История добровольного отказа от ЯО несет много полезных уроков

Политика нынешнего противостояния всего мира ядерной программе КНДР провалится. Это доказывает нам сама история, точнее, история добровольного отказа одной из стран от ядерного оружия и средств его доставки. Речь идет о ЮАР, на которую давили и санкциями, и войной, и дипломатическими истериками. Но в итоге Запад ошибся – как ошибается и сейчас. «Идейным отцом» ядерной программы ЮАР (как, впрочем, и некоторых других стран) можно назвать президента США Дуайта «Айка» Эйзенхауэра, выступившего с трибуны Генассамблеи ООН 8 декабря 1953 года со своей знаменитой речью «Атомы для мира» (не путать с советской послечернобыльской остротой про «мирный атом в каждый дом»). «Я принужден говорить сегодня на языке, по своей сути новом, и который я – посвятивший большую часть своей жизни профессии военного – предпочел бы никогда не использовать. Этот новый язык – язык атомного оружия», - заявил тогда он. Так начиналась американская программа «мирного атома», для внутреннего потребления названная «Операция Кэндор». По сути дела, это была масштабная пропагандистская кампания – один из элементов стратегических идеологических операций «холодной войны», в которую были вовлечены все американские СМИ, образовательные и научные организации, политики и ученые. Она растянулась на годы, а ее целью официально считалось так называемое «эмоциональное регулирование» (emotional management) - поддержание в обществе баланса между страхом перед ядерной войной и веры в мирное использование урана хозяйственных и научных целях. То есть, одновременно требовалось запугивать население ростом ядерного потенциала СССР, но при этом внушать ему мысль о том, что «свои» атомные объекты – исключительно мирные, надежные и прогрессивные. В этот период ЦРУ убедило Белый дом в том, что в СССР произошел резкий количественный и качественный прорыв в области ядерного оружия и средств доставки. Это вызвало в окружении Эйзенхауэра почти панические настроения, но сам президент, как это ни удивительно, находился под колоссальным влиянием левацких идей Роберта Оппенгеймера – в тот период уже опального «отца атомной бомбы». Правда, это не помешало Айку инициировать перспективные планы первого ядерного удара по СССР и его союзникам. Внутри США «Операция Кэндор» должна была обеспечить администрации Эйзенхауэра общественную поддержку в деле производства атомного оружия, для чего требовались гигантские ассигнования и постройка большого числа атомных станций, обогатительных центров и других объектов повышенной опасности. Едва ли не ежедневно во всех доступных тогда американцам СМИ (преобладала печать и радио) устраивались соответствующие шоу с выступлением ведущих политиков, включая самого президента. В школах проводились специализированные уроки, а в научных и образовательных учреждениях формировались профильные факультеты и отделения. Эта кампания стала одним из первых общенациональных пропагандистских «сетевых» проектов США на радость любителям конспирологии и политтехнологам. Но были у «Операции Кэндор» и внешние, не менее важные цели. Большинство исследователей сходятся на том, что речь Эйзенхауэра была в основном направлена на европейских союзников США, в то время откровенно паниковавших из-за перспективы сгореть в аду Третьей мировой войны первыми. Белый дом тогда переходил к доктрине «американского ядерного зонтика», нор одновременно продвигал «мирные» ядерные технологии среди союзников – как реальных, так и потенциальных. Чтобы меньше боялись. Эйзенхауэр не пошел неверным путем Хрущева, попросту подарившего атомную бомбу маоистскому Китаю, что обеспечило мигрень всему человечеству. Напротив, он инициировал то, что сейчас называют режимом нераспространения ядерного оружия. Проблема, что другой рукой (обычно, левой) США в тот же период дарили самым разнообразными странам технологии «мирного атома», иногда – целыми реакторами, иногда – тоннами урана. Таким вот образом и появились первые атомные реакторы у Ирана, Израиля (знаменитый «исследовательский центр» в Димоне) и Пакистана, причем, построила их одна компания – American