"Эдик, не затопчи пацана": каково было играть против Эдуарда Стрельцова
Эдуард Стрельцов! У кого из болельщиков со стажем не защемит сердце при одном только упоминании этого славного имени. Великий футболист, трагическая судьба. Почти ровесник легендарного Пеле, столь же талантливый и блистательный, но… И сегодня до конца не ясно, что же случилось тогда в ту летнюю ночь 1958 года на подмосковной даче незадолго до отъезда сборной СССР на чемпионат мира в Швецию. То ли провокация, то ли трагическая случайность, но закончилась она для любимца советских болельщиков тюремным сроком в шесть лет и потерей лучших для любого спортсмена лет жизни. В 1958 году в Швеции мир увидел и навсегда полюбил бразильскую жемчужину из трущоб Сан-Пауло Эдсона Арантеса ду Насименто по прозвищу Пеле, а должен был восхититься нашим парнем из московских заводских бараков Эдиком Стрельцовым по кличке Стрелец. Не случилось. Мне посчастливилось не только видеть Эдуарда Стрельцова, но и играть против него на футбольном поле. Это случилось в Адлере весной 1964 года на стадионе "Труд", рядом с которым я тогда жил. Мне было тринадцать лет, я бредил футболом еще и потому, что каждую весну на нашем стадионе тренировались и играли мастера. Никаких Турций, Арабских Эмиратов, а тем более Европы тогда и в помине не было. Все ведущие команды, готовясь к сезону, "месили грязь" на юге страны. Киевляне — в Леселидце, ЦСКА — в Кудепсте, "Зенит" и "Торпедо" — в Адлере и т.д. Эдик, так вне поля его звали болельщики и друзья, тогда только вышел из тюрьмы и в заявке "Торпедо" его еще не было, но он уже тренировался с молодежным составом. И вот эта молодежка первой прилетела в Адлер на сборы. Слух о том, что в команде Эдуард Стрельцов и что он появится на поле, пронесся по всему побережью. В день первой тренировки болельщики из соседних с Адлером городков и, конечно же, самого Сочи с раннего утра буквально облепили поляну. Люди были торжественно возбуждены. Те, что постарше, выглядели именинниками: вспоминали Эдика на поле, загадочно переглядывались, намекали на его сумасшедший якобы удар с правой. Мол, вратари, ловившие от него мяч, влетали с ним в сетку, а если не ловили, то иногда рвалась и сама сетка. А в Швецию он потому не поехал, что местные власти потребовали, чтобы на правой ноге у Эдика была черная повязка. Достоверной информации о том, что Стрельцов отсидел срок, а тем более за что отсидел, не было. Главная версия, ходившая в народе, заключалась в том, что его соблазнила дочь то ли шведского, то ли английского посла, а потом заявила, что ее изнасиловали. И что это была подстава. Ну не хотели эти буржуи, чтобы сборная СССР выиграла чемпионат мира и все тут! Нам, пацанам, все эти рассуждения были не особенно интересны. Мы ждали Стрельца. И он наконец появился. Сначала, поигрывая мячами, на поле выскочили торпедовские мальчишки из молодежки. Кстати, о мячах. Мы, местные ребята, игравшие в футбол бог знает чем, не могли сдержаться и иногда воровали эти чудо-мячи у мастеров. Схема была простой и эффективной. Один из нас стоял за воротами, другой — у самого забора, и третий, самый быстрый, — за забором. Когда удар был особенно сильным и мяч со свистом пролетал мимо ворот, первый хватал его и передавал тому, что у забора, тот перебрасывал "бегунку". Все разбегались по сторонам, а "бегунок" несся напрямую на речку. Там, на поляне, у нас было "гнездо" — шалаш, спортинвентарь и даже маленькое футбольное поле. Мячи были заграничные, дорогие, и команды за ними пристально следили, выделив для этого специальных ребят, чаще всего начинающих футболистов, салаг. В "Торпедо" за мячи отвечал молодой тогда, подающий надежды футболист Миша Гершкович, ставший затем знаменитым игроком сборной, бессменным партнером самого Стрельцова в "Торпедо", а по окончании карьеры футболиста — известным тренером и высокопоставленным футбольным функционером. За год до появления Стрельца мне от него здорово досталось. Я был "бегунком", но мяч, переброшенный мне, не удержал, замешкался, и Миша, перемахнув через забор, помчался за мной как ветер. Я уже и мяч бросил, но Миша, видимо, в азарте все же меня догнал и надавал-таки тумаков. Досталось и от его знаменитой левой в черненьких новых бутсах с алюминиевыми шипами. В этот раз Гершковича на сборах не было, он уже играл за основу. Да и нам не до мячей было. Стрелец тут, кто ж решится воровать у него мячи. Эдик вышел минут через пять. В простом спортивном костюме, белой футболке и почему-то в кедах. Лысый, располневший, весь какой-то домашний, не футбольный. Рядом с ним шел Юрий Золотов, бессменный второй тренер "Торпедо". Они о чем-то беседовали. Эдик улыбался, Золотов смеялся. Они вышли на поле, взяли мячик и стали тихонько перепасовываться. Затем Эдик нарезал несколько кругов вокруг поля, размял вратаря, раскатывая мяч по углам. Потом была двусторонняя игра. Стрелец, уже переобувшись в бутсы, стоял в центре поля и время от