Войти в почту

Парфёнов о том, что творилось с советской литературой в 1930-е

В издательстве Corpus выходит книга Леонида Парфёнова «Намедни. Наша эра. 1931–1940» — восьмой том книжного проекта о советской и российской жизни. Публикуем фрагменты книги о том, что в тридцатые годы творилось с советской литературой. 1933. Нобелевский лауреат Бунин Русскому писателю впервые присуждена Нобелевская премия. В СССР этим очень недовольны: лауреат — обличитель большевиков и эмигрант Иван Бунин. Самая знаменитая мировая литературная награда присуждена Бунину «за строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы». Среди покинувших родину дореволюционных корифеев 63-летний лауреат — единственный, кто продолжает писать с прежней активностью. Только что он закончил роман «Жизнь Арсеньева», а знаменитый цикл рассказов «Темные аллеи» впервые выйдет сборником через десять лет после награждения. Яростно антибольшевистские дневники Бунина «Окаянные дни» про жизнь «под совдепией» в Москве и Одессе уже частично опубликованы эмигрантской газетой «Возрождение». Своим решением шведская академия определяет эмиграцию наследницей русской классики. В СССР же ею считают советскую литературу, и тон комментариев — негодующий. «Литературная газета» называет Бунина «матерым волком контрреволюции», чье творчество, «насыщенное мотивами смерти, распада, обреченности», «пришлось, очевидно, ко двору шведских академических старцев». Главная претензия — почему не Горький? Но, мол, буржуазная награда и не могла достаться «пролетарскому писателю, беспощадно разоблачающему ложь и гниль капиталистического строя и призывающему массы под знамена ленинизма». Ту же аргументацию в духе «нам лучше знать, кто у нас главный писатель» будет спустя четверть века подразумевать скандал вокруг присуждения Нобелевской премии Пастернаку (см. 1958) ранее, чем лоббируемому Москвой Шолохову (см. 1965). Посол Советского Союза в Стокгольме Александра Коллонтай, прежде присутствовавшая на награждениях вместе с остальным дипломатическим корпусом, церемонию 1933 года игнорирует. На сцене принято вывешивать флаги страны-хозяйки и стран, которые представляют лауреаты. Но у живущего во Франции Бунина нет гражданства, поэтому знамена только шведские. В речи на обеде после вручения Бунин скажет: «Впервые со времени учреждения Нобелевской премии вы присудили ее изгнаннику». После войны Бунина будут безрезультатно пытаться зазвать в СССР. Писатель скончается в Париже в 1953 году. Снова издавать на родине его начнут уже посмертно (см. 1957). Но и в 1960-х в предисловии к самому полному советскому собранию сочинений Александр Твардовский (см. 1946), называя Бунина «последним из классиков», укажет, что присуждение ему Нобелевской премии — «акция, носившая, конечно, недвусмысленно тенденциозный, политический характер. 1935. «Лучший, талантливейший поэт» Назначен главный советский поэт. Отзыв Сталина канонизирует Владимира Маяковского — но не дерзкого футуриста, а совпадающего с задачами госпропаганды «агитатора, горлана-главаря». Муза русского футуризма жалуется вождю: Маяковский не издается, его музеев нет, улицы и площади не переименованы, поэм «В.И. Ленин» и «Хорошо!» больше нет в учебнике современной литературы. А все потому, что «наши учреждения не понимают огромного значения Маяковского — его агитационной роли, его революционной актуальности». Вскоре просительницу приглашают к тогдашнему секретарю ЦК ВКП(б) Ежову (см. 1936). Ему жалоба переправлена с резолюцией: Товарищ Ежов! Очень прошу вас обратить внимание на письмо Брик: Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям — преступление. Если моя помощь понадобится, я готов. Привет! И. Сталин Больше всего власть ценит того Маяковского, который про «литературу как часть партийного дела» (см. «Соцреализм», 1934) высказывался прямолинейнее всех комиссаров: «о работе стихов, от Политбюро, чтобы делал доклады Сталин». Этот певец политического насилия ( «Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер!») и социалистического патриотизма («Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза!»), автор громогласных од («Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!») теперь выходит многомиллионными