«Селфи» как нормализованный аутизм: философский аспект

Александр Перцев ( Уральский Федеральный университет, Екатеринбург): «решил выложить текст своего доклада, который делался на дивной конференции в Санкт-Петербургском университете в этом году. Не все же обсуждать Сашу Спилберг да мальчиков, плохо (!) читающих Шекспира. Пора умствовать безнаказанно». Сложно сказать, насколько к преподавателю Университета применимы слова известный или видный, но то, что в среде студентов и коллег Александр Перцев пользуется явным авторитетом, сомнений не вызывает. Приведем текст его доклада полностью: «Селфи» как нормализованный аутизм: философский аспект проблемы В науке принято несерьезно относиться к играм. Компьютер, а также интернет были созданы для военных целей, но на рынок, в массовую продажу они пришли — в первую очередь – как приспособления для игр. Даже в офисах они использовались и используются для этого. Игра – это занятие несерьезное, на взрослых людей не влияющее. В России было принято говорить: «Делу — время, потехе – час». Человек прекращает играть – и переходит к делу, которое и надо изучать. Игру – и, в частности, влияние компьютера на психику – только начинают изучать. Еще меньше изучают и осмысляют новое увлечение молодежи – «селфи», то есть фотографирование самого себя при помощи специальной «палки» или без нее, при помощи широкоугольного объектива. Увлечение «селфи» рассматривается как баловство, как усовершенствование прежде существовавшего «автоспуска» на фотоаппарате. Но достаточно сравнить частоту использования «автоспуска» взрослыми двадцать-тридцать лет тому назад и частоту использования «селфи» современной молодежью, чтобы сделать на этом основании серьезные выводы. Ради «селфи» молодые люди рискуют жизнью: они, как сообщают СМИ, фотографируют себя на горных пиках- и падают вниз, разбиваясь. 7 февраля 2017 года в Индии подросток пытался снять «селфи», как он целует кобру – и погиб от укуса. Не составляет труда найти множество таких же историй, свидетельствующих, что молодые люди пытаются самоутверждаться так даже ценой собственной жизни. Не стоит видеть в этом только глупость молодости или проявление ницшеанской «воли к мощи». За этим можно и нужно видеть как экзистенциальный смысл, так и проявление его в «гносеологии». Это – попытка утвердить новое видение мира. Уже на этой стадии моих рассуждений могут раздаться голоса, которые обвинят меня в теоретизировании по ничтожному поводу, вообще в пустых и оторванных от жизни рассуждениях. Кто-то прямо заявит, что это – «конспирология» и «теория заговора», которая сразу должна отвергаться. Критика «конспирологии» — это, если смотреть глазами историка философии — есть результат гипер-развития англо-саксонского эмпиризма. Это эмпиризм — как он существует со времен Френсиса Бэкона – запрещает видеть какой-то смысл за тем, что дано в опыте. В «Новом Органоне», где ведется борьба с вредным «человеческим фактором» в познании и деятельности, разоблачаются «призраки Рыночной Площади» и «Призраки Театра», то есть любые слова и любые теории. Есть только то, что мы видим «своими глазами». Но жадный разум стремится заглянуть за это видимое – и примысливает там по своему вкусу действующие причины, которые вызывают все то, что дано нам в опыте. Это – Бог, это платоновские «эйдосы», это – Материя, и вот сегодня – «злобный заговор мировой закулисы». Борьба с «конспирологией» есть запрет на теоретизирование и абстрактное мышление вообще. И все это — «селфи», компьютерная реальность и антиконспирология — есть явления одного порядка. Англо-саксонский эмпиризм возобладал в мире после второй мировой войны. Ему противостоял в СССР «диалектический и исторический материализм» — причудливое соединение немецкой классической философии и французского материализма. Победа в «холодной войне», победа в идеологической борьбе между Востоком и Западом на деле означает — философски говоря — неограниченное распространение эмпиризма, который пытается выдать себя за норму, за интеллектуальное здоровье, за единственно возможное современное мышление в информационном обществе. Увлечение «селфи» есть пик суперэмпиризма, возведенного в глобалистскую политику, и в то же время народный бунт против него. Почти сто лет назад тема нашей сегодняшней конференции – норма и отклонение, болезнь и здоровье в философско-теоретическом плане — возникла в университетской клинике г.