Почему юмор миллениалов такой странный

Материал переведен проектом Newочём На портрете в тонах сепии, выглядящим, как реликвия советской эпохи, изображены нахмурившимися пять фигур в профиль: Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Владимир Ленин, Иосиф Сталин и компьютерная модель хот-дога с зелеными наушниками. Картинка, сделанная пользователем Твиттера @SadTimesDrunk, появилась в социальной сети в середине июля, где и ходила среди обычных пользователей, прежде чем попала в мою ленту. Последний из стоящих не является иконой социализма — это просто сосиска из Снэпчата, танцующая брейк-данс. То, что ее поместили в один ряд с покровителями СССР ничего не значит. Может быть, ничто ничего не значит. pic.twitter.com/5iLkD5tXDd — Verritt Ass (@Moose_Bigelow) 18 июля 2017 г. Я не нигилист, но чувство мрачного, приятного абсурдизма часто находит на меня, кажется, как и на многих моих ровесников. Совершить путешествие в мир комизма нового тысячелетия, его рекламы и мемов означает проводить время в иллюзорной вселенной, где идеи крутятся и внезапно исчезают; где петли самореферентных подколов деформируются и искажаются с каждым повторением, выдергиваясь другими пользователями, которые приукрашивают чужую шутку до тех пор, пока не останется ничего от исходного; где любимый детский персонаж Винни Пух в фанатском комиксе отрицает официальную версию теракта 11 сентября в США, а взрослые мужчины в рекламной пародии подтанцовывают под пронзительные ритмы синтезатора, поедая роллы пиццы Totino's из маленького розового рюкзака. В этом странном мире сюрреалистичного и эксцентричного ужас смешивается с юмором, и у молодежи появляется ниша для игры с эмоциями, которые все больше и больше исчезают из обыденной жизни — пугающим предположением, что мир просто не имеет смысла. Что касается сомнений в существенном значении мира, у миллениалов есть на них свои причины. Исследования показывают, что традиционные источники «глубинного смысла», такие как религия и институт семьи, имеют меньшее значение для жизни молодых людей, чем для их родителей. Нравственная структура, которую они создавали, была значительно ослаблена и заменена мягкой, лишенной теоретизации тенденцией по отношению к благопристойности — угодничеством, как подметил журналист Том Скокка в 2013 году. Долгоиграющая карьера кажется вне досягаемости: миллениалам втолковали, что нужно поступать в колледж, чтобы потом зарабатывать деньги, но в большинстве случаев они просто набирают долгов и потом подрабатывают где придется в надежде все отдать. Между тем, они не торопятся со свадьбой, рождением детей, покупкой жилья и т. п. Ожидание ощущается как, собственно, ожидание. Миллениалы не работают (71 процент опрошенных признались в этом Институту Гэллапа (институт общественных исследований в США — прим. Newочем)), они потеряли веру в нашу политическую систему (только 19 процентов утверждают, что военные захваты неприемлемы), многие одиноки (57 процентов признались в этом в недавнем исследовании Match. com). Как бы то ни было, миллениалы не строго пессимистичны, но регулярная схватка с чувством пустоты и отчаяния кажется привычным делом для моего поколения. Мир все еще полон шума: информация является более доступной (и, возможно, в большей степени угнетающе вездесущей), чем когда-либо и также менее надежной; люди выбирают свои факты, и финансируемые бизнесом аналитические центры производят отчеты, неотличимые от жестких данных с одной только разницей — они и мало-мальски не являются правдой. Бренды позиционируют себя как друзья в социальных медиа, особенно для миллениалов, и даже если граница между реальностью и фальшью не стерта, то, кажется, она гораздо меньше, чем когда-то. Среди этих трендов особенный стиль самовыражения распространен у молодежи. Вместо того, чтобы пытаться возродить значение и смысл, когда они исчезли, этот стиль играет с настроениями и эмоциями нечеткого мира. В каком-то смысле, это цифровое обновление сюрреалистических и абсурдистских жанров искусства и литературы, которые характеризовали бурное начало двадцатого века. Тим Хайдекер и Эрик Уоренхайм — пара комедиантов, чье творчество входит в зону странности и гротеска, дико колеблется между ужасами и юмором. Они дебютировали на Adult Swim, основном из кабельных блоков программ среди зрителей 18-34 лет, в 2006 году, а этой осенью должны выпустить новый сезон своего сериала «Сказки на ночь Тима и Эрика». Гамма их скетчей варьируется от легкого абсурда до полнейшего сюра, с качеством low-fi, ретро-стилем графики, искаженным звуком и бессвязным монтажом, добавляющим жутких ощущений. В одном из скетчей Тим и Эрик соревнуются в невероятно запутанной рекламе в продаже цен — хороших европейских цен, премиум-цен, цен, сделанных в Америке, невероятно маленьких цен — никаких товаров, только цены. «Порой интереснее жить в этом сюрреалистичном моменте, чем испытывать ужасы реальности», — сказал мне Уоренхайм, ссылаясь на длинные, мучительно некомфортные кадры и сумасшедшие крупные планы в их шоу. В работе Хайдекера и Уоренхайма чувствуется тупой страх, но также присутствует и облегчение, приглашение к