ним вскоре непременно по тем же местам, которые он только что снабдил своими иконами, едет другой иконщик, состоящий с первым в плутовской сделке; но у этого уже все иконы без чертиков. Приехав в село, следующий за первым второй плут предлагает свой товар, но ему отвечают, что „уже накупились“; тогда он просит показать ему, „чем накупились“, и, зная, где искать потайных чертиков, объявляет, что это у них иконы „не христианские, а адописные“, и в подкрепление своих слов тут же сколупывает на иконе, проданной его предшественником, краску и открывает изумленным крестьянам дьяволенков по всем их иконам. Крестьяне бывают по этому случаю в большом ужасе и отдают этому пройдохе все свои „адописные“ иконы, на которых открыты чертики, чтобы только увез их подальше, а у него покупают или обменивают себе другие, на которых такого сюрприза для себя не ожидают». Подобным же плутовством промышляли офени-«старинщики». Покупая, скажем, во Мстёре дешевые новописные древлеправославные иконы с окладами из фольги, такие офени затем в отдаленных старообрядческих селениях выменивали их на дорогостоящие старинные иконы, утварь, богослужебные книги — чтобы потом перепродать антиквариат коллекционерам. Особое развитие эта специальность получила во второй половине XIX века в связи с растущим интересом к русской иконе и русской древности вообще в состоятельных слоях общества. Конечно, офени этим пользовались: в той же Мстёре существовали целые мастерские иконных подделок «под старину». Как Даль собрал словарь фени, да не издал Проворачивая такие плутни, офени были вынуждены создать особый язык, чтобы объясняться между собой даже в присутствии клиентов или представителей власти. Как указывал в XIX веке первый исследователь офенского языка Константин Тихонравов, язык сфабрикован искусственно, путем замены слогов в обычных словах: «куба» (баба), «кузлото» (золото), «щадня» (родня), «турло» (село), «пулец» (купец), «пулить» (купить). Были в офенском и оригинальные слова — «бусать» (пить) — современное «бухать», «лох» (простак). Как в искусственном языке, в офенском использовались русская грамматика и синтаксис, и со временем он не изменялся, так как был приспособлен для конкретных целей, часто связанных с преступлениями. Именно поэтому офенский стал основой языка, известного нам как «блатная феня». Из офенского происходят так хорошо знакомые нам слова «клевый», «жулик», «стрем», «маза», «лафа». В середине XIX века в структуре МВД был создан секретный комитет по делам старообрядцев, который поставил себе целью изучить это тайное наречие, считая, что на офенском старообрядцы ведут тайную переписку по своим староверским — а значит, еретическим — делам. Задание было поручено Владимиру Далю, тогда еще не составившему свой словарь. Этнограф направил во Владимирскую губернию чиновника, записавшего множество примеров из офенского языка, после чего Даль свел их в два тома словаря офенского. Однако после этого стало ясно, что язык используется исключительно для решения торговых вопросов: как указывает в своей статье Александр Малахов, в офенском даже не было «кодовых» слов для таких понятий, как «вера», «Евангелие» и «Бог», что делало объяснения на религиозные темы просто невозможным. Исследование Даля фактически провалилось, а словарь офенского официально так и не был издан. Жизнь и смерть офенского сообщества Выглядели офени странно для крестьян: щеголяли брюками, жилетами, манишками и галстуками. Одежда была ярких расцветок, пошитая из «заморских» тканей, которые офени выменивали или покупали в дальних краях. «Сегодня я не мог продать 20 книг, и мой капитал постепенно тает и тает. Дело меня не кормит… Говорят, что хорошо будет зимой, когда все крестьяне забиваются в избы, попробуем…» Строки эти относятся к началу XX века, когда офенский промысел уже был на исходе. Большинство историков считает, что офенство «угробили» железные дороги, которые во второй половине XIX столетия кардинально облегчили доставку товаров на дальние расстояния. Однако большую роль сыграл закон: в 1865 году вышли «Временные правила о цензуре и печати», обязавшие всех торговцев получать промысловые свидетельства. Эти бумаги выдавались только «благонадежным», к которым офени, связанные своим бизнесом, с одной стороны, с преступным миром, с другой — со староверами, с точки зрения органов не принадлежали. А в 1870-х книготорговцев обязали получать специальное разрешение на торговлю от губернского начальства, что нанесло еще один тяжелый удар по офеням. Как писали «Владимирские губернские ведомости» в 1872 году, здания ярмарок в селе Холуй уже не использовались, местные растаскивали деревянные павильоны на дрова — оптовая офенская торговля окончательно сошла на нет. Население «офенских» сел, так и не научившееся вести сельское хозяйство, подалось в другие отхожие промыслы: делали санки и телеги, шли в города на ткацкие фабрики и, стоит думать, пополняли ряды преступников, ведь офенский язык продолжил свое существование и развитие в криминальной среде, через которую дошел и до наших дней.
