25 лет Олимпиаде в Барселоне. Тренер-Пиночет о выступлении в велошоссе

На Олимпиаде в Барселоне велосипедисты объединённой команды выступили неудачно – ни одной медали. Ближе всех к наградам были шоссейники – мужчины в командой гонке и Наталья Кищук в групповой заняли четвёртые места. О выступлении в Барселоне, на котором сильно сказались распри на национальной почве, о подготовке команды и поиске денег, об отношении к спортсменам до развала СССР и после, о невыполненном приказе Эриха Хонеккера и польских полицейских-грабителях «Чемпионату» рассказал легендарный тренер Николай Горелов, в то время работавший с шоссейной командой. «Результаты перед Олимпиадой были великолепные. А три нехороших парня всё испортили» — Николай Фёдорович, в прессе того времени шансы ваших подопечных расценивались невысоко. А как вы сами их оценивали? — А давайте-ка начнём «от печки». С 1983 года, когда меня первый раз пригласили в сборную страны тренировать командную гонку, я всего пару раз уходил из команды по принципиальным соображениям. Как часто сейчас бывает, особенно в футболе, руководители клубов вмешиваются в формирование состава. У меня тоже такое было, и, когда в мою работу вмешивается кто угодно, даже руководитель самого высокого уровня, я всегда говорю: «До свидания. Тренируйте сами, а вмешиваться не позволю». Тем более если человек занимался конным спортом или тяжёлой атлетикой, а хочет регулировать велоспорт. Я этого не допускал – работать должны профессионалы. В очередной раз я приступил к работе осенью 1989-го. На самом деле тогда состоялось моё назначение, а сама работа началось в 1990-м. И в конце августа – начале сентября того года мы выиграли чемпионат мира в японской Уцуномии. — Но это не помешало представителям армии и профсоюзов выступить против вас. Помните декабрь 1990-го? — Прекрасно помню то заседание Союза велосипедистов СССР. У нас была чёткая и слаженная команда, а эти люди хотели её разбить, поставить своих кандидатов и в тренерский штаб, и в медицинскую бригаду, и заменить механиков, не говоря уж о спортсменах. Просто раздербанить коллектив. Великий Валерий Лобановский всегда утверждал, что главное – результат на табло, иногда даже ёрничал и говорил: «Результат на табле». Мы этот результат давали. Я тогда с трибуны достаточно жёстко сказал, что этого не допущу. На мою сторону встали президент Союза велосипедистов России и председатель ЦС «Динамо» Валерий Сысоев, заместитель председателя Госкомспорта Анатолий Колесов. Эти руководители высшего звена не позволили допустить полного развала. И на следующий год мой подопечный Виктор Ржаксинский в Штутгарте стал чемпионом мира в групповой гонке. Это последняя победа нашей команды, больше до сего момента чемпионов мира у нас нет. Кроме того, мы выиграли велогонку мира. Иными словами, результаты перед Олимпиадой были великолепные. И говорить, что шансов нет, могли только дилетанты и далёкие от велоспорта люди. Но 8 декабря 1991 года в Беловежской пуще собрались три нехороших парня и объявили, что страны больше нет. Реакция у меня, и не только – вообще у всех, – это непонимание того, что происходит, и чувство сильной тревоги. В гимне пелось: «Союз нерушимый республик свободных…» — и вдруг «нерушимого» больше нет. Естественно, сразу это отразилось на работе. — Как именно? — Когда человек перед собой не видит цели, он не может нормально работать. Сразу после развала Союза все ставшие независимыми республики обратились в МОК, чтобы получить право выступить на Олимпиадах своими командами. МОК разрешил прибалтийским республикам выставить независимые сборные, а всем остальным пришлось выступать в единой команде. Ну, как единой… Объединённой. Процесс развала уже был запущен. Представьте, спортивные руководители других республик уже намеревались самостоятельно выступать на Олимпиаде, а им это обрубили. Это отразилось на интенсивности работы, на её организации, на финансировании. Случилась разруха в мозгах, а это очень страшно. Вот в такой обстановке мы начали готовиться к Барселоне. «В счёт оплаты сбора пришлось отдать в Испанию чемпиона мира» — Вы сказали: «Отразилось на финансировании». Но при этом другие виды спорта особо ничего не почувствовали. — А мы почувствовали, и очень сильно. У сборной СНГ просто не было денег на проведение сборов перед Олимпиадой! У меня на руках — 32 человека, а денег нет вообще. — И