Machine & Foundry (AMF). Интересно, как ее руководству спалось по ночам? Две конструкции ада В рамках программы «Атомы за мир» Южная Африка в 1957 году заключила с США договор на полвека вперед, предусматривавший поставку в ЮАС (тогда страна еще называлась Южно-Африканским Союзом) атомного реактора и высокообогащенного уранового топлива (ВОУ) для него. С силами собирались довольно долго, но в 1965 году компания Allis-Chalmers, ранее замеченная в основном в производстве сельскохозяйственной техники, все-таки поставила в ЮАС исследовательский реактор SAFARI-1 вместе с обогащенным на 90% ядерным топливом. Бурам, однако, этого показалось недостаточно из-за невозможности производить на SAFARI-1 плутоний. Местные умельцы сперва прикрутили к реактору ускоритель для продолжения обогащения урана, а два года спустя и вовсе построили рядом новый, в который загрузили 606 кг двухпроцентного уранового топлива и 5,4 тонны тяжелой воды, легально поставленных из тех же США. Для охлаждения использовался расплавленный натрий – местное ноу-хоу. Всю эту радость разместили в 30 километрах от политической столицы Южной Африки Претории у ГЭС Хартбееспорт на землях бывшей фамильной фермы Густава Преллера – литератора, журналиста, филолога, одного из идеологов бурского национализма и правнука основателя столицы страны Мартинуса Преториуса. Ферма (теперь поселок городского типа) называлась Пелиндаба. С языка зулу это переводится как «конец истории» («окончательное решение», если угодно). Но тогда эта деталь не казалась смешной или пророческой. В принципе, Южная Африка начала задумываться о собственном ядерном оружии задолго до этого. Еще в 1948 году была создана Южно-Африканская корпорация атомной энергетики, изначально надзиравшая за добычей урана. Наличие собственных месторождений сильно облегчало задачу, и главной проблемой оставалось обогащение топлива до уровня, требуемого в производстве оружейного урана или плутония. Кстати, выбор между ураном и плутонием - это выбор между принципиально разными подходами к конструированию и производству ЯО. Плутониевая бомба – оружие гораздо более совершенное и разрушительное, но требующее специальных технологий, поскольку плутоний более нестабилен. Если плутониевые заряды соединить недостаточно быстро или недостаточно точно, цепная реакция может начаться раньше того момента, когда произойдет максимальное соединение зарядов. Это приведет к неполному выходу энергии, и бомба превратится в то, что принято называть «шипучкой», - взрыв, конечно, будет мощный, но сопоставимый с подрывом просто большого количества обычной взрывчатки, что неэффективно, если исходить из соотношения цена\качество. Кстати, именно в «симуляции» ядерного взрыва путем простого подрыва нескольких тысяч тонн тротила долгое время подозревали КНДР после их первого подземного испытания. Но вернемся в Южную Африку. Примерно до 1969 года там пытались одновременно и обогащать уран, и производить плутоний, загрузив сразу оба реактора. Но этих двух лет даже медлительным бурам хватило, чтобы понять, что производство плутония слишком сложно и дорого, тогда как обогащение урана идет весьма неплохо. Плутониевую программу закрыли, что естественным путем определило конструктивные особенности южноафриканского ЯО – производство малых, так называемых «сдерживающих» урановых бомб по «пушечной» технологии. Это самый простой, по нынешним меркам даже туповатый вариант, скопированный с самых первых бомб, использованных в Хиросиме и Нагасаки. «Пушечный» он не потому, что ядерными бомбами из пушки стреляют, а потому, что один урановый брикет («пуля») направляют в недвижимый другой («мишень»), чтобы их совместить и достичь критической массы. Это тоже не просто, но не столь головоломно, как с плутонием. Нужно понимать, что к началу 1970-х годов каких-либо принципиальных тайн в конструировании и производстве атомного оружия уже не осталось, а таких гигантских затрат, как при разработке «Манхэттенского проекта», не требовалось. С каждым годом производство ЯО становилось все дешевле и доступнее, – этот процесс продолжается до сих пор. Главной проблемой оставалось (и остается до