Гейдельберга. С 1908 по 1915 год здесь работал сразу после государственного экзамена по медицине — практикантом, а затем, после полугодового перерыва, который был вызван продолже¬нием образования в неврологическом отделении Внутренней клиники — научным ассистентом-волонтером Карл Ясперс. Его научным руководителем был Карл Вильямс, главный врач клиники. В 1911 году К.Вильямс предложил К.Ясперсу, которому было 28 лет, написать «Общую психопатологию». Это была, по сути, философия психиатрии. Когда психиатрия пытается понять, что она представляет собой не как узко-специализированная сфера деятельности, а как часть культуры общества, возникает философия психиатрии. Именно в разговорах между Ясперсом и Вильмансом такая философия психиатрии и родилась. Вот что К.Ясперс пишет в «Общей психопатологии»: «В одной из бесед Вильманс следующим образом выразил парадоксальную природу понятия «болезнь»: «Так называемая нормальность – не что иное, как легкая форма слабоумия». Логически это означает следующее: объявив нормой умственную одаренность, мы должны будем признать, что большинство людей слегка слабоумно. Но мера здоровья – это нечто статистически среднее, то есть свойственное большинству; соответственно, легкая степень слабоумия – это и есть здоровье. Тем не менее, ¸говоря о легкой степени слабоумия, мы всякий раз подразумеваем нечто болезненное. Следовательно, нечто болезненное есть норма. Таким образом, «здоровое» — синоним «больного». Такой логический ход мысли завершается очевидным распадом обоих понятий, независимо от того, основываем ли мы их на оценочных или среднестатистических суждениях». Разберем сказанное сто лет назад великим врачом из Гейдельберга К. Вильмансом. Он – как врач и ученый, как мыслитель – не мог признать нормой немышление. Для него норма – умственная одаренность. Но тогда большинство общества – все, кто не является учеными и мыслителями — оказываются нормализованными слабоумными. Тем не менее, они успешно живут и множатся, а также содержат на свои налоги научные исследования. Ученые, наоборот, размножаются плохо. Их можно сравнить с искусственно выведенными цветами (если садовник не ухаживает за ними, сорняки – родные дети природы — легко побеждают их в жизненной борьбе). Казалось бы, ученый и философ всегда будут смотреть на «непросвещенную толпу» свысока, признавая «нормой» себя. Толпу же надо попытаться «нормализовать» — или, иначе, образовать. «Образование» — это «придание образа». То, что не имеет образа — «безобразное». Человек без образования — это безобразное сырье, из которого следует вылепить норму. Этим занимается государственная система образования. Если человеку не удалось придать надлежащий образ – нормализовать его — с ним должен работать психолог. Если психолог не достиг своего, за дело должен браться психотерапевт, потом – психиатр. Но к норме человека привести надо. Человек – по определению Карла Линнея – есть «homo sapiens», то есть норма – человек как мыслящее существо. Таков просветительский взгляд на проблему. Но нашлись философы, которые выразили противоположную точку зрения, объявив, что ученый и мыслитель – это аномалия, проявление нездоровья и отклонение от нормы. Они были почти ровесниками. Их звали Фридрих Ницше ( 1844-1900) и Чарльз Сандерс Пирс (1839—1914). Но они требовали противоположного. Ф.Ницше требовал гармонии в развитии человека. Он хотел, чтобы высокоразвитая интеллектуальная деятельность ученого дополнялась развитием его тела (А.Шопенгауэр был горновосходителем, и Ф.Ницше тоже мыслил, бродя по горам). Он, вслед за древними греками, полагал, что человек мыслит всем телом. Значит, человек не может мыслить хорошо, когда тело страдает, когда оно скрючено в нефизиологичной позе за письменным столом. Такое научное корпение в душном кабинете — тоже своеобразная форма умерщвления плоти, издевательство над телом в надежде достичь духовных высот. Ничего здорового, ничего жизнеутверждающего скорченное тело кабинетного ученого надумать не может. «Мы читаем редко, но не читаем по этой причине хуже — о, как быстро мы догадываемся, как кто-либо пришел к своим мыслям, не в сидячей ли позе, перед чернильницей, со сдавленной утробой, склонив голову над бумагой: о, как быстро мы отделываемся от его книги! Стиснутые внутренности — об этом можно было бы побиться об заклад — выдают себя, точно так же, как духота в комнате, давящий потолок и теснота стен… В книге какого-нибудь ученого есть почти всегда и что-то давящее, и подавленное: где-нибудь да выкажет себя «специалист», его прилежание, его серьезность, его угрюмость, переоценка им того угла, в котором он сидит и ткет свою паучью сеть, его горб — у каждого специалиста есть свой горб. Книга ученого всегда отражает и перекошенную душу: каждое ремесло перекашивает на один бок.» Ф.