Польша: Конец восстания против России

К концу 1863 г. обстановка в Царстве Польском и Западном крае стабилизировалась, сокращалось количество столкновений с мятежниками, что позволило осенью приступить к выводу гвардии. 2 ноября 1-я гвардейская пехотная дивизия и л.-гв. Драгунский полк покинули Виленское генерал-губернаторство. Их провожало письмо Муравьева, свидетельствовавшее о заслугах этих частей. К началу 1864 г. все было кончено. В феврале были разбита последняя более или менее крупная банда, ее руководитель повешен на дымящейся балке здания, которое он сам приказал поджечь. Еще ранее в Вильно был разоблачен, арестован ив скоре после этого повешен Калиновский, а остатки подполья — разгромлены. Местное дворянство — застрельщики мятежа — уже не чуралось русских офицеров и чиновников и при каждом удобном случае заявляло о своей полной лояльности и о том, что «мятеж затеяли портные и сапожники». 29 февраля 1864 года австрийские власти объявили в Галиции осадное положение. Всякая помощь повстанцам, включая косвенную, разбиралась в военном суде. Все оружие и боеприпасы подлежали немедленной сдаче, все иностранцы в течение 48 часов должны были явиться в полицию для последующей высылки за границы австрийской империи. Не явившиеся в случае поимки подлежали выдаче русским властям. Революционеры потеряли единственную территорию, которую они могли использовать в качестве базы. Впрочем, и это самое главное, к этому времени они давно потеряли базу в Царстве Польском. Русские официальные сообщения гласили: «Мятеж, успевший распространиться в Царстве Польском, почти совершенно подавлен. Значительнейшие шайки уничтожены, мелкие партии истреблены или преследуются. Многие из главных предводителей мятежа, принимавших непосредственное участие в волнении, захвачены. Масса населения, избавленного от страшного террора, свободно вздохнула. Сельское население формирует сельские караулы. Народ посылает депутации с заявлением правительству своей преданности и с уверениями, что он ничего общего не имел с революционной партией.» С 1(13) января по 1(13) декабря 1863 г. войска Варшавского Военного округа потеряли заболевшими 49 761(умерло 2010), боевые потери составили 3 200 чел., включая сюда раненых 2 338 чел.(из них умерло 309). Потери мятежников оценивались приблизительно в 22 тыс. чел., в плен было взято 6 925 чел., в русские госпитали поступило 697 раненых поляков (из них умерло 51). За то же время мятежники повесили 918 чел. В немалой степени прочному замирению способствовала проведенная в Царстве Польском реформа. В ноябре 1863 г. Николаем Милютиным был подготовлен и представлен императору ее проект. 13(25) февраля 1864 г. он был обсужден в Зимнем Дворце на заседании Особого комитета под председательством Александра II, а 19 февраля (2 марта) того же года им были подписаны указы об устройстве крестьян, сельских гмин и т.п., ставших основанием этой реформы. Крестьяне в Царстве Польском становились собственниками земли, бывшей у них в пользовании, фактически без выкупа помещикам. При вырубке лесов у дорог весь лес безвозмездно поступал на нужды деревенских общин. Кроме того, крестьяне с 3(15) апреля того же года были освобождены от всех без исключения повинностей, вместо которых вводился особый поземельный налог. Минимальный надел — 6 моргов — получила и часть безземельных крестьян батраков, число которых доходило до 1,3 млн. чел. Милютин смотрел на все это, как на начало работ по исправлению «ненормального положения края», что в перспективе сократит власть немногих. Эти начинания будут удачны, считал он, если «…явится на сцену новый, неведомый в польской истории деятель — народ.» Милютин имел для этих слов все основания — Царство Польское было страной преимущественно мелкого землевладения. Поместья свыше 3 тыс. моргов (т.е. 1,5 тыс. десятин) составляли не было 1/20 общего количества земельных владений. Изменения последовали и в отношении католических монастырей в Царстве Польском. До начала восстания только мужских монастырей здесь насчитывалось 155(для сравнения — в католической Баварии таковых имелось 47), из них 71 имели менее полагавшегося минимума монахов (8 чел.). В 1863—1864 гг. 39 монастырей были уличены в оказании активной помощи мятежникам и закрыты. 