сих пор) обогащение урана – сам процесс и технология (отсюда и такой интерес к иранским центрифугам). Что до сырья, месторождения урана в Намибии обеспечивали им с избытком. Тут-то и начался триллер. В опасной близости к Осаме В 1969 году пара южноафриканских ученых встретилась в британском Бирмингеме с пакистанским аспирантом-ядерщиком Султаном Махмудом, который вроде как работал над исследованием процесса обогащения урана через аэродинамические сопла. Считается, что именно эта «центрифуга для бедных» легла в основу технологии обогащения, которую одновременно стали применять и в Пакистане, и в ЮАР. Смущает только скорость, с которой ЮАР удалось соорудить в Пелиндабе требуемое оборудование и обогатить достаточно урана, чтобы собрать семь бомб. Тот же Пакистан возился до 1982 года, пока, наконец, не был построен завод по обогащению урана в Кахуте. Султан Махмуд здравствует до сих пор, хотя вся его жизнь подозрительна. Он действительно работал директором пакистанского «уранового проекта», но скорее как идеолог и организатор, а не как ученый и исследователь. Кроме того, он последовательно стоял за постройку газовых центрифуг и был в конце концов отстранен от практической работы, после чего с головой ушел в религию и политику, уехал в Афганистан, примкнул сперва к талибам, затем к «Аль-Каиде», возглавив собственную организацию крайне левого исламского толка «Умма Таммир-э-Нау». После терактов 9/11 этот удивительный человек был задержан пакистанской разведкой по просьбе ЦРУ, но несколько месяцев допросов ничего не дали. Как выяснилось, он ничего не знал о технологиях производства ядерного оружия и, по словам допрашивавших его агентов, «не смог бы собрать ни одной бомбы». В то же время Султан Махмуд подтвердил, что Усама бен Ладен во время встречи с ним интересовался ядерными технологиями. Это один из немногих случаев, когда ЦРУ открыто признала свою ошибку в разработке «не того» человека. И вряд ли этот человек мог поделиться какими-то особо ценными знаниями с бурами в 1969-м. Однако официальная история южноафриканского ядерного проекта настаивает именно на этой версии, что подозрительно похоже на отвлекающий маневр. За последние 25 лет вышло несколько книг с разной степенью претензии на правдоподобие, а также с десяток газетных публикаций, в которых утверждается, что решающую помощь Южной Африке оказал Израиль. Идеологического наполнения у этого альтруизма не было, но впоследствии ядерное сотрудничество на фоне общего антикоммунизма породило странный дружеский альянс между Израилей и белой ЮАР (он, кстати, сохранился до сих пор в еще более странном сотрудничестве израильтян с крайне правыми организациями белых в ЮАР, включая террористов-подпольщиков, борющихся за восстановление режима апартеида). Хуже того, идеология буров времен апартеида была густо замешана на антисемитизме, который находил практическую основу в тотальном преобладании в руководстве АНК и подпольной Компартии ЮАР выходцев из семей еврейских эмигрантов из Восточной Европы. Но самая богатая семья ЮАР – Оппенгеймеры, владельцы алмазного монополиста De Beers, легко нашла общий язык с израильтянами, основав алмазную биржу в Тель-Авиве. Предполагается, что они могли помочь и с военными связями, хотя Оппенгеймер-младший режим апартеида недолюбливал (для полной ясности уточним, что «отцу атомной бомбы» он не родственник, а однофамилец). Интерес израильтян был в площадке для испытаний собственных ядерных технологий. Взорвать на пробу пару мегатонн в крошечном государстве не представлялось возможным, а ЮАР с ее пустынями и океанами была почти идеальной площадкой. Кроме того, необогащенного урана у буров было завались, а вот редкоземельных материалов (трития, лития и дейтерия) вообще не было. В результате в 1977 году была зафиксирована сделка, по которой Израиль выменял у ЮАР 50 тонн урана на 30 граммов трития. А в 1979 году случился так называемый «Инцидент Вела» - одно из самых загадочных происшествий в ХХ веке. Таинственный остров Остров Буве в Атлантическом океане сам по себе загадочен. Это один из самых отделенных от суши островов на планете (до Кейптауна – 2500 км, до северной