Номера вместо имен

Историк Виталий Семенов — о том, как гибнет историческая память Как уничтожают архивы и почему вся надежда на архивистов-энтузиастов? Виталий Семенов, историк, генеалог, экс-сотрудник программы "Жди меня" В 2003 году я оказался на Валааме. На местном кладбище увидел гнилые столбики с номерами вместо имен. Это было кладбище Дома инвалидов войны и труда. То самое кладбище, где хоронили людей без рук, без ног -- ветеранов войны. Многим, когда они умирали, еще не было тридцати. Несколькими годами позже я нашел в поселке Видлица архив Валаама, где были имена этих людей. Всю ночь щелкал документы. Никто не мешал. Составил список имен и выложил их в интернет. Потом эти документы из найденного архива Валаама вошли в несколько книг и десятки публикаций -- находка стала событием. И это поразительно: ведь этот архив никто не прятал -- он просто никому не был нужен. Между тем теперь на каждое 9 Мая (это можно засекать по часам) одни идиоты -- либеральные -- пишут страшные истории о том, как Сталин вывез всех инвалидов и расстрелял. Другие идиоты -- патриотические -- пишут: посмотрите документы Семенова, вы, очернители, люди ехали туда по доброй воле! И при этом никто не задумывается о том, что такой интернат был в каждом регионе СССР! Просто учреждение на Валааме было самым известным. А по другим интернатам никто списки не восстановил... У нас очень странный патриотизм. Люди могут месяцами обсуждать, был подвиг 28 панфиловцев или нет. Они чувствуют, что это их лично задевает. Но при этом в соседнем военкомате или бывшем госпитале будут гнить уникальные документы времен войны -- и это никого не шокирует. Как исчезает память В 2011 году я увидел документы в одном из петербургских военкоматов. Уникальные списки призванных. Затертые до дыр, 20 процентов информации уже нечитаемая. И не смог мимо этого пройти. Тогда составлением списков призванных занимались только поисковики Татарстана и один 70-летний краевед в Сибири Анатолий Шаталов (сайт http://nazarovo-mem.h19.ru/). Он сам освоил компьютер и создал базу призванных. Первую в бывшем СССР! 70-летний дед! Я обратился к военному комиссару Санкт-Петербурга и в Краснодарский край (точно знал, что там такие документы есть) с просьбой -- дайте поработать с ними! Давайте восстановим по именам кого сможем! Петербургский военком сначала написал, что таких документов нет, а потом, когда я ему послал фотографии этих истрепанных страниц,-- что они для служебного пользования. Краснодарский военком на письмо просто не ответил... В архивной системе есть множество "дыр", которые не видны стороннему человеку. Я называю их "кротовые норы" -- это такое место, где документы гибнут, а не сохраняются. Вот несколько примеров таких "кротовых нор": Ведомственные архивы. В России существуют государственный, муниципальный и ведомственные архивы. Самые большие проблемы -- с ведомственными. Каждое ведомство имеет свой архив, сроки хранения документов в нем определяются внутренними инструкциями. Еще 15-20 лет назад в военных комиссариатах России (в подчинении Министерства обороны) уничтожались документы времен Великой Отечественной, так как срок их хранения... уже истек. Просто составляли акт, выносили на задний двор, поливали бензином и... вжух! По инструкциям -- все правильно. По отношению к памяти -- преступно. Только недавно эту практику удалось остановить. Ведомственные архивы (за исключением Архива Министерства обороны и ФСБ) не предназначены для хранения документов старше 75 лет. Поэтому по прошествии этого срока ведомство должно передавать свои документы в госархивы. Но никто не хочет усложнять себе жизнь: ведомство принимает решение о том, что документы "не представляют исторической ценности", и... уничтожает. Стоит ли говорить, что в комиссию, принимающую такие решения, не допускаются внешние специалисты -- все решается между собой. Такая ситуация в ПФР, почти везде в медицинской сфере (в России много больниц, которые действовали как госпитали во время войны, а затем были выведены из военного ведомства в гражданские больницы). Документы на людей, умерших от ран, перемешаны в них с делами на обычных больных, и из-за охраны медицинской тайны к ним не подобраться. У них одна судьба -- в пепел или на