насмешке над неловкостью и абсурдом. «Это выражение страха и тревоги, — сказал Уоренхайм, комментируя один из их многочисленных скетчей, освещающих напряженность повседневной жизни. — Я просто чувствую, что мне весело смотреть наше шоу, и что ты перемещаешься в другое измерение с похожими вещами, но они не реальны, так что ты просто расслабляешься… Это приятный сюрреалистичный мир». Другие шоу, как «Рик и Морти» от Adult Swim и «Конь БоДжек» от Netflix, сняты в том же духе, и, по выражению Эмили Нуссбаум, критика журнала New Yorker, изображают «мрачность и веселье в переполненной сюрреализмом альтернативной реальности». Реклама, ориентированная на молодежь, также следует этому тренду. Достаточно вспомнить рекламный ролик 2012 года, в котором двое подростков неуверенно разговаривают под трибунами. Девушка отрывает «сыпь из Skittles» с зараженного лица собеседника, а затем съедает её. В отличие от субкультурного и наркоманского шоу «Мастера комедии прошлого» (Comedy Masters of Yesteryear) или головокружительно абсурдного юмора «Монти Пайтон», эта разновидность сюрреализма миллениума одновременно мейнстримна и крайне депрессивна — она рассчитана на широкие массы молодежи и апеллирует к чувствам тревоги, провала и страха. Тем временем, онлайн-культура позволяет большему числу людей принимать участие и вносить свой вклад в бессмысленное, эксцентричное, а порой и зловещее головокружение момента в форме мемов. В самом простом понимании, мемы — это любые единицы культурной информации, распространяемые между группами людей посредством имитации и подверженные небольшим изменениям по мере распространения. Другими словами, искажения — неотъемлемая часть явления, и каждое изменение всё больше отдаляет мем от оригинала, что временами совершенно лишает его какого бы то ни было смысла. К примеру, черные шутки про гориллу по кличке Харамбе из зоопарка Цинциннати превратились в целый жанр шуток, имеющих лишь отдаленное отношение к обезьяне. Для миллениалов мемы формируют фон жизни. 26-летний Адам Даунер работает младшим редактором в Know Your Meme — онлайн энциклопедии, в которой самым старшим сотрудникам, по словам Даунера, не больше 32 лет. Адам проводит дни в поисках мемов в сети, документирует их происхождение и, если возможно, объясняет читателям их значение. С 2008 года сотрудники Know Your Meme зафиксировали около 11 228 мемов и ежедневно добавляют новые в свою базу. По словам Даунера, самым странным мемом на его опыте был «Hey Beter». В меме четыре составляющие: первая — фраза «Hey Beter», созвучная с «Hey Peter» («Эй, Питер»), отсылкой к главному герою мультсериала «Гриффины». Дальнейшее имеет ещё меньше смысла: в одной из итераций Элмо, герой «Улицы Сезам» (в футболке с надписью «поцелуй меня в зад»), зовет Питера и просит его написать «whomst've», а затем стреляет в него голубыми лазерами. В конце зрителей просят «подписаться за iPhone 5» (никакого приза нет). «Этот мем был необъяснимо популярен. Мне кажется, он обрел такую популярность благодаря абсолютному отсутствию смысла. Словно стремление на самое дно иронии», — вспоминает Даунер. Сюрреализм и его анархичный кузен дадаизм — не новы, как и абсурдизм или странности в искусстве. Как писал Альбер Камю в 1942, «абсурд рождается из столкновения человеческого разума и безрассудного молчания мира». Абсурд — это стремление найти смысл там, где его просто нет. Сегодня сюрреализм изображает все эти темы с юмором и создает мир эстетики, в котором (выражаясь современным интернет сленгом) «лол, ничто не имеет значения», но всё равно всё может обернуться благополучно. В конце концов, всё странное — даже чрезмерно странное — не обязательно должно вызывать тревогу. Вспомните рекламу дезодоранта Old Spice, в которой привлекательный мачо на лодке, обращаясь к «дамам», демонстрирует раковину с «двумя билетами на то, что ты любишь», которые мгновенно превращаются в бриллианты в то время, как герой телепортируется на лошадь («Да, я на коне», — невзначай сообщает он 54 миллионам зрителей на YouTube). В своей книге «Странное и жуткое» (The Weird and the Eerie) писатель Марк Фишер указывает на то, что в большинстве случаев «демонстрация гротеска вызывает у зрителей столько же смеха, сколько и возмущения». По его мнению, странное «служит признаком того, что прежние концепции и рамки устарели». Находя игровое пространство для размышления над обычно негативными эмоциями (как ужас и тревога жизни в постсовременном мире), сюрреализм начала века смешивает утешение со стрессом, а легкость с безумием. Возможно не найти ничего более подходящего для обычной жизни. В июле исследователи из Гарвардского университета сообщили, что им удалось разместить gif-файл в организме живой бактерии за счет внесения изменений в ее ДНК. Для ученых этот маленький успех возвещал серьезный прорыв в сфере генной модификации. Пользователь Твиттера под ником Honkimus Maximus отреагировал на новость созданием мема с героем «Симпсонов» мистером Бернсом, изображенным с глазами навыкате и получающим внутривенную инъекцию мемов. Изображение было подписано заглавными буквами: «СКОРО». Кажется, этот момент уже наступил.