оконечности Антарктиды – 1700), примерно две трети покрытый ледниками. Сомнительно, что там живут даже пингвины, а высадиться на него можно только с вертолета – из-за высоты скал и ледников. Ни один живой человек еще никогда не проводил на Буве целую зиму – и вряд ли сделает это добровольно. Пираты высаживали там марунов – людей, приговоренных к голодной смерти за провинности, несовместимые с пиратским кодексом чести. Но, пожалуй, самое удивительное, что остров принадлежит расположенной строго по прямой в противоположном конце земного шара Норвегии (на правах зависимой территории). В 1939 году СССР пытался оспорить его у викингов, так как Осло зачем-то претендовало еще и на соседний остров Петра I, открытый еще экспедицией Лазарева и Беллинсгаузена. Потом обе страны увлеклись совсем другими проблемами, и спор подзабылся. И вот, 22 сентября 1979 года американский разведывательный спутник Vela 6911, специально спроектированный для фиксаций советских ядерных испытаний, случайно пролетал над Буве и зарегистрировал серию световых всплесков, характерных для ядерного взрыва малой мощности – 2-3 килотонны. Спутнику повезло – это был тот редкий день, когда над островом распогодилось. Через месяц Совет национальной безопасности США выпустил доклад, в котором прямо заявлял об испытаниях ядерного заряда, хотя в районе острова Буве не было зарегистрировано ни повышение радиоактивного фона, ни сопутствующей ядерному взрыву сейсмической активности. Дитер Гепхардт был основным источником информации по «ициденту Вела» (фото: peoples.ru) Международное сообщество нахмурилось в сторону ЮАР. Больше было некому. Хотя бы потому, что долететь туда мог только местный стратегический бомбардировщик «Канберра», да и то – с четырьмя дозаправками. Буры в ответ пожали плечами и по-протестантски привычно показали на небо. По их словам, это был метеорит, но многие намекали на инопланетян. Межпланетной версии буры придерживались вплоть до падения режима апартеида, и только в 1997 году глава МИД ЮАР Азиз Пахад косвенно что-то такое признал, но был невнятен и неубедителен. Впоследствии главным источником информации по «инциденту Вела» и вообще сотрудничеству ЮАР и Израиля в ядерной сфере стал коммодор ВМС ЮАР Дитер Гепхардт, командовавший в то время крупнейшей военно-морской базой страны в Саймонстауне близ Кейптауна. В 1994 году, выйдя из тюрьмы, он сказал следующее: «Хотя я прямо не участвовал ни в подготовке, ни в выполнении операции, я случайно узнал, что вспышка была организована в рамках израильско-южноафриканского ядерного испытания под кодом «Операция «Феникс». Взрыв был чистым, и его не должны были засечь. Но там оказались недостаточно сообразительными, и погода изменилась - поэтому американцы его и зафиксировали». То есть, если бы плотность облаков над островом Буве была бы больше, никто бы ничего не заметил. Месть за отца Коммодор (ныне контр-адмирал на пенсии) Дитер Гепхардт с 1962 года и до момента своего ареста в 1983-м по идейным соображениям трудился на ГРУ Генштаба ВС СССР. Он добровольно явился в советское посольство в Лондоне, предложил свои услуги в качестве шпиона и получил псевдоним «Феликс». Немец по национальности (родился в Берлине в 1935 году), он мстил бурскому правительству за отца – берлинского архитектора, эмигрировавшего в ЮАС в годы экономической депрессии и интернированного в 1941-м как сторонника НСДАП. Таковых в стране было много – Гитлеру симпатизировали не только этнические немцы, но и многие буры, находя теорию расового превосходства нордической нации привлекательной и созвучной собственным идеям. Уже в тюрьме Гепхардт позиционировал себя как борца с апартеидом, но это все-таки вряд ли: в ЮАР он принадлежал к элите общества, купался в деньгах, занимал ключевые должности на флоте и в Генштабе, жил в соседнем доме с президентом Питером Ботой, а их жены дружили. Дважды (в 1972 и 1976 годах) супруги Гепхардт посещали СССР, где их кормили черной икрой, водили в Большой театр и Эрмитаж, развлекали в Сочи и в Крыму. За 20 лет работы на советскую военную разведку коммодор передал в Москву невероятное количество полезного материала