помойку. Самая катастрофическая ситуация -- в МВД. У этого ведомства не только нет своего федерального ведомственного архива (а только Информационный центр), но оно своими руками уничтожает всю историю преступности и борьбы с ней 1940-1960-х годов. Старые уголовные дела массово сжигаются. Кротовая дыра N 2 -- государственные архивы. Архив не резиновый, и периодически он проводит "макулатурные кампании", в ходе которых из архива выводятся "малоценные фонды". Самые крупные "макулатурные кампании" прошли в архивах СССР в 1920-х годах. Но на онлайн-аукционах нет-нет да и всплывут дела Харьковского полицейского управления начала XX века, а в Крыму -- личные дела сотрудников пожарной охраны полуострова 30-х годов. Те, что недоуничтожили. Часто документы хранятся в зданиях, которые протекают, рушатся, бумаги там гниют, страдают от грибков. На Западе существует понятие death by neglect (DBN) -- гибель документа из-за плохих условий хранения. В российских архивах часто единственное противоядие против DBN -- ограничить выдачу документов и замалчивать проблему. Если в читальном зале вы случайно надорвали листочек -- об этом будет составлен соответствующий акт, но если в хранилище архива за год сгниет стопка таких дел -- это не будет учтено никак. Самая катастрофическая ситуация с DBN в России -- в Саратовском, Архангельском, Костромском архивах. Проблемы с помещением и условиями хранения испытывает каждый третий российский архив. Недавно архивное управление Министерства обороны РФ заключило договор с Росархивом о том, что военные комиссариаты могут хранить у себя документы старше 75 лет (прежде всего речь идет о документах времен Великой Отечественной). Но, учитывая качество бумаги, на которой эти документы создавались, и то, что их реставрация откладывается на неопределенный срок, можно назвать такой договор "договором о тихой смерти". Теперь очевидно: документы времен Отечественной войны нескоро попадут в руки реставраторам, а принимая во внимание их состояние -- вряд ли это произойдет вообще. Кто в ответе за память Жизнь архива -- тихая жизнь. Обычный человек, скорее всего, никогда не был в архиве, он ничего о нем не знает. Снос старинного дома объяснить проще, чем исчезновение документов: да, был дом, он был в ужасающем состоянии и вот на его месте стекляшка торгового центра. С архивами не так -- документы исчезают, не вызывая ни протестов широкой общественности, ни озабоченности ученых. Единственный источник памяти о войне и людях, отдавших свою жизнь, уничтожается без жалости и сожаления. Архивисты у нас, как правило, непубличные люди. Это во Франции директор Национального архива -- светское лицо и ньюсмейкер. У нас за публичность наказывают порой больно. Вот, например, история бывшего директора Государственного архива РФ (ГАРФ) Сергея Мироненко: он лишился своей должности просто за попытку поговорить о документальной основе "дела 28 панфиловцев". Другой пример наказанной публичности -- директор Государственного архива Пермского края. Михаил Нечаев был не в меру открыт публике и прессе, и вот -- он уже на посту директора местной филармонии. А вместо него назначен Игорь Киреев, выпускник политшколы МВД СССР. Но если нет публичности, как донести до людей важность архивной работы, как привлечь к ней и материальные, и человеческие ресурсы? В наши дни все мировые глобальные исторические проекты собираются вокруг historical database. Холокост, например,-- это прежде всего Яд Вашем, индексированная израильская база yadvashem.org, созданная в одноименном музее-центре стараниями тысяч людей. Поляки сканируют свои метрические книги по всей стране в проекте szukajwarchiwach.pl. Их архивные базы, такие как Pradziad, показывают местоположение любой метрической книги в любом архиве государства. Представители церкви Иисуса Христа Святых последних дней (чаще всего их называют мормонами) создали свои мощные базы отсканированных метрических книг ("Генеалогическое общество штата Юта"). Сегодня, когда создается или "вспоминается" какое-то историческое явление, то первым делом создается база. А в умелых руках это серьезное оружие Сегодня, когда создается или "вспоминается" какое-то историческое явление, то первым делом создается база. А в умелых руках это серьезное