Как Солженицын сидел в лагерях
В 2003 году бывший друг и солагерник Солженицына по Экибастузскому лагерю написал знаменитому борцу за правду и справедливость открытое письмо. В нем Семен Бадаш прямым текстом говорит, что в течение 7 лет заключения (из 8) Солженицын «ни разу не брал в руки ни пилы, ни лопаты, ни молотка, ни кайла». За что сидел Всего есть три версии, которые так или иначе объясняют обстоятельства, при которых Солженицын был заключен в лагерь. Первая версия озвучена в знаменитом «Одном дне Ивана Денисовича», главный герой которой сидел по обвинению в ложном доносе, что в наше время автоматически благодаря диссидентам превратилось в формулировку: «за свободу мысли и противостояние режиму». Именно эта версия тиражировалась учителями в школах уже в наше время. Тем не менее, существует и вторая версия, изложенная самим писателем уже в его «Архипелаге ГУЛАГе». Главный герой этого произведения получил свой срок за то, что сдался врагам, попав в окружение, когда бежал из плена. Однако Солженицын в плену никогда не был, так что эту версию сразу можно назвать художественным вымыслом. Последняя, третья версия, складывается из воспоминаний самого Солженицын и его друзей. Дело в том, что в военное время, будучи капитаном действующей армии, Александр Исаевич находил время для написания писем своим друзьям с обвинениями Сталина в уходе от истинного ленинизма и предложениями создания организации, которая следовала бы всем ленинским заветам. Более того, в воспоминаниях первой жены Солженицына Натальи Решетовской есть упоминание о том, что такие письма высылались прямо в форме директив. Александр Исаевич так и писал: «Директива номер один». Всем было очевидно, что при обязательной военной цензуре такие письма мог писать только безумный человек, который не понимал, что подставляет не только себя, но и тех, кому он пишет. Либо тот, кто готов попасть в тыл всеми возможными способами. В результате другу Солженицына Николаю Виткевичу дали 10 лет лагерных работ в Заполярье. Сам писатель в своем французском интервью сказал, что не считает себя невинной жертвой: «К моменту ареста я пришел к весьма уничтожающему выводу о Сталине. И даже со своим другом мы составили письменный документ о необходимости смены советской власти». Канцелярское местечко 9 февраля 1945 года Солженицын был арестован и лишен воинского звания капитана. Тогда же его направили в московскую тюрьму на Лубянке, где он и находился, пока шло изучение дела. Интересно, что во время допроса один из свидетелей, моряк Власов, показал, что во время встречи в поезде Солженицын начал вести сталинскую агитацию. На вопрос о том, почему он не сообщил, куда следует, мичман ответил, что был уверен в сумасшествии писателя. Однако Солженицын все-таки не был похож на сумасшедшего. Очень интересно писатель рассказывает про период пребывания на Лубянке в феврале 1945 года: «Ах, ну и сладкая жизнь! Шахматы, книги, пружинные кровати, пуховые подушки, солидные матрацы, блестящий линолеум, чистое белье. Да я уж давно позабыл, что тоже спал вот так перед войной. Натертый паркетный пол. Почти четыре шага можно сделать в прогулке от окна к двери. Нет, серьезно, эта центральная политическая тюрьма - настоящий курорт… Я вспомнил сырую слякоть под Вордмитом, где меня арестовали и где наши бредут сейчас, утопая в грязи и снегу, чтобы отрезать немцам выход из котла. Черт с вами, не хотите, чтоб я воевал, - не надо». После завершения расследования 7 июля 1945 года Солженицын был приговорен к 8 годам исправительно-трудовых лагерей с последующей ссылкой после окончания срока. И первым местом заключения стал Ново-Иерусалимский лагерь, в котором заключенные работали на кирпичном заводе. Здесь его за нескрываемый опыт управления дивизионом (хотя на самом деле это была батарея) Солженицына назначили сменным мастером глиняного карьера. Сам писатель признавался, что во время общих работ он «тихо отходил от своих подчиненных за высокие кручи отваленного грунта, садился на землю и замирал». В своих воспоминаниях первая жена Солженицына Решетовская пишет, что писатель очень старался попасть «на какое-нибудь канцелярское местечко». Надо сказать, ему это