1967: Октябрь и смена культурного кода

Оттепель и такие её ключевые слова, как "искренность", "личность", "правда", писатели Петр Вайль и Александр Генис сравнивали со второй половиной 60-х годов, когда опора стала видеться в "родине", "природе", "народе". Все эти слова – однокоренные от "рода". Советский народ – "общность, накрученная на стержень общей идеи и цели" – расслаивался на нации. Накануне 50-летия революции среди писателей и критиков, группировавшихся вокруг журнала "Молодая гвардия", вызрела идея использования в своих националистических построениях не только дореволюционных русских духовных ценностей, но и ценностей, принесенных Октябрьской революцией. Её назвали Великой русской революцией, поскольку совершена она была русским народом, который "босиком и куда уж как без приварка создал гигантскую индустрию". Однако, по мнению "молодогвардейцев", одним из последствий революции стало временно ослабление национальных начал, нигилистическое отношение к национальным святыням, и особенно к деятельности царей, полководцев и Русской православной церкви. Подлинный перелом в этом отношении произошел, по мнению "русистов", только после 1937 года. Правда, этот вывод был провозглашён не в юбилейные дни, а через три года, в 100-летнюю годовщину Ленина, когда движение русских националистов было практически оформлено, причем не без поддержки части высшего руководства страны. 50 лет октября Новый идеологический поворот совпал с двумя другими тенденциями. Одна из них стала доминировать после 1965 года и была связана с формированием культа Великой Отечественной войны как новой "подпорки" Октября. Вторая тенденция обнаружилась за год до 50-летия Октября, когда три историка – Евгений Жуков, Владимир Трухановский и Виктор Шунков – выступили в "Правде" с тезисом о том, что "никакого периода культа личности не было", что это понятие "немарксистское, отдает субъективизмом, а стало быть, научно несостоятельное". Почти одновременно на большом всесоюзном совещании-семинаре идеологических работников в Москве представители Грузии предприняли беспрецедентную попытку реабилитировать Сталина. Секретарь ЦК КП Грузии Давид Стуруа прямо заявил: "Нас иногда называют сталинистами, но мы не видим в этом ничего зазорного. Мы гордимся, что мы сталинисты. Я – сталинист, потому что с именем Сталина связаны победы нашего народа". Слова Стуруа вызвали аплодисменты примерно 70 % присутствовавших на совещании. И хотя в традиционных тезисах ЦК к 50-летию Октября в мягкой форме содержалось одобрение решения ХХ съезда по преодолению культа личности, линия на ресталинизацию была очевидна. Примечательно, что это совпало по времени с побегом из СССР дочери Сталина – Светланы Аллилуевой, сменой Владимира Семичастного на посту главы КГБ Юрием Андроповым, распространяемым среди интеллигенции письмом Александра Солженицына о цензурном произволе в литературе. По этому поводу Георгий Владимов писал в президиум съезда писателей: "Это происходит в пролетарском государстве. Это происходит на 50-м году Революции. И вот я хочу спросить полномочный съезд – нация мы подонков, шептунов и стукачей или же мы великий народ, подаривший миру бесподобную плеяду гениев?". Руководители Коммунистической партии, Советского правительства и гости на авиационном празднике, посвященном 50-летию Великого Октября Подлинная память об Октябре ожила, пожалуй, лишь в одном месте – в театре "Современник", поставившем пьесу Михаила Шатрова "Большевики". В центре спектакля – всего лишь несколько часов истории, вместивших в себя весть об убийстве Моисея Урицкого в Петрограде, покушение на жизнь Ленина, сообщение о кулацком мятеже в Ливнах и других актах белого террора… Рядом с комнатой, где лежит тяжелораненый Ленин и врачи ещё не дают надежды на добрый исход, Совет народных комиссаров под председательством Якова Свердлова принимает решение о красном терроре. Вопрос о прерогативах власти, методах насилия и террора после государственного переворота, который был лишь умозрительной гипотезой для декабристов, шел отдаленным фоном деятельности народовольцев, встает здесь со всей неотложностью и остротой. Дискуссия ведется вокруг таких вопросов: нужна ли новой власти "слепая ярость массы", что делать с "нашими уездными Дантонами и Робеспьерами", которые делают "стенку" основным методом решения всех противоречий, какими будут последствия террора? Один из ключевых пунктов "правильного" развития революции формулирует Свердлов: "Гласность действия карательных органов. Публикация всех имён арестованных, всех имён заложников, всех смертных приговоров. Классовый подбор аппарата. Неуклонное соблюдение основного принципа красного террора: это террор класса против класса руками класса во имя класса… Нам не нужны профессиональные каратели". Примечательной была и реплика Луначарского, который допускал насилие, но утверждал: "Всё-таки истинный социализм может быть насажден в мире не винтовкой и штыком, а только наукой и широким просвещением трудящихся". На премьерной афише "Большевиков", подаренной "Современником" Шатрову, Олег Ефремов написал: "Миша, давай и дальше прославлять большевиков". Авиационный праздник, посвященный 50-летию Великого Октября. Аэропорт Домодедово. Это пожелание исполнится, однако, только через 20 лет. До этого надо будет пережить успехи "развитого социализма", принятие новой Конституции, воспевание Брежнева как главного вдохновителя всех побед страны. К полувековому юбилею Октября режим изо всех сил стремился наконец-то сконструировать оптимальный для себя и рассчитанный на более-менее длительную перспективу проект памяти о революции 1917 года. Было два возможных способа реализовать эту задачу. Первый – воспользовавшись идеологическим монополизмом, критически пересмотреть унаследованный от сталинской эпохи проект памяти и начать его модернизацию сообразно с духом вроде бы начавшейся "конвергенции" и прорывов в иное – в данном случае космическое – пространство. Второй – ничего содержательного не предпринимать, а предоставить обществу дозированную и ревностно контролируемую возможность поучаствовать в обновлении проекта памяти, что вполне укладывалось в русло раннебрежневской либерализации. Режим предпочел второй способ – он казался более простым и, главное, избавлял от колоссальной ответственности. В то же время власть могла не беспокоиться, что общество в своем стремлении переосмыслить проект памяти зайдет слишком далеко. В конце 1960-х такое развитие событий было невозможно. Орден Октябрьской Революции - советский орден, учреждённый Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 октября 1967 года в честь 50-летия Октябрьской революции 1917 года. Мнение автора может не совпадать с позицией редакции. Продолжение — во вторник.