что же делали? — Выкручивались как могли. Один сбор мы провели за счёт испанской профессиональной команды «Сеур», которую содержала мощная компания, сравнимая с нашим тогдашним «Совтрансавто». Но мне пришлось отпустить в «Сеур» Ржаксинского. В качестве компенсации за чемпиона мира они провели нам трёхнедельный сбор – оплатили питание и размещение для всей команды. Смешно и глупо, конечно – чемпиона мира за обычный сбор, но выхода не было. Хорошо, хоть так удалось сделать, а перелёт в Испанию был за счёт Госкомспорта. — Это один сбор. А что было дальше? — По моему плану, мы должны были спустя короткое время после возвращения из Испании начать сбор в среднегорье. Я хотел провести его в Киргизии рядом с озером Иссык-Куль. Высота чуть меньше 2000 метров – то, что нужно. Методика к тому моменту у нас была замечательная. Мы повышали своё мастерство не с помощью уколов и лекарств, а с помощью методики. Определённое количество раз за сезон мы поднимались в среднегорье, выполняли определённую работу. У нас была великолепная комплексная научная группа из Киева, которая вела постоянный контроль за состоянием спортсменов: делали телеметрию, биохимию и т.д. Так вот, денег на этот сбор у нас, как вы правильно заметили, не было. — И как же вы его провели? — В сборной СССР в своё время был замечательный механик Юрий Петрович Самойлов, который совсем недавно ушёл из жизни. У него была небольшая фирма по производству велосипедов, он их сам варил. А Госкомспорт ещё по старому контракту получил из Италии нарезанные трубы для велосипедов. Так вот, чиновники отдали Самойлову эти трубы, а он проплатил нам сборы в Киргизии. Вот так и жили в условиях полного отсутствия средств даже при подготовке к Олимпиаде. «Про фюрера не слышал. Меня называли Пиночетом» — Деньги вы как-то умудрялись доставать. А как боролись с разрухой в мозгах? — Было очень тяжело, что тут скрывать? Особенно отличались украинцы, которые просто помешались на своей самостийности и были уверены, что могли бы выступить отдельной командой. Их настрой подогревали и руководители украинского спорта, которые звонили по телефону даже на сбор. Они до последнего надеялись, что МОК всё-таки примет решение в их пользу. Чтобы это погасить, тратил дополнительные усилия и нервы. Это впоследствии отразилось и на Олимпиаде. Одна из самых сильных сторон моей тренерской деятельности – психологическое воздействие на спортсмена. В учебнике психологии, который мы штудировали от корки до корки, было сказано, что психологическая готовность атлета – не менее 30 процентов успеха. Если спортсмен не настроен, не готов искры высекать из асфальта, то никакая физическая форма не поможет. Я к каждому пытался найти подход, действовал и через механиков, и через врачей. Усилия шли со всех сторон. — Вы знаете, что вас за глаза называли фюрером? — Про фюрера не слышал, вообще меня называли Пиночет. Да, я сторонник жёсткой дисциплины и чёткого выполнения тренерских установок. Но я никогда не требовал от подопечных тупого подчинения, а старался донести до них суть своей работы, чтобы они понимали, что делают. Дисциплина ради дисциплины – полная чушь, тогда у тебя будут не спортсмены, а болванчики. А если работа в динамике направлена на достижение результата и если спортсмен понимает, что не сделав что-то, он результата не добьётся – это другое дело. Тренер должен быть тонким психологом, а не просто диктатором. «Взял комок грязи и бросил в окно. После этого нам стали аккредитации оформлять» — Непосредственно перед Олимпиадой вам удалось потренироваться? — Да, мы проехали шестидневную гонку в Бильбао, а уже оттуда переехали в Барселону. Правда, в олимпийской столице нас никто не встретил. — Не знали, что вы приезжаете? — Если бы! Про нас просто забыли. Я несколько раз звонил представителям нашей делегации, что мы приедем в такой-то день в 23 часа к воротам Олимпийской деревни. Нам нужно было получить аккредитации, а для этого попасть в Олимпийскую деревню. Анкеты на велогонщиков находились у руководителей делегации. Так вот, мы после велогонки совершили переезд километров в 600, все уставшие, грязные, на улице жара даже вечером. Подъехали к шлагбауму – нас никто не встречает. И никто не пускает, конечно. Ребятам бы вымыться, покушать и спать лечь, а тут опять нервотрёпка. — Как же вы попали внутрь? — Честно говоря, после часа ожидания и бесполезных