Сон зеленой гусеницы

Максим Ковалев — мой почти что брат. Брат по поколению. Прочитала у одного талантливого человека: ровесники, да еще и те, с кем «общая детская» — роднее родных. Чем дальше, тем больше убеждаюсь в том, как он был прав. Хотя формально Максим просто сосед по чертановской девятиэтажке. Девятиэтажка стандартная, обыкновенная. Такими же обыкновенными были и детство, и школа. Учились в параллельных классах, собирали макулатуру, выстраивались в шеренгу на первое сентября. Стояли самые последние по росту. Я — среди девочек, он — среди мальчиков. Это невольно роднило. Два шпинделя. Он был ярко выраженным физиком. Я — лириком. Я рисовала стенгазеты, Максим побеждал на городских олимпиадах. Его мама, Наталья Андреевна, считала, что мы — идеальная пара. Но мы всегда просто дружили. Потом — не дружили, но потерять друг друга из вида все равно не получилось, да и как потерять, когда постоянно встречаешься в одном и том же дворе. С Натальей Андреевной я, кстати, встречалась даже чаще: как любая активная женщина пенсионного возраста, она не уходила от подъезда, сплетничая с товарками. Благодаря Наталье Андреевне я знала, что с годами Максимка стал неразговорчивым и угрюмым, работал эпизодически, зависал ночами в компьютере и подрастерял свой веселый нрав, радужные надежды на будущее и даже темные кудрявые волосы. Когда-то изза этих волос мы дразнили его Анжелой Дэвис, а он отращивал гриву до плеч — хотел стать, наверное, рокзвездой. Но играть на гитаре так и не научился. Впрочем, сейчас это совершенно неважно. Все мы к сорока с небольшим стали не тем, кем хотели. Изредка встречая бывших одноклассников, я с удивлением замечаю, что девочки устроились по жизни лучше, стабильнее. Состоялись в материнстве, а большинство еще и в профессии. А вот мальчишки… Не знаю, почему так выпало мальчишкам нашего поколения, рожденным в семидесятых, остаться вечными пацанами, ждущими, когда пропоет горн, чтобы бежать на утреннюю линейку. Они, наши «одноши», не вписались, не перестроились. Не все, конечно. Но многие. Вот и Максим Ковалев. Этот, по крайней мере, не выпивает. Но так и не женился, обрюзг как-то, вижу его редко. В основном активная по-прежнему Наталья Андреевна — с совершенно снежно-седой головой и в очочках — выводит иногда его вечером погулять. Издали они похожи на прогуливающихся Крупскую с Ильичом. Идут рядом: «старый» сын и «молодая» мама. Потому что Наталья Андреевна все суетится, восхищается то ирисом, расцветшим на дворовой клумбе, то какой-нибудь собачкой-моськой. Бодрит себя и Максима. Его надо бодрить: он бледный, лысоватый, одет в растянутый на коленках спортивный костюм. Я стараюсь проскользнуть незаметно. Говорить не о чем, а просто поздороваться и шмыгнуть мимо — невежливо. У меня очень много дел, на самом деле. Не до адаптации иных физиков и их не в меру активных мамаш. А тут — столкнулись нос к носу. Я возвращалась с дачи, везла деревенские натурпродукты. Яйца с желтками ярко-оранжевыми. Зелень-шмелень. Обязательно — мяту: обожаю чай с мятой. В этом году, может, потому что дождями поливало щедро, вырос превосходный салат. В тщетной надежде похудеть на пару кило везла и салат. Чтобы довезти его в первозданном виде, нужно острым ножом срезать его под корень, целый кочешок, и положить в целлофановый пакетик. Вот таких пакетиков я везла штук, наверное, пять. Себе. Взрослой дочке. Коллеге с работы, строгой Ирине. Подружке Олечке. Ну и про запас. А тут как раз навстречу Наталья со своим недотепой. Да, как-то так