Ницше требовал развиваться ввысь — развивать тело так же, как развит ум мыслителя. А Ч.С.Пирс требовал двигаться вниз — он заявил, что мыслить надо меньше. Мышление надо опустить до уровня среднеразвитого тела. Тезис « Мыслю, следовательно, существую» есть аномалия и извращение. Ч.С.Пирс выразил вековечное презрение американцев к высоким интеллектуалам как «ненормальным» «яйцеголовым». Его философия — прагматизм – была единственной философией, рожденной в Америке – и признанной на уровне президента официальной американской философией.( В 1877 году он был избран членом Американской академии наук и искусств). А еще в прагматизме выразилось традиционное презрение «физиков» к метафизикам. Ч.С.Пирс был выпускником Гарварда, закончившим физический факультет и даже поработавшим в геодезии. Но именно он провел первые психологические опыты в США. Еще на старших курсах он изготовил простой компьютер и задался вопросом, может ли «мыслящая машина» превзойти человека. Чарльз Пирс умер в 1914 году, то есть он был еще жив, когда происходил разговор Карла Ясперса и Карла Вильманса о нормальности как «легкой форме слабоумия». Но именно Пирс решил выразить это «легкое слабоумие» в философской форме прагматизма — философии немыслящего практичного человека. Главным оппонентом Ч.С.Пирса был Р.Декарт, утверждавший, что мышление — главный смысл существования человека и пик его достижений. Ч.С. Пирс, наоборот, доказывал, что здоровый и успешный человек, без проблем зарабатывающий средства на свое существование, не только не мыслит постоянно – но и вообще прибегает к мышлению в самых крайних случаях, в моменты кризиса и жизненной неудачи. Это – случаи, когда привычные, отработанные до автоматизма действия не приводят к привычному, успешному результату. Прагматисты любят иллюстрировать свои идеи, приводя в пример открывание дверного замка. Обычно человек не думает, открывая замок. Он действует привычно, автоматически, «не включая» голову. Он не начинает думать сразу даже тогда, когда ключ в замке не поворачивается. Он пробует несколько других отработанных привычек — наваливается на дверь плечом, шатает ключ, засовывает его до конца, приподнимает дверь за ручку и т.п. Только если привычные действия не сработали, человек начинает мыслить в поисках выхода из «ненормальной» ситуации. Поскольку ситуация кризисная, т.е. неприятная, мышление у нормального человека ассоциируется с чем-то неприятным. Ч.С. Пирс предложил различать у человека два состояния – состояние уверенности и состояние сомнения. В состоянии уверенности человек испытывает душевный комфорт. Отработанные до автоматизма, бездумно осуществляемые операции приводят к успеху. Жизнедеятельность обеспечена. «Дело спорится». «Душа поет». Состояние сомнения, наоборот, вызывает негативные эмоции. Мышление нацелено на то, чтобы как можно быстрее избавиться от этого дискомфорта, выработав новые, успешные приемы действий. Иными словами, здоровое мышление стремится прекратить себя как можно быстрее, найдя решение. Таковым будет новый прием действий, который превратится вскоре в привычку, не требующую размышлений. (современные российские образовательные программы называют ее «навыком» и считают выработку таких навыков конечной целью образования). Такие привычные «навыки» — есть квази-инстинктивные действия, не требующие интеллектуальной деятельности. Вся разница только в том, что у животного один врожденный набор инстинктов на всю жизнь, а человек может менять набор «квази-инстинктов»-«навыков» при каждом профессиональном переучивании. Чарльз Пирс заявил, что вещь не есть нечто объективное – она есть совокупность навыков, с ней связанных (Ч.С. Пирс именовал их практическими последствиями, связанными с данной вещью). К примеру, для конюха лошадь есть совокупность привычек кормить, чистить, прогуливать, для жокея лошадь – это привычка скакать верхом, для торговца лошадьми – привычка продавать и т.п. Для нормального, т.е. практичного, т.е. приспособленного к жизни человека пустым и беспредметным является отвлеченное теоретизирование, поиски ответа на вопрос «что такое лошадь вообще», «лошадь сама по себе, независимо от человека» и.