попыток позвать хоть кого-то из делегации объединённой команды мы уже отчаялись и готовились провести ночь в машине перед воротами Олимпийской деревни. Но, на счастье, в это время к воротам подошёл мой хороший знакомый, тренер сборной Польши. Я объяснил ему ситуацию, и он каким-то чудом сумел провести меня одного внутрь. Я знал, в какой корпус необходимо идти, но когда подошёл – там тоже закрыто, время за полночь уже. К счастью, на третьем этаже увидел свет, услышал русскую речь и поступил просто: взял кусок земли и швырнул в окно. После этого процесс закрутился – команду пустили внутрь и начался процесс аккредитации. В свои номера мы попали часам к трём ночи. — Условия хоть нормальные были? — Всё было солидно. Номера хорошие, питание — тоже. А вот организация подкачала. «Поднял спортсменов в пять утра, чтобы на трассу вовремя проехать» — В чём именно? — Во многом. На Олимпиаде всё должно быть удобно. Перед стартом проходит мандатная – важнейшее мероприятие, на котором происходит заявка спортсменов на гонку, выдаются номера. Так вот, в громадной Олимпийской деревне не нашлось даже захудалой комнатки, чтобы провести мандатную! Что помешало, ума не приложу. В итоге пришлось добираться через весь город. Это как если бы Олимпийская деревня была на западе Москвы, а мандатную провели бы в Измайлово. Но я это всё разузнал, спортсменов заявил, номера получил, приехал обратно. По времени оставалось около часа до окончания мандатной. Мне навстречу идёт мой приятель — главный тренер сборной Греции. Я его спросил, получил ли он номера, оформил ли заявку? Он меня ошарашил – где, когда, почему он не знает? Сейчас такое сложно представить, а тогда не было ни одного волонтёра, ни толкового процесса оповещения спортсменов и тренеров. Он успел на мандатную за несколько минут до окончания её работы. — Это главная претензия к организации? — Нет, конечно. Вот смотрите, командную гонку провели на куске дороги из Испании во Францию, а старт был на знаменитом кольце Монтелло, где проводится Формула-1. Так вот, нам объявили, что проезд к месту страта будет закрыт в 7 утра, а сам старт – в 11. Я пытался протестовать, убеждал, что нельзя будить спортсменов в пять утра, чтобы они просто добрались до места старта, а потом четыре часа ждали начала гонки. Но куда там! Мне этими требованиями сломали все планы. Спортсменов пришлось покормить в шесть утра, а потом мы тронулись на гонку. Взяли с собой перекус, напитки. Но дурацким требованиям пришлось подчиниться, мы же не могли рисковать недопуском на старт. Никаких отдельных коридоров для команд не было, хотя старт же у каждой сборной в своё время. Это у нас в России всё делают так, чтобы гостям было удобно и комфортно, а то, не дай бог, кто-то пожалуется. А тогда всех скопом набили в одну палатку, и мы сидели ждали. Сила мелочей в том, что их много, и эти мелочи в велоспорте очень важны. Мы же не зальный вид спорта, где всё чётко по расписанию, где, извините, в туалет можно в любой момент сходить. — А в плане безопасности всё было нормально? — Я вам сейчас расскажу, а вы сами решите. Вспомните Олимпиаду в Москве. Был ли у нас даже малейший случай воровства или чего-то подобного по отношению к гостям? Я согласен, в плане организации были перегибы, как высылка неблагополучных граждан за 101-й километр, но зато и безопасность была на высшем уровне. В Сочи было что-то? Нет! А что в Барселоне? Вроде, безопасно, нас даже в Олимпийскую деревню не пустили, когда приехали, – не положено без аккредитаций. Ладно. А за её пределами что? Вот мой механик отпросился у меня искупаться – море рядом, практически за забором деревни, сказал, что всё предусмотрел, никакого форс-мажора не будет. Прибежал через полчаса, сказал, что его обворовали. Оказалось, что он положил все документы и деньги в карман, а карман нитками зашил. Юморист, что сказать. Воры просто отрезали карман и ушли, спокойно сложив одежду в том виде, в каком она была. У него была истерика. Мы сбрасывались ему по два доллара, чтобы он совсем без денег не остался. «Мне спортсмен говорит: «Не могу нагрузки переносить, я ночь не спал, на машинках катался» — Понятно. А в спортивном плане проблем не было? — Однажды утром я, как обычно, проводил инструктаж, объяснял, что и кому делать, и вдруг один из украинских спортсменов мне перед всеми заявляет: «Я не могу работать с такой нагрузкой, она слишком