«Крестьяне вынесли империи приговор»

Почему демократические традиции в России древнее авторитарных? Было ли российское крепостничество похоже на американское плантационное рабство? Как недостатки крестьянской реформы 1861 года подготовили почву для русских революций XX века? Об этом «Ленте.ру» рассказал доктор исторических наук, профессор Высшей школы экономики Игорь Христофоров. «Лента.ру»: Американский историк Ричард Пайпс в своей книге «Россия при старом режиме» пишет, что наше крепостное право нельзя отождествлять с классическим рабством. Он указывает, что российские крестьяне жили в своих домах, а не в невольничьих бараках; в поле они работали под началом старших членов семьи, а не надсмотрщиков; и, что самое главное, им принадлежала значительная часть создаваемого ими прибавочного продукта. Вы согласны с этим мнением? Христофоров: Пайпс — яркий представитель тоталитарной школы в западной историографии, которая пыталась объяснить все особенности исторического процесса в России якобы существовавшей у русских на протяжении веков склонностью к авторитаризму. Поэтому для Пайпса крепостное право — не более чем метафора, иллюстрирующая эту склонность. К современной науке такой подход имеет мало отношения. Почему? Потому что сейчас ясно, что крепостного права как единой и неизменной системы доминирования и организации хозяйства никогда не существовало, как, впрочем, и рабства. Многие современные историки (например, Алессандро Станциани) вообще считают, что очень сложно провести грань между свободным трудом и несвободным. Даже по отношению к классическому капитализму британского образца едва ли уместно говорить о свободе, поскольку английские рабочие фактически были бесправны. Чем же тогда было крепостное право? Сложной и изменчивой совокупностью институтов и практик, главным образом неформальных. При этом с середины XVII века, когда Уложение царя Алексея Михайловича ясно зафиксировало прикрепление крестьян к земле и владельцам, и до середины XIX века в России так многое изменилось, что подводить эти эпохи под один «зонтик» просто бессмысленно. Но и в пределах одного хронологического периода — скажем, в последние десятилетия перед освобождением крестьян — существовало множество разных моделей крепостного права: в зависимости от региона, типа помещичьей экономии (размеров имения, способов извлечения помещиками дохода) и многих других факторов. Скажем, в оброчной деревне, как показала недавно Трейси Деннисон, крепостные крестьяне были порой гораздо свободнее представителей иных формально свободных сословий. Они покупали и продавали землю, передвигались по всей России, совершали различные финансовые операции. При этом речь не о кучке крепостных предпринимателей-толстосумов, а о гораздо более широком явлении. Разве это похоже на хрестоматийное рабство с бараками и надсмотрщиками? В то же время в малоземельных и барщинных регионах — скажем, в какой-нибудь Тамбовской или Полтавской губернии — большинство крестьян прозябало на крошечных клочках земли в нищете и бесправии. Как вы относитесь к работе Леонида Милова «Великорусский пахарь…», где он обосновывал предопределенность крепостного права всем ходом русской истории? Если Пайпс — сторонник политического детерминизма, то Леонид Васильевич в 90-е годы пришел к детерминизму географическому. Милов считал, что российский климат и зона рискованного земледелия предопределили скудость доступных обществу ресурсов и заставили государство жестко их контролировать и распределять (отсюда и крепостное право). Но ведь ясно, что сводить к природно-климатическим условиям все разнообразие исторического процесса нельзя. Чем же тогда можно объяснить крепостное право? Повторю: какого-то единого и неизменного крепостного права в России не существовало. Объяснять поэтому нужно не крепостничество вообще — это фикция, — а то, как различные институты и практики менялись в тех или иных условиях. Главный вопрос в этом смысле — как усиление внешнего давления на крестьян (со стороны помещиков и государства) накладывалось на внутреннюю эволюцию крестьянской общины, как крестьяне приспосабливались и сопротивлялись, и как из этих процессов родилась та реальность, которую пришлось «отменять» в 1861 году. Крепостническую систему нельзя свести к какому-то одному фактору: суровому климату, воле государства или помещиков, потребности растущей империи в ресурсах. Нужно смотреть на становление крепостничества «снизу», понять, как оно «работало» в разное время и в разных местах, а уже потом заниматься макромоделями. Возвращаясь к первому вопросу: вы согласны с Пайпсом, что нельзя крепостное право отождествлять с рабством? Отождествлять одно историческое явление с другим вообще вряд ли стоит, а вот сравнивать, конечно, можно. Я уточняю этот вопрос потому, что сейчас есть много спекуляций на сей счет. Не только публицисты или политики, но и некоторые историки говорят о рабском менталитете нашего народа, к месту и не к месту вспоминая фразу Лермонтова о «стране рабов, стране господ»: дескать, что вы хотите от страны, где только полтора века назад отменили рабство… Демократические традиции в России гораздо древнее авторитарных. Кроме того, не стоит путать претензии власти с реальным контролем. Даже в период апогея самодержавия правительство, желая казаться всемогущим, на самом деле было очень слабым и не могло