п. Теоретизирование на такие отвлеченные темы есть проявление болезни, которая делает человека нежизнеспособным. ( То есть – неспособным заработать средства к существованию). Принято полагать, что философия Пирса – прагматизм – происходит от философии И.Канта, в частности – от термина Канта «прагматическая вера». Если врач не может поставить диагноз, он верит, что к успеху приведут привычные действия. Например, за диагнозом «ОРЗ — острое респираторное заболевание» стоит несколько десятков заболеваний. Пока их диагностируешь, они пройдут. Поэтому врач пишет «ОРЗ». Это значит: « Я не знаю точно, что это такое, но верю, что помогут привычные действия – надо пить много воды, принимать аспирин, ставить горчичники и лежать в постели». Но у Канта шла речь только об отдельных случаях, когда врач не может поставить диагноз. А Пирс говорит про любую вещь: « Я не знаю, что это такое, но к успеху могут привести привычные действия – такие, такие и такие». Не надо теоретизировать, не надо даже точно называть эту вещь – ремесленники и рабочие не знают точно, как называется та или иная деталь у конструкторов, они называют ее собственным ругательным словом, но знают, какие навыки действия с ней нужны. В 19 веке работник еще не был придатком машины. Он еще сам искал нужные навыки. Сегодня, когда техника стала сложнее и дороже, такой поиск работнику запрещен. Для этого устанавливается «защита от дурака», которая пресекает несанкционированные импровизации. Посмотрим, что осталось от кантовской картины познающего человека в прагматизме. У Канта ощущения, поступавшие от пяти органов чувств, вначале организовывались в предмет априорными формами чувственности – пространством и временем. Перцептуальное пространство складывало из ощущений предметы внешнего мира. Перцептуальное время складывало из внутренних ощущений целостное Я человека. Затем в дело вступала вторая программа — категории как формы рассудочного мышления («причина», «следствие», «часть», «целое» и т.п.) Рассудок создавал из разрозненных предметов частнонаучные картины мира. Наконец, третья «программа» – разум — размышляла о Боге, мире как целом, душе и свободе. Все эти программы, по Канту, были «общечеловеческими» — то есть нормальными. Правда, его философия должна была привести человечество к этой норме. Тот, кто не соответствовал ей, был не только несовершеннолетним по собственной вине, но и умственно неразвитым. Сам Кант признал, что программа «разум» постоянно «зависает», поскольку впадает в антиномии, дает взаимоисключающие, но одинаково обоснованные ответы. « Душа смертна- душа бессмертна», « Мир конечен и мир бесконечен», «Бог существует –Бог не существует». Поэтому в точной науке использование разума должно быть исключено. Теология, метафизика (философия) и психология – не науки, но они зачем-то нужны человеку ( для утешения, развлечения и т.п.). Современная философия – вначале прагматизм, а потом и позитивизм – исключила не только метафизически-теологически-психологический разум, но и теоретизирующий рассудок. Еще Бэкон признавал представления о причине, следствии, порождении и т.п. остатками первобытного, антропоморфного мышления. Именно от этих остатков и пытался очистить мышление позитивизм. Ему это удалось. Как отмечает П.Слотердайк, современные СМИ не знают слов «потому что», «следовательно» — они знают только союз «и». «Экономический кризис в Греции» и «выборы в США» и «Евровидение 2017» и «погода» — все это никак не связано. Тот, кто пытается связать отдельные данности опыта — отсталый сторонник антропоморфных теорий или «конспиролог», видящий за всем чей-то умысел. Но это не означает, что каждый должен жить сегодня «своим умом» ( т.е. своими и родительскими навыками) и собственным опытом. Компьютерные сети и множество телекамер (стационарных и передвижных) позволяют человеку лично наблюдать все. При этом умалчивается, однако, что ему показывают только отобранные предварительно «факты». Но даже и эти факты ему не позволяется «обобщать» и складывать самостоятельно в предметы. Роль кантовских априорных форм чувственности исполняют «агрегаторы» в СМИ и в интернете – то есть те незримые субъекты, которые готовят «обзор» важнейших событий. Чтобы прояснить их роль, следует напомнить мудрую притчу про трех футбольных арбитров. Первый из них сказал: « Я сужу то, что есть реально на поле». Второй сказал: « Я сужу только то, что вижу» Третий сказал: « Существует только то, что я называю». То есть: нет в игре ничего, чего бы судья не назвал по имени, то есть не признал существующим. Сегодня психика человека информационного общества