Снимай, проклятьем заклейменный

Революционные фильмы «Послания к человеку» Сегодня в лектории Эрмитажа состоится показ фильма Патрисио Гусмана «Битва за Чили» (1975–1979) — центральное событие спецпрограммы XXVII Международного фестиваля документального, короткометражного, анимационного и экспериментального кино «Послание к человеку». Программа «Революция. Призрак бродит по экрану» посвящена не столько 100-летию Октябрьской революции, сколько всему ХХ веку — манихейскому веку революций. О программе рассказывает ее куратор (совместно с Алексеем Артамоновым) Михаил Трофименков. Фильмы о революции не обязательно революционны: контрреволюционное кино — тоже интереснейшая и не изученная глава истории. Но фестивальная программа состоит именно из фильмов революционных. В первую очередь потому, что их авторы относились к ним как к актам борьбы, в которой активно участвовали. Томас Харлан («Торре Бела», 1975) не просто вел хронику попытки — достойной пера Андрея Платонова — создать во время португальской «Революции гвоздик» на захваченных крестьянами пустующих угодьях герцога де Лафоэнша трудовую коммуну, но и входил в состав местного ревкома. Участием в построении португальского социализма — как и участием в южноамериканской городской герилье — он искупал вину перед человечеством своего отца — Файта Харлана, автора «Еврея Зюсса» (1940), киноманифеста нацистской юдофобии, благополучно продолжавшего карьеру в ФРГ. Японский сюрреалист Масао Адати не просто снял в соавторстве с Кодзи Вакамацу манифест повстанческого интернационала «Красная армия Японии — Народный фронт освобождения Палестины: объявление мировой войны» (1971), но и вступил в ряды палестинского сопротивления. На протяжении 23 лет он числился пропавшим без вести и находился в международном розыске, пока не попался спецслужбам. Отсидев свое в Ливане и на родине, Адати активно работает в кино, но не может посетить ни одну из посвященных ему фестивальных программ: государственный преступник лишен права покинуть территорию Японии. Невыездным числился во франкистской Испании и Пере Портабелла, легендарный продюсер «Виридианы» Бунюэля, подпольный хроникер антифашистского сопротивления, будущий сенатор и соавтор испанской конституции («Генеральный отчет», 1977). Съемки уникального, многочасового «фильма-реки» «Битва за Чили» — хроники последних шести месяцев правительства Народного единства, заключившего и проигравшего пари с историей о возможности построения социализма мирным путем,— стоили Гусману после пиночетовского переворота заключения на кошмарном стадионе-концлагере в Сантьяго, откуда он спасся чудом. Искренность революционных убеждений режиссера никоим образом не резервирует ему априори место в истории кино. Но парадокс революционного кино в том, что оно по определению обречено на новаторство. Противостояние «легитимной» системе производства и проката, скудость, если не нищета, технических возможностей принуждают режиссеров к формальной, а не только политической, революционности. Гениальная Эсфирь Шуб открыла («Падение династии Романовых», 1927) то, что и в голову не приходило ее современникам: монтажное кино, складывающее «чужую» хронику в авторское высказывание об исторических катаклизмах. Француз Жан-Мари Штрауб, бежавший в ФРГ из-за нежелания участвовать в колониальной войне в Алжире, и его жена-соавтор Даниэль Юйе воплотили мечту Эйзенштейна, ухитрившегося вывести из душевного равновесия товарища Сталина замыслом экранизации «Капитала» Карла Маркса. «Слишком рано / слишком поздно» (1981) — затягивающая, как омут, «экранизация мысли», визуализация суждений о судьбах революции, высказанных Фридрихом Энгельсом и группой египетских марксистов, укрывавшихся под коллективным псевдонимом «Махмуд Хусейн». Радикальные новаторы киноязыка — и Харлан с Гусманом, синхронизировавшие время истории с ее экранным временем. И Адати с Вакамацу, не просто транслировавшие антиимпериалистическую риторику палестинцев, но и «экранизировавшие» экстравагантную теорию кинокритика Масао Масуды, гласившую, что отношения власти и подчинения отражаются в ландшафте, а расшифровать власть и избавиться от угнетения можно, в этот ландшафт вчитавшись. В общем, революционное кино в высших своих проявлениях подобно самой революции: безоглядно, немыслимо, жестоко, романтично и отчаянно.