высокая для меня». Я ему говорю, что мы уже делаем подводящую работу, поддерживающую тонус, а не направленную на развитие каких-то качеств. «Неужели на такую работу у тебя не хватает сил?» — спрашиваю. «А я сегодня ночь не спал, заснул только в три часа», — отвечает этот опытный уже товарищ. Спортсмены в шоке, я тоже. А его объяснение вообще убило. «Да я на аттракционах на машинках гонял, у нас в городе на Украине такого нет», — сказал велогонщик, который приехал на Олимпиаду! Представляете, какая дурь была у него в голове?! Возможно, Олимпиада у него всего раз в жизни, а он с таким настроением. — И кто же сменил велоспорт на автогонки? — Не буду называть его фамилию. Скажу только, что это был спортсмен из групповой гонки (в этой гонке в Барселоне выступал украинец Пётр Кошеленко. – Прим. «Чемпионата»), а не из командной. Ну, и как с этим можно было бороться? Во-первых, до старта несколько дней. Во-вторых, после Олимпиады сборная распадалась, все становились независимыми. — Командная гонка, четвёртое место. Наверняка до сих пор занозой сидит? — Ещё бы! Мы всего девять секунд проиграли французам в борьбе за бронзу. Девять секунд! Наверное, дилетанты считали, что мы ни на что не способны, а я знал, что ребята готовы биться за медали. К сожалению, на последней «десятке», когда всё и решалось, «отвалил» киевлянин Олег Галкин. Не хватило ему чуток сил. Интересно, что в той команде у меня не было россиян. Был украинец Галкин, был казах Игорь Патенко, был белорус Игорь Пастухович и был киргиз Игорь Дзюба. В России на тот момент не было велогонщиков уровня Олимпиады. — Много после этого думали, почему не смогли завоевать медаль? — Конечно, чувство горечи не отпускало очень долго. Я много думал, анализировал: где и что можно было подкорректировать, чтобы добиться другого результата. Часто говорят, что поражение – мать победы и его нужно правильно проанализировать, чтобы сделать правильные выводы. Но после Олимпиады были другие мысли: что делать дальше? Дальше была полнейшая неопределённость. «Польские полицейские ткнули автоматом в бок и забрали все деньги и подарочное пиво» — Вы, как спортсмен и тренер, постоянно ездили в разные страны. Можете сравнить отношение к россиянам и к бывшим гражданам СССР до развала страны и после? — Проводили мы командой СССР сборы в американском Колорадо-Спрингсе. Работали «отрезок» — короткую дистанцию на развитие определённых качеств. При такой работе пульс у спортсменов – 200 или за 200, это финиш без кислорода практически, голова работает не так, как обычно. На «отрезке» важно обеспечить безопасность, чтобы ни о чём не думать и поднять пульс до необходимой отметки. Так вот, мы работали в этом среднегорье недалеко от базы ВВС США. Во время одного из «отрезков» я увидел удобную дорожку, где вообще нет машин, и свернул туда. За мной – вся команда. Я увидел шлагбаум, но стоявший там часовой никаких действий не предпринял. Едем дальше, видим самолёты, а к моей машине уже джипы с солдатами несутся. Командовавший ими офицер понял, что мы просто заблудились, и совершенно спокойно объяснил, чтобы больше так не делали. Я отсыпал им значков из кармана – всегда с собой целую кучу таскал, он нам удачи пожелал, на том и разошлись. Спокойно, уважительно, без надрыва и криков. — А после развала было совсем иначе? — Конечно. В Германии и Франции, например, практически не изменилось отношение с распадом Союза – они относились к нам деликатно. А вот в Польше и Румынии, например, люди сразу себя проявили. Раньше, когда я ехал из Киргизии в Рим на «Жигулях», полицейские видели советские номера и всегда приветствовали. Но как только СССР не стало, они как с цепи сорвались, с упоением начали мордовать. Вот вам пример: возвращался через Польшу из Германии на машине. Остановили меня польские полицейские в лесу. Один вывернул машину наизнанку, хотя видел, что машина спортивная, велосипеды на крыше. Нашёл кошелёк, вытащил все деньги, а ещё забрал ящик баночного баварского пива, которое я вёз в качестве подарка друзьям в Москве. А второй в это время уткнул мне ствол автомата в бок и держал так, пока его напарник меня грабил. Да что я про поляков говорю, когда даже белорусы после пересечения их границы «дань» собирали… — На соревнованиях тоже чувствовали такое отношение? — Да, был просто вопиющий случай во время велогонки мира 1992 года. Она проходила в