не только по ЮАР, но и по основным противникам, например, по Великобритании, где он одно время служил военным атташе. Шокированные англичане сравнивают Гепхардта с Кимом Филби, признают его разрушительную мощь и до сих пор плюются в его сторону огненной слюной. Связь с ним и с его женой, получившей псевдоним «Лина», все это время осуществлял разведчик-нелегал полковник Виталий Шлыков. Супругов Гепхардт выдал подполковник ПГУ КГБ Владимир Ветров («Фаревелл»), завербованный французами (впоследствии его расстреляли). В январе 1983 года коммодор был арестован ФБР в Нью-Йорке, и после 11 дней допросов под угрозой убийства жены и детей выдал систему связи с ГРУ. От виселицы его спасло только то, что в результате его деятельности не погиб ни один южноафриканский солдат. Шлыкова взяли с поличным в Швейцарии, а дома у матери Рут Гепхардт были найдены шпионские принадлежности и крупные суммы денег. В итоге полковника-нелегала приговорили к трем годам тюрьмы, но усилиями ГРУ он был освобожден через 11 месяцев, вернулся в СССР и скончался в 2011 году, числясь профессором Высшей школы экономики. В начале 1992 года президент РФ Борис Ельцин во время личной встречи в Москве озвучил президенту ЮАР Фредерику де Клерку просьбу амнистировать Гепхардта, приговоренн6ого к пожизненному. Просьба эта была неверно сформулирована из-за незнания Кремлем южноафриканских реалий: амнистии подлежали только члены АНК, в котором Гепхардт никогда не состоял. Но, в конце концов, де Клерк просто помиловал Гепхардта, а тогдашний министр обороны ЮАР Магнус Малан специально подчеркнул, что это решение напрямую связано с установлением дипломатических отношений между РФ и ЮАР. Гепхардту задним числом присвоили звание контр-адмирала и назначили пенсию. С тех пор он довольно охотно раздает интервью и стал, как сказано выше, единственным источником информации по ядерному сотрудничеству Израиля и ЮАР. Правда, многие исследователи скептически относятся к информации Гепхардта. Если бы он действительно имел на руках что-то, помимо «слов с чужих слов», «инцидент Вела» давно перестал бы интересовать уфологов. А израильские источники категорически отвергают даже саму идею подобного сотрудничества с ЮАР. Но семь лет английская The Guardian, исторически специализирующаяся на южноафриканской тематике, опубликовала блок секретных документов ЮАР о ядерной сделке с израильтянами в 1975 году. Шимон Перес обвинил газету в «выдергивании цитат из контекста», но документы указывают на продажу в Преторию технологий и материалов, необходимых для сборки шести ядерных зарядов. Ровно столько ЮАР и произвела. И что уже совершенно точно, так это участие Израиля в разработке для ЮАР средств доставки ЯО. У атомных бомб ЮАР всегда была четкая цель – Ангола, а также советский и кубинский воинские контингенты, участвовавшие в боевых действиях против южноафриканской армии как в самой Анголе, так и на Каплине – буше у границы Намибией. Изначально было достаточно тех самых бомбардировщиков «Канберра», но после того как в южные районы Анголы и вокруг Луанды в составе кубинского экспедиционного корпуса поставили советские системы ПВО, «Канберры» превратились в крупную цель. Это не мешало им методично уничтожать советских военных советников и переводчиков в Куито-Карнавале, но доставлять на них единичные ядерные заряды было бы слишком рискованно. Это потребовало от Претории поиска нового носителя. (фото:NJR ZA/wikipedia.org) Ядерный исследовательский центр в Южной Африке Вскоре на вооружении армии ЮАР появились баллистические ракеты RSA-3 и RSA-4 – экспортные варианты израильских ракет «Иерихон» и «Шавит». Есть большие сомнения в том, что эти ракеты (а было их не более десяти) с их техническими характеристиками в принципе могли нести южноафриканские атомные бомбы. Вполне возможно, что они использовались исключительно для психологического давления, причем не на кубинцев или советских советников, а на западные страны. В конце 80-х ЮАР тремя такими ракетами вывела на суборбитальные траектории спутники для слежения за перемещением боевой техники в Анголе и на Каплине. По инерции космическая программа работала еще