произошло, что мысленно я стала называть Максика недотепой. Незаметно для самой себя… Обидно и жалко, даже мне, посторонней, что так бездарно просадил он свой недюжинный талант. Кто я такая, чтобы судить его? Я не сужу. Просто ужасно жалко. И Наталью Андреевну жалко. Выводит вот сыночка гулять, как какую-то болонку. Только и есть они друг у друга. Пока… Поздоровалась с ними, хотела мышью прошмыгнуть в подъезд, но не тут-то было, Наталья перегородила мне дорогу крепенькой ножкой в шлепке. Максим, как пленный, топтался в стороне. — Откуда такая красивая? Пришлось рассказать про дачу, про погоду, природу, про здоровье мамы. Всетаки хорошая она, Наталья. И Максим хороший. Плешку прикрыл отросшим боковым локоном. А ветер подул — и поднялся локон, как антенна, улавливающая сигналы из космоса… Вспомнила про салатные листья. Один из пакетиков достала, отдала Наталье Андреевне — пусть подкормятся живым, грядочным, без химии. Она для проформы поотказывалась, потом взяла. Прошла неделя, а может, чуть больше. Я вышла на работу и наткнулась на Максима. Он курил на лестнице и явно поджидал меня. — Что-то с мамой случилось? — испугалась я. — Не… пойдем, покажу тебе, кого ты мне привезла. Зеленую красотку. Я уже и думать забыла о том салате. Столько всего за неделю произошло. А тут — Максим и какая-то неведомая красотка. Зеленая. Поднялась к ним на шестой этаж. На стене у них висел... ковер! С ума сойти. Мне казалось, от этого артефакта уже избавились везде, осмеяли и предали анафеме. Но у Максима в комнате — самый что ни на есть бордовый ковер в огурец. Обалдеть. И фикус на подоконнике. Максим подвел меня к окошку. — Видишь? — как-то торжествующе спросил он. На земле в цветочном горшке лежал листочек салата. И его с аппетитом пожирала хорошенькая зеленая гусеничка. Я не прирожденный энтомолог, но насекомые в основном кажутся мне симпатичными. Не тараканы, конечно. Но эта изумрудно-зеленая гусеничка, оказалось, имела большие глаза и маленькие желтые пятнышки по бокам. Она ела совсем по-человечески, аккуратно, но смело откусывая от листа. Так ест мой друг Николай на бизнес-ланче, быстро и решительно. Я не могу оторваться от этого зрелища… В его трапезе столько жизни… Потрясающе. — Ее ты привезла в том салате, — пояснил Максим. — Совка. — Что — совка? — не поняла я. — Ну, гусеница совки. Бабочки такие есть — совки. Я погуглил. —Ты чего, Масон, домашнее животное решил завести? Лучше б собаку. Хотя бы гулял с ней. Или, еще лучше, женись и заведи маленького Максика. Или даже несколько. Максим сморщился как от зубной боли. — Ты говоришь, как моя мамаша… Если ты не прекратишь, я задушу тебя этой вот подушкой и ночью вывезу в Битцевский лесопарк. Умолкни, не выноси мне мозг. Лучше посмотри, какая она милая. Она ест. Я теперь покупаю ей салат. Она скоро должна окуклиться, я все про нее прочитал. — Выброси ее за окно. Пусть окукливается там. — Падение гусеницы с высоты даже одного метра может быть смертельно, — Максим посмотрел на меня осуждающе. Будто это и не он только что обещал придушить меня подушкой. — Если что, у меня есть подруга Танька, рыжая, работает бухгалтером. У нее, правда, сын-подросток, но зато и отдельная квартира на ВДНХ. — До свидания, — отчеканил Максим. Он сел на табуретку и повернулся, как та избушка, ко мне задом, к лесу, то есть к гусенице, передом. — Ну и пожалуйста, — уходя, я специально хлопнула дверью погромче. В следующий раз я встретила Максима ближе к концу лета. Уже падали листья, зацвели астры и георгины, и даже