времени, получив мяч, делал с ним несколько шагов, а затем запуливал его к воротам. Раза два подходил к воротам поближе и разок даже приложился. Мяч со свистом влетел в угол, вызвав восхищенный вздох у болельщиков. Но главное случилось через неделю. Тренер адлерской команды "Труд" от местного рыбозавода дядя Миша после очередной тренировки (а мы тренировались на том же поле, что и столичные футболисты, только по вечерам, после работы) торжественно сообщил, что завтра мы играем двусторонку с "Торпедо"! С молодежным, естественно, составом. "Но, — и тут он многозначительно поднял вверх палец, — на поле выйдет и Эдуард Стрельцов. Это будет исторический матч, ребята, Эдик впервые сыграет, пусть и неофициально, за "Торпедо" после выхода… Ну сами знаете откуда". Мне было тринадцать, но я был высокий, жилистый и, как утверждали местные болельщики, очень техничный. Дядя Миша уже несколько раз подпускал меня к основе минут на двадцать. Так что шанс был и у меня. И вот настал день матча. Перед самой игрой нас ждал еще один сюрприз. Когда мы собрались на трибуне (раздевалку ведь заняли москвичи), сияющий дядя Миша раскрыл свою огромную спортивную сумку и вывалил перед нами комплект чистеньких белых маек с буквой "Т". — Это подарок, — торжественно произнес он, — от торпедовцев. Не новые, конечно, но только вчера выстиранные. И "Т" нам подходит, чем не "Труд". Мне достался двенадцатый номер. Лет двадцать эта футболка у меня хранилась, вплоть до рождения сына. Жена втихаря выбросила, почти истлевшую. Наконец дверь раздевалки открылась и торпедовцы выскочили на разминку. Они были в темно-синих майках с белой буквой "Т" на груди, в белых трусах и белых гетрах. Эдик, как и положено, был под номером девять. Мы — в только что полученных белых маечках с все той же магической буквой "Т" — вышли сразу за ними. Со стороны можно было подумать, что два состава "Торпедо" разминаются. Впрочем, мы почти и не разминались — глазели на их половину поля, где царствовал Эдик. Он стоял в нескольких метрах от штрафной, мальчишки ему навешивали с флангов, и он "мочил". Особенно напрягался Сашка Шилов, наш вратарь, это ему как раз и предстояло почувствовать, что такое удар Стрельца с правой… Тот, кто играл в футбол на более или менее серьезном уровне, хорошо знает, что игра с трибуны и с поля, то есть изнутри, — это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Сразу после свистка все эти магические штучки — звездные противники, страх, болельщики — как бы исчезают, по крайней мере отодвигаются на второй план, и ты погружаешься в игру, в борьбу, в страсть. Со Стрельцовым в той игре мы практически не сталкивались. Понятия "тотальный футбол" тогда еще не было, и мы все играли каждый на своем месте: я справа в атаке "Труда", Стрелец в центре атаки "Торпедо". Но два эпизода я все же запомнил. Первый: я принял мяч от вратаря на своей половине поля, передо мной оказались два торпедовца, я стал смещаться в центр и буквально уткнулся в Эдика. Показал вправо, Эдик выставил ногу, и я, молодой пижон, протолкнул мяч между его ног. Правда, обежать его не сумел. Эдик, несмотря на свою кажущуюся неповоротливость, был очень подвижен и ловок, за доли секунды он сумел перенести центр тяжести на левую ногу и своей правой буквально выгреб меня и уложил на поле. Раздался свисток судьи. Он подбежал к нам и развел руками: "Эдик, не затопчи пацана". Стрелец приподнял меня за шкирку, потрепал по голове и пригрозил пальцем: "Пацан, не шустри. Ты кого это между ног решил проверить?" И улыбнулся тихо, застенчиво, как умел только он. Второй раз мы столкнулись в центре поля. Их вратарь выбил мяч, я, пятясь назад, пытался его принять и даже не заметил, как врезался в Стрельцова. Будто целлулоидный шарик, я отскочил от него на несколько метров. Эдик, кажется, даже не заметил меня. Он подхватил мяч и, как умел только он, понесся вперед, сметая все на своем пути. Не добежав несколько метров до штрафной, приложился. Мяч, как ядро, влетел в сетку. Бедный Сашка, он даже не успел проводить его глазами. Мяч, конечно, не порвал сетку, но прошелестел по ней с тем самым завораживающим звуком, что сопровождает классный удар. Я приподнялся на газоне, мне было не до боли и не до игры. Я любовался. Еще несколько лет вся страна любовалась его игрой, его фирменными пасами "пяточкой". Миша Гершкович половину своих мячей забил после этих откидок. Его мощными забегами с мячом метров на тридцать, которые, как правило, заканчивались сокрушительными ударами и голами. Тренеры кричали своим защитникам: "Не злите Стрельца! Разнесет!" И он, бывало, разносил. А потом улыбался. Той самой тихой, застенчивой улыбкой. Он как бы извинялся перед всеми нами: игроками, тренерами, болельщиками. Извинялся за то, что непомерно талантлив, что самобытен, ни на кого не похож и (а это замечал каждый, кто видел его вне игры) абсолютно не защищен. А может, и за то, что не сумел отдать нам все, чем наградил его Бог.