примерно до 1993 года, когда выделенные на нее деньги закончились. После этого Претория вступила в международный режим контроля за ракетными технологиями и допустила на свою территорию американских наблюдателей – наблюдать за демонтажом соответствующей инфраструктуры. Под ее руинами и похоронили тайну израильско-юаровского сотрудничество в ядерных и ракетных технологиях. Главное преступление апартеида В 1971 году министр промышленности ЮАР Карл де Вет открыто объявил о начале программы «мирных ядерных испытаний в интересах горнодобывающей промышленности», ссылаясь на аналогичную американскую программу. В пустыне Калахари начали бурить землю и вырыли две ядерные шахты 385 и 216 метров глубиной. На тот момент ЮАР все еще не хватало обогащенного урана, чтобы начать серийную сборку ядерных зарядов, и испытания планировались «в холодную», то есть, без непосредственно урановых зарядов, - они должны были проверить саму технологию подрыва. Обычная история – технологии развиваются быстро, а накопление обогащенного оружейного урана требует времени. Факт подготовки к испытанию ядерного оружия в Калахари, накопления оружейного урана и разработки руды в Намибии был установлен советским нелегальным разведчиком Алексеем Козловым, работавшим в ЮАР под прикрытием гражданина ФРГ – торговца оборудованием для химчисток. Он был выдан предателем Гордиевским, несколько лет провел в тюрьме в нечеловеческих условиях и был обменян на десять разведчиков ФРГ, арестованных в СССР и ГДР, и одного военнослужащего ЮАР, захваченного в плен на Каплине. И тогда случилось невиданное за всю историю холодной войны: Советский Союз передал США все полученные от Козлова данные о ядерных технологиях и разработках в Южной Африке. Идея была рискованная, но расчет оправдался – Запад был шокирован таким «ударом из-за угла», от лояльного правительства ЮАР никто не ожидал столь опасной самостоятельности. Похоже, к тому моменту и в США, и в куда более вовлеченной в африканские реалии Великобритании уже просто не понимали мотивов, которые двигали бурами. Сперва американцы удивились – и не поверили. Однако послали самолет-разведчик, который зафиксировал в Калахари испытательный полигон с уже чуть ли не заложенными в шахты зарядами. Так в августе 1977 года для ЮАР начался дипломатический ад, продлившийся почти 15 лет. США, Великобритания, Франция и примкнувшая к ним Швеция обрушились на Преторию с угрозами разрыва дипломатических отношений. За их спинами хихикал Советский Союз, у которого и так не было никаких отношений с ЮАР, кроме как через прицел на Каплине, тренировочные лагеря в Крыму и под Одессой для Умконто ве Сизве и бесконечную войну разведок. Тогда же в качестве давления на Преторию стали активно использовать тему прав человека, обрушив на страну «режим санкций» - от прекращения банковской деятельности до дисквалификации всех спортивных сборных. В ЮАР этого не слишком испугались (для тогдашнего правительства страны сохранение апартеида и создание собственных систем вооружения, включая ядерное, представлялось национальной идеей на грани физического выживания нации), но новый министр промышленности Винанд де Вилье все же приказал отложить испытания и законсервировать шахты. Через десять лет, когда война на Каплине переросла в бойню, и кубинцы грозили вторгнуться на территорию Намибии, одна из шахт была демонстративно расконсервирована, а на аэродром Фастрап перебазированы переоборудованные под специальный груз все те же «Канберры». Но это был жест скорее дипломатический, чем военный – Претория выторговывала себе более выгодные позиции на переговорах с Луандой и Гаваной. Уроки прошлого для настоящего Не проведя ни одного официально зарегистрированного испытания ЯО («инцидент Вела» не в счет), ЮАР произвела шесть серийных ядерных зарядов в (предположительно) 6-10 килотонн каждый, помещенных в тело «умной» телеуправляемой бомбы под кодовым названием HAMERKOP (на языке африкаанс – «молотоглав»). Принялись было собирать и седьмую, но тут война на Каплине закончилась, а процесс демонтажа апартеида, напротив, начался. По трехсторонним (ЮАР, Ангола и Куба) соглашениям в Нью-Йорке