золотые шары — неизменный признак провинциальных дворов как-то проник в наш маленький чертановский садик. Возле подъезда стояла Н аталья Андреевна, болтала с «девчонками». Так они друг друга называют, подъездные бабульки. Девчонки… — Ты подожди, подожди, — увидела меня Наталья и отвела в сторону. — Слушай, ты бы к моему зашла… Я его бабочку… того… полотенцем прихлопнула. Дура старая. Дууууурааааа. Откуда я знала — совка какая-то… Серая, страшная, как на лампочку полетела, я ее полотенцем вжик! И виноватая теперь оказалась. Не разговаривает со мной. Все-таки он у меня тронутый оказался, Максимушка, а я когдато мечтала что Нобелевскую премию по физике получит. Ну да что там… Наталья Андреевна открыла дверь своим ключом. Я тихо разулась, зашла в комнату Максима. Он сидел напротив окна, опершись локтями о подоконник, и даже не обернулся. Но как-то понял, что это я пришла. — Ты знаешь, мне тогда казалось, что жизнь будет долгой-долгой и счастливойсчастливой. Ну, нам же все это обещали. Светлое будущее. А потом будто обокрали. Я попыталась ему возразить — кто его обокрал, он мог всего добиться, Мишка Эйзензон ведь добился, были все возможности, не было только воли и желания. И, может, везения. Но Максим повернулся ко мне, и я увидела, что он плачет. Это было так неожиданно, так страшно и так фатально. — Я думаю: у нее была короткая жизнь, но она прожила ее как голливудская звезда. Голливудская звезда в эмиграции. Понимаешь? В своей жизни я сделал счастливой только эту маленькую зеленую гусеницу. Кстати, ее звали Мэрилин. Она переехала из деревни в столицу, — он громко высморкался. И я ее кормил свежим салатом. Я ходил на рынок за салатом, потому что отдельные виды гусениц едят только конкретную траву. Я все о ней узнал, все ее повадки и привычки, и у нее была всегда плошечка с чистой водой. Личный бассейн… Я снимал ее на камеру. Хочешь покажу? Я не хотела, надо было просто повернуться и уйти, но я словно приросла к полу. — А потом она легла в свежий салатный лист и стала окукливаться. Она спала в своем белом коконе, как спящая красавица. Нет, я все же покажу тебе видео… Это потрясающе… Я уже выходила из квартиры, быстро попрощавшись с Натальей Андреевной, которая испуганно выглядывала из кухни, поблескивая очками. Дурдом на выезде. Слезы и злость душили меня. Я вспомнила некстати, как Максим отказался идти на похороны нашей классной руководительницы Марины Евгеньевны. Сказался очень занятым. А из-за гусеницы такие страдания. — Подожди! Подожди! — он догнал меня возле лифта. — Ты же филолог, ты должна оценить… Я написал о ней хайку. Зеленая гусеница в зеленом салате, Под сенью цветка, О чем твои сны. Я ничего не ответила, шагнула в подошедший лифт. Поэт хренов. Мацуо Басе. Дома я легла в наполненную горячей водой ванну. Ничего не расслабляет лучше воды с пеной. Злость моя улетучилась, осталась лишь легкая грусть. Ночью мне снились бабочки — гигантские, серые, будто поросшие мехом. У них были большие печальные глаза в обрамлении густых ресниц, они бились в мое окно, хотели влететь в квартиру. А потом построились косяком, наподобие осенних перелетных птиц, и полетели куда-то за чертановский лес. Я знала, что одну из них зовут Мэрилин и из этих бабочек у нее — самое счастливое прошлое: с едой вволю, бассейном, наполненным чистой водой и фотосъемками. Ей даже посвящен пусть непрофессиональный, но искренний стих-хайку. Не каждая из моих сверстниц может похвастаться такой судьбой. Подписывайтесь на канал "Вечерней Москвы" в Telegram!