устроена следующим образом. Он живет в условиях свободного общества. Поэтому ему предоставлена свобода выбирать. Есть примитивный, пронизанный грубой пропагандой мир телевидения и бульварной прессы. Им довольствуются примитивные немыслящие представители черни. Есть, в отличие от этого немыслящего класса, другой класс — это не интеллигенция, как привыкли полагать просветители и их последние наследники, русские и немцы из последних университетов – это медийный класс или интернет-сообщество. Это – люди, регулярно простматривающие интернет. Там на них обрушивается изобилие зрительных впечатлений, которые складываются в «предметы» внешними «агрегаторами». Такие «агрегаторы» «делают новости» — называют что-то, и оно после этого существует. Чего нет на «фейсбуке», то не существует. Член медийного сообщества тоже получает право «выкладывать» свои фото и видео, а также комментировать их и чужие задокументированные факты опыта в двух-трех предложениях. Но картину мира из всего этого складывает не он сам, а «агрегатор». Он же подсказывает нужные слова — не больше двух-трех десятков, как у «людоедки Эллочки» из «Двенадцати стульев» И.Ильфа и Е.Петрова. Главное для человека – «быть в тренде», своевременно произносить вместе с продвинутым «медийным классом» нужные слова — точно так же, как и знать рейтинги всего, «топ-исполнителей», «топ-политиков» и т.п. Молодой человек в информационном обществе общается «в сетях» даже тогда, когда сидит в кафе с подружкой (у них два гаджета, каждый общается по своему с отдельным миром, однобрения которого – в соответствии с «обобщениями» агрегаторов – он ожидает). Изобретение «палки» для «селфи» разрушает весь этот мир. Отныне «агрегатором» выступает не «агрегатор», а снимающий «селфи». Он выделяет главное в мире, его центр, каковым выступает его Я. Но это Я – не просто одно из присутствующих Я на снимке. Это – протест против внешних «агрегаторов», которые «делают новости», отбирая их. Это – вынесенная вовне философия интроверта. Понять это можно, только вникнув в сказанное Ф.Ницше. Работая над «Утренней зарей», он изложил «оправдание интроверта» от обвинения в эгоизме, а заодно и обоснование такого взгляда на мир, в котором Я определяет абсолютно все, все располагает и все детализирует, отбирая главное: «Наше отношение к самим себе! Эгоизм вовсе ничего не говорит. Мы направляем на себя все хорошие и дурные страсти, мышление о себе, чувство в пользу себя и против себя, борьбу в себе; мы никогда не смотрим на себя как на индивидуум, но как на двойственность или множественность. Все социальные явления (дружбу, месть, зависть) мы применяем к себе. Наивный эгоизм животного совершенно видоизменяется вследствие наших социальных привычек, мы уже не можем чувствовать единичность ego, мы чувствуем только множественность. Мы разбились на части и дробимся все больше и больше. Социальные страсти (дружба, ненависть, зависть), обусловленные множественностью, преобразили нас: мы перенесли «общество» в себя, и «уходить в себя» — не значит бежать от общества, часто это значит мучительно мечтать и толковать совершающиеся с нами факты по схеме более ранних переживаний. Не только Бога, но все существа, известные нам, мы принимаем в себя: мы космос, насколько мы его поняли или вообразили что поняли. Оливковое дерево и буря, кошелек и газета сделались частью нас самих.» Стремление польстить эгоизму потребителя заставило продавцов разработать для него средство самоувековечивания. Вся мировая культура выступает у него в «умном гаджете» под заголовками «Мои любимые произведения», все общество – под заголовком «Мои друзья», «Мои сообщества», «Мой живой журнал». Весь этот внутренний мир подростка-интроверта, который остается таким до старости и отделяет себя от внешнего мира наушниками, противится внешним «агрегаторам» из интернета. Те убили автора средствами постмодернизма, чтобы стать микро-авторами, блоггерами и агрегаторами — властителями умов ( важна не мировая культура, а то, что выберет из нее агрегатор). Но для молодого человека с «селфи» даже «агрегатор» — это диктатор. Он чересчур теоретичен и оторван от жизни – от его, подростка, жизни. ( Он точно 🤣таков, каким был для постмодерниста-агрегатора «классик»). Борцы с авторитетами рано или поздно перестают быть авторитетами сами. Но пока они сохраняют свой авторитет «агрегаторов», молодой человек уходит и прячется в свой «нормализованный аутизм» с помощью «палки» для «селфи». Текст и фото размещены А.Перцевым в Фейсбуке