контролировать даже само себя, не то что страну. Спорадические, конвульсивные вспышки избыточного насилия со стороны власти лишь отражали эту слабость. Вот и крестьянство в России и в XII, и в XVI веках было более свободным, чем западноевропейское, — не из-за свободолюбия элит, конечно, а из-за слабости власти. Когда же у нас произошло закручивание гаек? Идеологически и институционально на Московскую Русь, конечно, серьезно повлиял ордынский период ее истории. Потом, во второй половине XV века и особенно в первой половине XVI века, она мучительно искала путь дальнейшего развития. Конец этому процессу положил Иван Грозный. Кровавый хаос и разруха, в которые он погрузил страну, отбросили ее далеко назад. Главной задачей вновь стало выживание. Но ключевым для становления жесткого централизованного государства и окончательного закрепощения крестьянства стало правление Петра I. Воплощение его имперских амбиций потребовало такой концентрации ресурсов, что в ход пошли самые радикальные по тем временам средства, которые резко сократили пространство личных и корпоративных свобод. Но и государство в итоге стало не столько сильным, сколько разбухшим и малоподвижным. Вернемся к реформе 1861 года. Есть еще один миф, связанный с этим временем: якобы почти все крестьянское население составляли крепостные. Так ли это? Нет. К концу правления Николая I доля помещичьих крестьян сильно сократилась и составляла примерно треть от всего населения России. Примерно столько же было государственных и удельных крестьян. То есть в течение десятилетий, предшествующих 1861 году, в России шел непрерывный процесс постепенного освобождения крестьянства? Не уверен, что этот процесс можно назвать освобождением, но в первой половине XIX века доля крепостных крестьян действительно неуклонно снижалась. Дело в том, что правительство прекратило раздачу казенных крестьян помещикам и, наоборот, старалось по возможности выкупать крепостных в казну (конечно, они выкупались и сами). Главное же — многочисленные рекрутские наборы изымали из крепостного состояния и самих рекрутов, и их потомство. В своих работах вы утверждаете, что отмена крепостного права не была обусловлена экономическими причинами. Неужели эта система хозяйствования могла существовать еще много десятилетий? Классическое советское представление об экономическом крахе крепостничества к 1850-м годам, о революционной ситуации — это идеологическая фантазия. Говорить об остром кризисе в помещичьем секторе экономики нет оснований — это была, так сказать, эпоха стабильности. Конечно, крепостническая система и разбухшее государство стали причиной глубоких диспропорций в экономическом развитии. Это был явный тупик, особенно заметный на фоне стремительной индустриализации в Западной Европе. Но, как мы знаем по множеству других примеров, загнивать можно очень долго. Вот тут как раз очень уместно сравнить нашу ситуацию с отменой рабства в США. Знаменитый американский экономист Роберт Фогель в свое время показал, что плантационное рабство в южных штатах накануне его отмены экономически было вполне рентабельным и могло бы успешно существовать еще много десятилетий. И уничтожение рабства в США, и отмена крепостного права в России были вызваны не экономическими, а скорее политическими и идеологическими причинами. Если говорить о нашей стране — какими? Примерно с эпохи Екатерины II русское образованное общество постепенно утверждалось во мнении, что крепостное право — аномалия, а не норма, что «свобода лучше несвободы». К середине XIX века многие помещики считали для себя постыдным владеть крепостными душами. Новое поколение элиты выросло под влиянием этого комплекса вины. К тому же популярная тогда либеральная экономическая доктрина однозначно утверждала, что свободный труд гораздо производительнее подневольного. А как на отмену крепостного права повлияло поражение России в Крымской войне? Не будем забывать, что эта война совсем не была катастрофой общенационального масштаба вроде того, чем стала для империи Наполеона III франко-прусская война 1870-1871 годов. Крымская война наглядно продемонстрировала не столько военную слабость России, сколько несоответствие ее международных амбиций реальным возможностям. Николай I считал себя ключевой фигурой в европейской политике, разве что Англию воспринимая как равного партнера. И тут выяснилось, что все совсем не так: Россия не просто была вынуждена воевать на своей территории, но и проиграла все сражения в Крыму сравнительно небольшому англо-французскому экспедиционному корпусу. Конечно, заметна была отсталость в технологиях и средствах коммуникации. Скажем, о поражениях в Крыму в Петербурге за неимением собственной телеграфной связи узнавали из вражеских столиц. Но главное заключалось в том, что Крымская война выявила неэффективность и коррумпированность государственного аппарата. Всем стало ясно, что николаевская административная система просто не работает. То есть, говоря современным языком, после Крымской войны в элитах установился консенсус, что дальше так жить нельзя? Да, слишком уж большим оказался разрыв между официальной пропагандистской картинкой и реальностью. Военные неудачи совпали со сменой монарха, с транзитом власти. После внезапной смерти Николая I и воцарения его сына Александра II необходимость серьезных преобразований уже почти никто не подвергал