Намибии предоставлялась независимость, а кубинские войска возвращались на родину победителями. Кстати, министр обороны Малан до последнего считал, что ведет переговоры именно с СССР, и обидно обзывался в адрес кубинцев «soviet's proxy». Ликвидация ЯО была названа «важным шагом» на пути к реинтеграции изолированной санкциями ЮАР в международное сообщество, и в 1989 году ядерную программу официально свернули, а бомбы разобрали под наблюдением американских специалистов и утилизировали. Два года спустя ЮАР подписала Договор о нераспространении ядерного оружия, но только в 1994-м МАГАТЭ окончательно подтвердило, что ядерного оружия в Юной Африке больше нет, а все атомные программы носят исключительно мирный характер. Главными факторами для добровольного отказа ЮАР от ядерного оружия стала невозможность его применить и стремление «пораженческого» правительства де Клерка вернуть страну из изоляции любыми средствами. И это было именно стремление изнутри, никак не связанное с внешнеполитическими обстоятельствами. В этой истории примечательно то, что усилий одной или даже нескольких стран, обладающих неким эксклюзивным влиянием на «нелицензированного» обладателя ЯО оказалось недостаточно для того, чтобы склонить его к саморазоружению или хотя бы компромиссу. Степень стороннего влияния на закрытые страны в принципе преувеличивают. Находясь под давлением Запада, включавшим серьезные экономические санкций, ЮАР так и не отказалась от ЯО, а лишь закамуфлировала свою работу в этом направлении. Выживание в тянувшейся с 1966 года войне на Каплине и жестком противостоянии с АНК внутри страны давало куда больше стимулов, чем абстрактно гуманистические требования США и Европы. А санкции тогдашнюю – и весьма небедную ЮАР только щипали. Другой урок – на планете всегда найдется добрый друг, который подставит тебе плечо. Например, когда то же самое международное сообщество наложило связанные с ядерной программой санкции уже на Пакистан, Саудовская Аравия начала бесплатно поставлять туда по 50 тысяч тонн нефти ежедневно. И никто с этим ничего поделать не мог – ни ЦРУ, ни ООН. Возможно, что таким «другом» для ЮАР был Израиль, хотя теперь, понятное дело, не признается. Отказ ЮАР от ядерного оружия стал возможен только в результате слома ее внутреннего строя. Какую роль в этом процессе сыграли внешние факторы, включая санкции и дипломатическое давление, - уже другой разговор. Но совершенно точно, что побудить к отказу от программ, которые представляются жизненно необходимыми, невозможно одним лишь давлением извне, включая военное. История расцвета и краха южноафриканского атомного проекта - это не только история шпионажа или науки, но и поучительный пример бессмысленности такого давления. Задним числом в ЮАР рассуждают о том, что если бы США или Европа предложили Претории еще в 70-х в обмен на отказ от ЯО некую альтернативу в обеспечении безопасности границ и государственного строя, все могло бы пойти по другому сценарию. Другое дело, что доверия к Вашингтону в Претории не было, и тому же семейству Оппенгеймеров было куда проще установить отношения с Израилем, чем с американцами. Тем более, что Оппенгеймер-старший во время Второй мировой войны, опасаясь падения цен, отказал правительству США в поставках технических алмазов, за что был внесен с списки невъездных, а деятельность De Beers в стране была свернута как «несоответствующая антимонопольному законодательству». Тем не мерее, война в Анголе и на Каплине была лишь одной из горячих частей глобальной холодной войны, которую изолированная ЮАР вела в одиночку. Одной рукой США подталкивали Преторию к продолжению этой войны, другой давили на белое правительство из гуманитарных соображений. Это раздвоение личности до добра довести не могло, но еще не понятно, что получилось бы, продержись ЮАР на фронте еще пару лет (например, выбило бы советский контингент из Куито-Карнавале). Тогда, глядишь, и СССР распался бы, следовательно, прекратилась бы военная подпитка Анголы, Кубы и АНК, а режим апартеида и бантустанов можно было реформировать куда более симпатично, чем то, что произошло с цветущей страной в 1990-е годы.