тиражами. Его учат наизусть в школах, штудируют в вузах, декламируют на комсомольских мероприятиях и в радиоэфире, раздергивают на цитаты для лозунгов. Самым маленьким читают вслух назидательное «Что такое хорошо и что такое плохо?», даже там классовая оценка — «октябрята говорят: плоховатый мальчик». А новым поэтическим поколениям предъявляют для подражания образцовую идейную позицию: «Я подыму, как большевистский партбилет, все сто томов моих партийных книжек». Маяковского стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине. Это было его второй смертью. В ней он неповинен. Ранние откровения футуриста — «На чешуе жестяной рыбы прочел я зовы новых губ. А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» — тогда можно прочесть в собраниях сочинений, и критики объясняют: это молодой Маяковский искал революционное искусство, которое найдет в самой революции. Сатирические пьесы «Баня» и «Клоп» начнут широко ставить только с оттепельных 1950-х. Когда отпадет надобность в сталинской цитате, официальное отношение к Маяковскому не изменится. На московской площади его имени поставят большой памятник поэту, и там стихи впервые зазвучат под открытым небом (см. «Поэзия вышла на улицы», 1958). 1937. «Красный граф» Толстой Главным живым писателем-классиком советской страны теперь считается «третий Толстой» русской литературы. У него выходит повесть о Сталине и экранизирован роман о Петре. До революции Алексей Толстой успел заработать литературное имя, но «корифеем пера» еще не стал. В эмиграции прожил мало, вернувшись на родину в 1923-м. У плодовитого автора одна за другой выходят книги на любой вкус: фантастические романы «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина», тома эпопеи про войну и революцию «Хождение по мукам», повести об авантюристе галантного века «Граф Калиостро» и о нравах нэпа «Гадюка», переделка итальянской сказки про Пиноккио, превращенного в Буратино. После смерти в 1936-м Максима Горького (см. 1932) популярный у читателей и ценимый вождем Толстой назначен председателем Союза писателей (см. 1934). На посту пробудет недолго, но статус главного литератора сохранит за собой и без должности. Новая повесть Толстого «Хлеб» живописует мудрое руководство Сталиным обороной Царицына — ныне это ключевой эпизод Гражданской войны. Роман «Петр Первый», два тома которого вышли в 1934-м, тоже выполняет актуальный «социальный заказ». Сталинский СССР, перестав быть интернационалистом — светочем мировой революции, вернулся к привычной для страны роли державы, гордой историей своих правителей и завоеваний. Так что героический образ монарха — основателя Российской империи для новой госидеологии очень кстати. Толстой написал не «взрослый» роман, а познавательное чтение для советского юношества, прежде не знавшего книг про царей. Труд социалистического Вальтера Скотта отметят Сталинской премией первой степени. Киностудия «Ленфильм» экранизирует «Петра» с размахом: редчайшие в то время две серии с пехотной массовкой, конницей, парусным флотом, дворцовыми ассамблеями. Занят лучший актерский состав: Петр — Николай Симонов, Меншиков — Михаил Жаров, Алексей — Николай Черкасов, Екатерина — Алла Тарасова. Графский титул и сама принадлежность к знаменитому роду у Толстого небезусловные: мать, беременная им, ушла к другому мужу, и будущий писатель мог бы носить фамилию отчима — Бостром. Зато советским вельможей он станет истинным. Встретившись в 1936 году в Париже с неимущим эмигрантом Буниным (см. 1933), Толстой похвастает своим «поместьем», «тремя автомобилями» и «набором драгоценных английских трубок, каких у самого английского короля нету». С канонических предвоенных портретов надменно взирает тучный, холеный барин с длинными волосами. Великолепный пиджак безжалостно продырявлен носимыми тогда на винтах орденами Ленина и «Знак почета» и флажком депутата Верховного Совета СССР. Еще советский анекдот 1930-х: К роскошному особняку подъезжает автомобиль. Курьер с пакетом взбегает на крыльцо, звонит в дверь. Открывает лакей. – Товарищу Толстому — из ЦК ВКП(б), лично! – Их сиятельство граф Алексей Николаевич на партсобрании-с.

Парфёнов о том, что творилось с советской литературой в 1930-е
© Нож