сомнению. На кого опирался Александр II в своих реформаторских устремлениях? Первоначально на довольно широкую коалицию сторонников перемен. Но внутриэлитный консенсус установился лишь на короткий период времени (1856-1857 годы), получивший название «оттепели». Когда же дело дошло до обсуждения конкретных реформ, довольно быстро сформировались различные противоборствующие группировки, между которыми и лавировал император. Тем самым он пытался — и довольно успешно — создать систему «сдержек и противовесов» и позиционировать себя как последнюю инстанцию во внутриэлитных конфликтах. Так что в результате либеральных реформ самодержавная власть, как ни парадоксально, лишь укрепилась. Это была авторитарная модернизация? Да. В итоге общество, несмотря на колоссальный запрос на политические перемены, было отодвинуто от обсуждения ключевых реформ. Главную опору Александр II нашел в молодом поколении правящей элиты, в своих ровесниках, которые поначалу были чиновниками второго и третьего эшелонов власти. Это было поколение технократов, выросших на европейской либеральной мысли (прежде всего, французской), что, впрочем, не мешало им делать карьеру в николаевской системе. Напротив, образование и деловая хватка выгодно отличали их от прежнего поколения бюрократов, окружавших Николая I, постаревших вместе с ним и панически боявшихся любых перемен. Почему многие помещики в ходе обсуждения будущей реформы предлагали освободить крестьян без выкупных платежей, но и без земли? В черноземных губерниях, где в дефиците была земля, помещики действительно готовы были отпустить крестьян на все четыре стороны, лишь бы не наделять их землей. Но на территориях с преобладанием оброчной системы все было наоборот: земля стоила мало, а главный капитал помещиков составляли люди. Тут землевладельцы требовали обязательного выкупа земли крестьянами и правительственных гарантий. В итоге правительство, сыграв на этих противоречиях, предложило дворянству компромиссную модель реформы, в которой роль и помещиков, и крестьян была сведена к минимуму. Крестьяне в обязательном порядке получали земельные наделы по нормам и за цену, которые определялись в Петербурге. Тем самым государство взяло на себя всю огромную ответственность по урегулированию того, что позже стали называть аграрным вопросом. Насколько это решение было удачным? Как стало ясно позже, этот подход привел к катастрофическим последствиям. Вместо того чтобы упразднить старые институты и нормы или позволить им, приспосабливаясь к рынку, эволюционировать во что-то новое, правительство фактически их зацементировало. Власть побоялась дать крестьянам реальную свободу распоряжения своей судьбой. Место помещика просто заняли община и местные чиновники. Почему же правительство не решилось уничтожить общину, очевидно тянувшую страну назад, как это потом понял Столыпин? Крестьяне интересовали государство прежде всего как источник доходов. Как при крепостном праве, так и после его отмены община была лишь инструментом для контроля над крестьянами и взимания с них податей. С помощью общины, паспортной системы и круговой поруки власть стремилась максимально ограничить мобильность крестьян, заставить их оставаться крестьянами. Зачем? А кто же будет платить налоги? Кроме того, правительство панически боялось революции, а появление пролетариата считалось одной из главных ее предпосылок. Как вы думаете, община была исконным институтом русской истории или позднейшим нововведением для контроля над закрепощенным крестьянством? Это славянофилы любили рассуждать об уникальности русской общины. На самом же деле переделы земли, которые считались главным признаком присущего русским крестьянам коллективистского духа, были навязаны общине государством и помещиками. Как и круговая порука, они должны были обеспечивать платежеспособность крестьян. Часто говорят, что решения, принятые в 1861 году, стали одной из предпосылок не только 1905 года, как писал еще Ленин, но и 1917-го. Вы согласны с этим? С одной стороны, революция 1917 года выросла из Первой мировой войны. Не стоит забывать, что война привела к краху четырех европейских империй. С другой — у каждой из рухнувших империй был свой набор проблем и уязвимых мест. В России самым «слабым звеном» было именно крестьянство — бедное, дезориентированное и глубоко неудовлетворенное своим положением. Оставаясь в плену у представлений о патриархальных и верноподданных мужиках, власть долгие десятилетия пыталась «подморозить» деревню или просто игнорировала ее проблемы. Когда в 1905 году по сельской России прокатились массовые беспорядки, некоторые иллюзии исчезли. Но столыпинские реформы были явно запоздалыми и очень ограниченными. Полноправных граждан из крестьян сделать так и не получилось. И когда началась революция, именно крестьяне вынесли империи окончательный приговор. Можно ли было этого избежать? Представлять любую революцию злом глубоко неверно. Революции — неизбежный и естественный спутник становления современного общества. Другое дело, что такой кровавой и жестокой революции, какая произошла в нашей стране, могло бы и не быть, если бы власть смогла расстаться со своими фобиями и фантазиями. У нее просто не оказалось элементарной оптики, чтобы понять и грамотно оценить реальных масштаб социальных перемен, произошедших в России после отмены крепостного права в 1861 году.