оружие. Когда на Украине начала раскручиваться тема голодомора, Украинский институт национальной памяти напечатал огромные черные тома, куда выписывались абсолютно все записи о смерти за 1932-1933 годы, даже если голода в каких-то местах не было, а люди умерли своей смертью. Это было нужно, чтобы создать поражающую воображение базу пострадавших от голодомора. В новой России такая работа тоже ведется. По заказу и при финансировании Министерства обороны при техническом исполнении компании "Электронный архив" (ЭЛАР) созданы крупнейшие в мире индексированные базы -- обобщенный банк данных (ОБД) "Мемориал", "Память народа", "Подвиг народа" (индексированные -- значит с возможностью поиска). Они хранят десятки миллионов отсканированных изображений архивных документов из Архива Министерства обороны в Подольске (ЦАМО), Российского государственного военного архива (РГВА) и других мест. Все эти документы связаны с гибелью советских солдат на войне, их пленением, наградами. Уже открыта и пополняется подобная база и по Первой мировой войне (gwar.mil.ru), созданная на государственные деньги. Однако все это не отменяет варварского уничтожения документов, о котором шла речь выше. И тогда спасением находящейся под угрозой исчезновения исторической информации занимаются историки-одиночки. Одиночки против забвения Историк Гражданской войны Сергей Владимирович Волков составил на сегодняшний день самую авторитетную базу Белого движения -- это дело его жизни, список фамилий доступен на его сайте http://swolkov.org/. Военный историк Игорь Иванович Ивлев с товарищами создал единственную доступную базу номеров полевой почты времен Отечественной войны, соотнесенных с реальными номерами воинских частей,-- она доступна на сайте http://soldat.ru/spravka/. А карельский историк Юрий Дмитриев более 30 лет по крупицам восстанавливал имена уничтоженных ВЧК и НКВД узников Беломорканала и Соловков. Когда в начале 90-х под Петрозаводском во время строительных работ были обнаружены кости репрессированных, все были озадачены -- что с ними делать? Хотели обратно закопать. А Дмитриев понял: нельзя так, "у костей должно быть имя". Он восстановил имена более 10 тысяч тех, кто был репрессирован на Беломорканале и Соловках (были кости, а стали люди) и создал Сандармохский мемориал, который каждый год собирает тысячи родственников расстрелянных. В 2011 году я был в Петрозаводске по делам, спросил у местных художников: а где у вас Дмитриев? Они смеются, говорят: да у нас его все знают, сходи к нему. Для меня это было как к живому Ленину сходить. (Сейчас 60-летнему Дмитриеву предъявлено странное обвинение в изготовлении порнографических снимков собственной дочери, ежегодный День памяти на Сандармохе впервые в этом году прошел без него.) Таких энтузиастов немного, но именно они "делают погоду". В сказке Толстого про Буратино любопытный мальчик попадает в удивительные приключения, проткнув нарисованный холст длинным носом. То же происходит и с российскими "хранителями", только за нарисованным холстом -- совсем не мультяшный Карабас. Сегодня, например, над создателями баз -- энтузиастами-одиночками -- нависает дамоклов меч закона о персональных данных ФЗ-152, который написан настолько нечетко, что обвинить в его нарушении можно кого угодно. Мое главное дело называется проект "Военкомат". За это время я внес в базу ОБД "Мемориал" сведения на 200 тысяч погибших солдат Красной армии, издал две книги со списками призванных, работал в Ингушетии, Армении, Южной Осетии, Москве и Московской области. Эта работа нарушает закон 152 ФЗ "О персональных данных" или не нарушает? Это как посмотреть. Вот, например, медицинская информация является конфиденциальной в течение 75 лет. А мы впервые в России обрабатывали карточки военно-медицинских комиссий -- оказалось, это единственные документы, где есть фотографии! И вот мы пересняли и опубликовали фотографии этих людей -- изломанных, раненых, с точным указанием их ранений. Так вот, если формально, опубликовать это сейчас -- нарушение закона. Не прошло еще 75 лет. Но решили все же публиковать: убрали все диагнозы, все, что может как-то оскорбить, хотя такие диагнозы на войне тоже были. Так сказать, соломку постелили. Пронесет? Вопрос, как говорится, открытый...