мае по территории Польши, Чехословакии и Германии. Так вот, на горном этапе в Закопане мой спортсмен Паша Черкасов ушёл в отрыв, оторвался от группы. На спуске к Закопане перед ним встаёт судья на мотоцикле, который показывает дорогу. Паша, естественно, несётся вниз за ним. По правилам гонки за 250 м до любого перекрёстка яркой жёлтой краской должно быть указано направление движения. Но никаких стрелок не было, и Черкасов поехал за судьёй. Мы приезжаем на финиш – Паши нет. Через некоторое время он приехал, но с другой стороны! Дирекция гонки заявила, что за нарушение правил Черкасова снимает. Я два часа ругался, доказывал, что из-за отсутствия стрелок с направлением движения он поехал за мотоциклистом, который указывал дорогу. В общем, швейцарский судья оставил его в гонке, но дал время группы. Конечно, лидерство он потерял и на победу в гонке уже претендовать не мог. — Кажется, в советское время тоже были подобные ситуации. — Такой откровенной пакости не было. Но было другое. 1984 год, Берлин, Александрплац, пролог велогонки мира. На это событие пришёл посмотреть сам Эрих Хонеккер со всеми членами Политбюро. Конечно, он ждал победы кого-то из спортсменов ГДР, тем более у них в команде было пять или шесть чемпионов мира, включая Олафа Людвига. И немцы показывали хорошие результаты. Но последним из велогонщиков команды СССР стартовал Петя Угрюмов, который обыграл ближайшего соперника на 0,8 с! Гробовая тишина. 5 минут, 10, 15. Я отправился в судейскую – в чём дело? А там мне говорят, что с вип-трибуны поступила команда округлить десятые до целых и объявить победителями двух гонщиков – советского и немецкого. Но главный судья – швейцарец опять же – заявил, что в гонке на время десятые доли не округляются. Таков регламент. И победителем объявили Угрюмова. Когда он поднимался на верхнюю ступень пьедестала, Политбюро в полном составе покинуло трибуну. Для меня это было настоящее счастье, которое разрывает душу. Ради этого стоит жить и работать. Я потом благодарил швейцарца за честность, принципиальность и уважительное отношение к спортсменам. «Я – пенсионер. К велоспорту отношения не имею. Да и есть ли он в России?» — Почему вы не остались в России после Барселоны? — Потому что в России уже была своя федерация, в которой работали совсем другие люди – не те, что в союзной, которая прекратила существование с развалом СССР. Места в этой структуре для меня не нашлось, а потому я уехал в Германию. Немцы меня с удовольствием взяли, я возглавил их велоклуб «Фрайбург». — Вы хоть немного говорили по-немецки? — Перед поездкой закончил экстренные курсы немецкого языка, чтобы хоть немного изъясняться в бытовых вопросах. Но постарался уже с началом работы как можно быстрее выучить немецкий. Я уже тогда понял, что невозможно в деталях донести свою мысль до спортсмена через переводчика. Слово – важнейший элемент психологии. Поэтому мне было противно смотреть за работой в нашей футбольной сборной таких иностранцев, как Гус Хиддинк, Фабио Капелло и Дик Адвокат, которые за огромные деньги не удосужились выучить хотя бы несколько русских фраз. — Сейчас какое-то отношение к российскому велоспорту имеете? — Никакого. Я — военный пенсионер и сейчас занимаюсь теми делами, которые не успел сделать в спорте высших достижений. И ещё сам хочу задать вопрос: есть у нас в России шоссейный велоспорт? Прошла главная велогонка мира («Тур де Франс». – Прим. «Чемпионата»), а на ней ни одного россиянина. 22 команды, 198 участников – ни одного нашего! Это показывает, что наши шоссейники не востребованы. Так же как и наши футболисты. Внутри страны мы ещё хорохоримся, а на деле спортсменов высокого уровня нет. — Новый президент федерации Вячеслав Екимов может изменить ситуацию? — Сложный вопрос. Слава – великий спортсмен, трёхкратный олимпийский чемпион, с которым мы работали вместе на Олимпиаде в Сиднее. Слава – очень хороший человек. Но он всю сознательную жизнь прожил за границей и, как мне кажется, с трудом владеет ситуацией, и не понимает психологию людей, работающих в федерации. В своих интервью он постоянно подчёркивает, что федерации не хватает финансирования, и постоянно идёт поиск инвесторов. Не знаю, правильно ли он ввязался в это дело, но ему будет невероятно сложно – в разруху никто вкладывать не захочет. В любом случае я желаю Славе удачи и очень надеюсь, что у него что-то получится.