вполне удалось, когда 4 сентября этого же года Солженицына перевели в московский лагерь на Калужской, который преимущественно занимался строительством домов. Здесь он назвался нормировщиком, и писателя сразу же назначили заведующим производством. Однако скоро Солженицына убрали с этой должности, вероятно, за профнепригодность. В итоге его назначили маляром, что, впрочем не помешало ему со своим математическим образованием моментально устроиться на место помощника нормировщика, как только оно освободилось. Вот что сам Солженицын писал о работе: «Нормированию я не учился, а только умножал и делил в свое удовольствие. У меня бывал и повод пойти бродить по строительству, и время посидеть». Затем были Рыбинск и Загорская тюрьма, где Солженицын все время проработал по специальности – математиком, пока в июле 1947 года будущий писатель не назвался физиком-ядерщиком и не был переведен Марфинскую спецтюрьму. Так и прошёл тот самый год, за исключением которого Солженицын, по словам его солагерника, не брал в руки никаких инструментов. Сладкая жизнь Марфинская спецтюрьма представляла собой научно-исследовательский институт связи, где работали заключенные-физики, химики, математики. Это единственный лагерь Солженицына, где трудовой день составлял 12-ть часов (в остальных, не более 8), хотя вся работа проходила за письменным столом. Условия также были прекрасные: просторная комната, отдельная кровать, стол у окна, лампа, а после – и радио, по которому с помощью наушников писатель слушал оперу. В обеденный перерыв Солженицын спал либо в общежитии, либо на улице, а «в выходные дни проводил на воздухе 3-4 часа, играл в волейбол». Прекрасной здесь была и еда: в голодные послевоенные годы в Марфинской спецтюрьме был в избытке хлеб, а каждому заключенному давали сливочное масло и сахар. На завтрак можно было получить добавку, обед включал в себя мясной суп, а на ужин здесь давали запеканку. В качестве духовной пищи заключенные лагеря могли не только получать книги из местной библиотеки, но и заказывать из в Ленинской. Неудивительно, что тут у Солженицына проснулось желание писать. Вот, что он писал своей первой жене о своих литературных трудах: «Этой страсти я отдавал теперь все время, а казенную работу нагло перестал тянуть». Так писатель и «проработал» в Марфинской спецтюрьме математиком, библиотекарем и даже переводчиком с немецкого. Стукач Ветров Сам Солженицын признался, что был завербован Министерством государственной безопасности СССР в доносчики с кличкой Ветров. Дело в том, что будущий писатель не хотел ехать в Заполярье, как его друг Николай Виткевич, которому он как раз и адресовывал свои провокационные письма с фронта. Однако по словам писателя, ни одного доноса он никогда не совершал. С этим как раз и не согласен его солагерник, автор открытого письма Семен Бадаш. В августе 1950 года Солженицына этапировали в особый Экибастузский лагерь на Севере Казахстана. Однако и тут у писателя было вполне неплохое место, о чем говорит его солагерник: «Я хорошо помню, как в одной из бригад, на морозе со степным ветром таскал шпалы и рельсы для железнодорожного пути в первый угольный карьер – такое не забывается. А вы все рабочее время грелись в теплом помещении конторки». Словом, Солженицыну, который якобы так и не сделал ни одного доноса очень везло. Меж тем сохранившийся донос Ветрова сыграл трагическую роль в судьбе многих заключенных Экибазстузского лагеря. В нем указана дата бунта и имена руководителей, а также перечень вооружений (у заключенных это были доски, ножи и металлические трубки). Также донос содержал детальный план действий бунтовщиков и перечень бараков с основными силами. Интересно, что именно во время восстания у Солженицына обнаружилась раковая опухоль. Вот, что об этом пишет Семен Бадаш в открытом письме: «… когда после нашей 5-дневной, с 22 по 27 января, забастовки-голодовки объявили о расформировании лагеря, вы, чтобы снова избежать этапа, легли в лагерную больницу, якобы, со «злокачественной опухолью». Солагерник Солженицына отмечает, что по словам писателя, его должен был оперировать некий Янченко, хотя в Экибастузе единственным хирургом был минчанин Петцольд.
