Кушать подано

Вот, казалось, что такое 100 лет – пшик, ведь это даже на год меньше, чем прожил Зельдин и всего лишь на три года больше, чем прожил Каганович, обычные смертные люди; но как за эти несчастные 100 лет может изменить свои привычки человек. Взять, например, такую вещь, как прием пищи. Вот отрывок из Гиляровского, «Москва и москвичи», глава «Трактиры». «- Розан китайский, а не пирог, - восторгался В.П. Далматов. - Помилуйте-с, сорок лет режу, - как бы оправдывался Кузьма, принимаясь за следующий расстегай. – Сами Влас Михайлович Дорошевич хвалили меня за кройку розанчиком. - А давно он был? - Завтракали. Только перед вами ушли. - Поросеночка с хреном, конечно, ели? - Шесть окорочков под водочку изволили скушать. Очень любят с хренком и со сметанкой». Итак, выходит, что известный журналист Дорошевич просто так взял и съел за завтраком шесть свиных окорочков с хреном и сметанкой. Съел, запил их водочкой и пошел писать свои фельетоны. Вот ты, современный журналист - обращаюсь я к коллегам по цеху, - ты, проглотив за завтраком шесть свиных окорочков под водку, ты много бы потом чего смог написать? Думаю, ты после такой трапезы не смог бы даже до дивана доползти, потому что свинина, как известно, это некошерное и нехаляльное, жирное, очень тяжелое мясо, и съесть даже один окорочок свиньи – это уже достижение в сфере обжорства. Причем, вы посмотрите на фотокарточку Дорошевича – по его физиономии никак не скажешь, что этот мужчина запросто съедал на завтрак полсвиньи. Обычный мужчина. И вообще не в Дорошевиче дело. Ведь он, судя по всему, ел ровно столько, сколько в его время считалось обычным. Вот, например, что принесли самому Гиляю сотоварищи на троих все в той же главе «Трактиры»: «Моментально на столе выстроились холодная смирновка во льду, английская горькая, шустовская рябиновка и портвейн Леве No 50 рядом с бутылкой пикона. Еще двое пронесли два окорока провесной, нарезанной прозрачно розовыми, бумажной толщины, ломтиками. Еще поднос, на нем тыква с огурцами, жареные мозги дымились на черном хлебе и два серебряных жбана с серой зернистой и блестяще-черной ачуевской паюсной икрой. Неслышно вырос Кузьма с блюдом семги, украшенной угольниками лимона. - Кузьма, а ведь ты забыл меня. - Никак нет-с… Извольте посмотреть. На третьем подносе стояла в салфетке бутылка эля и три стопочки». К этому прибавьте упомянутые выше расстегаи, которые искусно резал «патриарх половых» с 40-летним стажем Кузьма. И еду там потом гиляевцам все время подносили, обновляли, закуски меняли, это был такой своеобразный марафон блюд, и процесс это был самый что ни на есть обыденный. Конечно, поглощать за обедом в одно лицо столько еды, сколько северокорейская семья съедает в течение пяти-шести лет (в рисовом эквиваленте), могли в то время позволить себе не все жители Российской Империи, а только те ее достойные сыны, против которых чуть позже, в 1917-м, будет объявлена class war. Подведем же некий итог: любила дореволюционная интеллигенция хорошо и, главное, много, покушать. Здесь уместно именно это мерзкое слово, потому что про расстегаи с икрой и водкой можно сказать только «кушать», и никак иначе, как ни прискорбно. И да, именно интеллигенция любила, а не только какие-нибудь рыгающие купцы с жирными от блинов руками, на чье обжорство как раз никто и не обратил бы внимания, так как и Дорошевич, и Гиляровский – это именно она, родимая. Непонятно при этом, прожрала ли таким образом эта интеллигенция Россию или Россию все-таки вообще не прожрали, а сотворили с ней нечто иное? Или, например, сначала прожрали, а потом, что логично, утратили в уборной? Или не интеллигенция вовсе? Этого теперь никто толком не ведает, а версии выдвигаются самые разные. Но ведь Маяковский же, например, наблюдал все эти обеды своими колючими глазами и рекомендовал затем буржуйской публике налегать, налегать на ананасы и рябчики, предрекая, что скоро закончатся ее, публики, дни, и есть тогда ей будет просто некуда. Быть может, предчувствуя грядущее нехорошее, интеллигент, дворянин, буржуа, креативный класс – одним словом, небыдло начала прошлого века, - подсознательно старался наесться впрок? И все же главным вопросом остается то, как один человек мог съесть на завтрак шесть свиных окорочков, не вызвав этим ни удивления очевидцев, ни заворот кишок?