92 монастыря было закрыто по малому числу насельников. В результате проведенных преобразований из 17 монашеских орденов было оставлено 10, осталось 45 мужских (25 штатных и 20 заштатных) и 17 женских (10 штатных и 7 заштатных) монастырей. Весной 1864 г., вслед за успокоением, в Петербурге вновь подняли голову сторонники «диалога» с польским дворянством, как лучшего способа закрепления за Россией Северо-Западного края. Положение Муравьева резко ухудшилось, «мавр сделал свое дело.» Оппозиция ему гнездилась в самых верхах Империи. Прежде всего это был Великий Князь Константин, который открыто враждовал с Муравьевым, особенно после того, как генерал отказался лично встретить его при проезде из Варшавы в Петербург. Тот был вне себя от ярости, и даже сообщил о случившемся августейшему брату. Очень быстро менявший позицию Валуев 19 сентября (1 октября) в письме к Каткову отметил: «Вы воздаете должное ген. Муравьеву и правы. Он сделал свое дело, но это дело первый, а не окончательный подвиг.» Постоянно колебавшийся А.М. Горчаков еще в сентябре 1863 г. убеждал генерала: «Рядом с вопросом о достоинстве, от которого Его Императорское Величество не отступится, мы в наших ответах имели главным образом в виду области, вам доверенные.» После того, как мятеж был подавлен, министр иностранных дел снова перешел в лагерь противников жесткой политики «рядом с вопросом о достоинстве». Вместе с Долгоруким и Валуевым на этой стезе отметился и ген.-ад. А.А. Суворов. Внук прославленного полководца считал, что сила монархии кроется в её способности к примирению, и странным образом был противником насилия. Муравьева он ненавидел и никогда не упускал возможности продемонстрировать это. В бытность свою генерал-губернатором в Остзейском крае Суворов сумел найти общий язык с местным дворянством, всячески потакая всему немецкому в крае. Петербургский генерал-губернатор, по словам Тютчева, был «несомненно добрый, но нелепый человек». Генерал заявил, что прекращает общение с теми, кто подписал приветственный адрес Муравьеву. В ноябре 1863 г. поэт написал стихи, посвященные князю Италийскому по случаю адреса, направленного в Вильно (тот заявил, что его дед никогда бы не подписал такой адрес): «Гуманный внук воинственного деда, Простите нам, наш симпатичный князь, Что русского честим мы людоеда, Мы, русские, Европы не спросясь… Как извинить пред Вами эту смелость? Как оправдать сочувствие к тому, Кто отстоял и спас России целость, Всем жертвуя народу своему. Кто всю ответственность, весь труд и бремя Взял на себя в отчаянной борьбе — И бедное, замученное племя, Воздвигнув к жизни, вынес на себе. Кто избранный для всех крамол мишенью, Стал и стоит, спокоен, невредим, На зло врагам, их лжи и озлобленью. На зло, увы! и пошлостям родным. Так будь и нам позорною уликой Письмо к нему от нас, его друзей! Но нам сдается, князь, Ваш дед великой Его скрепил бы подписью своей!» Муравьев был абсолютно безразличен к критике, которой все больше и больше подвергала его либеральная пресса. По его словам, этими действиями она улучшала его аппетит. Тютчев был прав, когда откликнулся на смерть генерала следующими словами: «На гробовой его покров Мы, вместо всех венков, кладем слова простые: Немного было у него врагов, Из тех — кто не враги России.» Не действовала на генерала и лесть. Великий Н.А. Некрасов написал в честь генерала стихи, которые прочел во время чествования Муравьева в апреле 1865 г. в Английском клубе Петербурга: «Бокал заздравный поднимая, Еще раз выпить нам пора Здоровье миротворца края… Так много ж лет ему… Ура! Пускай клеймят тебя позором Надменный Запад и враги; Ты мощен Руси приговором, Ее ты славу береги…» Поэт не сумел добиться своего. Лесть была слишком очевидна. Реакция на стихи была вежливой, но весьма холодной. На вопрос, не рекомендует ли графа напечатать эти стихи, Муравьев ответил отрицательно. Дело в том, что таким путем поэт надеялся найти поддержку своего журнала «Современник» — их появление на страницах издания могло защитить его от угрозы закрытия. Но генерал не сочувствовал ни политическим взглядам Некрасова, ни позиции его журнала, в котором весьма заметную роль играли Н.А. Добролюбов и Н.Г.Чернышевский. Самую активную и надежную поддержку в правительстве Муравьеву оказали Д.А. Милютин и А.А. Зеленой, в прессе — М.Н. Катков. 7(19) июля издатель писал генералу: «Вы не можете сомневаться в моей живейшей готовности оказать всякую по моим силам услугу делу, которому я служу до упада сил.» Не будет преувеличением утверждение, что двух этих людей объединяли не только общие идеи, но и общие враги. «Известно, — писал Муравьев, — что большая часть русской аристократии, воспитанная в идеях европейских, без чувства уважения к своей религии и своему отечеству, всегда действовала без убеждений, согласно господствующему направлению на Западе. Для них России и православной религии нет, они космополиты, бесцветные и бесчувственные для пользы государства, и первое место у них занимают их собственные выгоды и своя личность. Вот та среда главных правительственных лиц, с которою мне предстояло бороться, чтоб провести свою систему в крае.»