Литературная премия «Ясная Поляна» в этом году отметила свой 15-летний юбилей. В этом сезоне победители объявлялись в трех номинациях: «Событие», «Иностранная литература» и «Современная русская проза». Лауреатом «События» стал фестиваль детской книги «ЛитераТула». В номинации «Иностранная литература» выиграли перуанский писатель, нобелиат Марио Варгас Льоса и переводчик его романа «Скромный герой» Кирилл Корконосенко. Лауреатом «Современной русской прозы» назван Андрей Рубанов с романом «Патриот». Критик Николай Александров размышляет о том, что не так с современной отечественной словесностью. В шорт-лист «Ясной Поляны» в категории «Современная русская проза» вошло шесть произведений: «Колокольников — Подколокольный» Ксении Драгунской, «Песнь тунгуса» Олега Ермакова, «Заххок» Владимира Медведева, «На кресах всходних» Михаила Попова, «Иван Ауслендер» Германа Садулаева и «Патриот» Андрея Рубанова. Выиграл Андрей Рубанов. «Самое лучшее, что может сделать писатель, — это не написать книгу», — замечает Ксения Драгунская в самом начале своей повести «Колокольников — Подколокольный», не подозревая, видимо, что в этой фразе эхом отдается маканинский «Андеграунд», главный герой которого принципиальным неписанием утверждал свое писательство. Можно было бы сказать, перефразируя Драгунскую: «Самое лучшее, что может сделать читатель современной российской литературы, — не читать ее». Вполне вероятно, что именно в этом случае — нечтения и неписания — читатель и писатель наконец радостно встретятся друг с другом. Это во-первых. А во-вторых, под этим углом «нечтения» довольно забавно взглянуть на шорт-лист премии «Ясная Поляна». И вовсе не потому, что список финалистов плох. Как раз нет — он вполне обыкновенный, привычно премиальный, не хуже и не лучше других. Представляет, так сказать, разные писательские практики, разные, не побоюсь этого слова, художественные миры. И по этой причине может служить перечнем аргументов в пользу «нечтения». Установка на энергичную, динамичную, мужественную прозу со следами отчетливой ностальгии по «сильному герою» и одновременно оттенком некоторой иронии по этому же поводу отличает «Патриота» Андрея Рубанова. Патриот, конечно же, воин в нынешнем общественном сознании. И, как пытались недавно доказать, настоящий русский писатель — тоже воин, даже воин по-преимуществу. Главный герой романа — московский предприниматель и владелец магазина «Готовься к войне». Знаев из тех, кто поднялся в 1990-е. Кто умеет пить и бить. Кого не пугает абрис пистолета под пиджаком. Кто привык «делать дела» и заключать сделки на своих условиях. Он из тех, кто в бандитские романтические времена был богат, женат и счастлив. Но в новой России как-то не прижился. Теперь Знаев все потерял, разведен и ему остаются лишь редкие попытки воспитывать уже взрослого сына. До кучи он вдруг узнает о существовании еще одного отпрыска двумя годами младше первенца. А между регулярными алкоголическими «белочками», во время которых он вполне всерьез ведет беседы с какими-то немного булгаковскими чертями, Знаев пытается продавать дизайнерские телогрейки (мужские, женские и детские) и параллельно обдумывает идею поехать воевать на Донбасс. Это зримое воплощение его патриотических настроений. Он рвется утвердить в себе истинно патриотическое начало и отправиться на войну. Однако завершает тем, что едет не в сопредельные территории, а на Тихоокеанское побережье Америки. Сражение заменяется серфингом, а смерть на поле боя — гибелью в океанских волнах. Описание этой гибели — одно из самых волнующих мест в романе, почему-то напомнившее мне финал «Мартина Идена». Впрочем, может быть, потому, что Андрею Рубанову не первому пришло в голову потопить своего персонажа. «Иван Ауслендер» Германа Садулаева сочетает в себе социальность (которой автор уже отдал дань в первых своих произведениях), философскую метафоричность и постмодернистскую игру с некоторым менторским налетом. На самом же деле автор стал заложником своего героя. Нет, правда: если центральное лицо романа — учитель санскрита, что вы прикажете с ним делать? Не на митинг же отправлять (хотя именно это и происходит в начале). Нет, он должен хоть как-то оправдать свою причастность к древней культуре. Поэтому от сюжета легче вовсе отказаться, ну или как-то растворить его в общефилософских рассуждениях. В общем — «тьма над бездною и дух Пелевина над водами». Если соединить «Асан» Владимира Маканина и «Хуррамабад» Андрея Волоса, то (при добавлении восточной мифологической экзотики) мы можем получить «Заххок» Владимира Медведева: Таджикистан, постсоветское время, распад, война, ад, гибель и несущий смерть воин с удавом на шее. Попытка соединить в единую историю судьбы разных персонажей, а боевик дополнить притчевым обобщением. Боевик, по-моему, все-таки доминирует. Эмоциональность некоторых сцен подкупает чувствительные читательские души. Если бы это было кино или сериал, таких душ было бы больше. Два романа в списке финалистов представляют позавчерашнюю прозу. Это «Песнь тунгуса» Олега Ермакова и «На кресах всходних» Михаила Попова. Байкал, тайга, медведи (медведица и медвежата), коренные жители, лесничие, милиционеры, побег, преследование в тайге… Роман Олега Ермакова легко распадается на ингредиенты, формирующие повествование. По ним нетрудно представить и стилистику романа. О произведении Михаила Попова более чем красноречиво говорит уже само название. Роман о жизни глухой белорусской деревни написан такой матерой прозой, что, кажется, каждое слово поросло мхом. И вот, блуждая по этим мхам и в них увязая, читатель вместе с Поповым силится решить древний славянский вопрос, глубоко и печально думает думу и преисполняется значительности. Ближе всего мне в этом списке повесть Ксении Драгунской «Колокольников — Подколокольный». Может быть, потому, что она просто спокойней написана (хотя и не без причитаний и поколенческих оценок), что мне, как и автору, дороги приметы и реалии старой Москвы (и сретенских переулков в частности), знакомы и памятны 1980-е годы. И, собственно, это меня трогает больше, чем история режиссера, снимающего фильм о своем погибшем в 80-х годах друге (роман и есть неснятый — точнее, уничтоженный — фильм). И если уж цитата из Ксении Драгунской была в начале этого текста, то цитатой из нее же, наверное, имеет смысл его завершить: «Хорошо бы знать, затвердить, понять накрепко одно — твоя книга никому не нужна. Ни читателям, ни персонажам, ни тем, о ком ты думаешь, пока пишешь». Хорошо бы. И хорошо бы еще не обижаться ни на кого при этом. Ну хотя бы потому, что у читателя есть свобода — не читать.
