Праздник со слезами: как Новосибирск отмечал День Победы 9 Мая в 1945 году

Но, конечно, провозглашение победы над фашистскими захватчиками никогда не ждали с таким напряжением, как весной 1945-го. Ждали радостного известия и в Новосибирске. Это был привычный рабочий день — среда. По одним данным, погода выдалась дождливой, по другим — дождь прошел утром.

Ветеран Владилен Георгиевич Липин вспоминал: «Утром 9 мая прошел теплый, освежающий дождь, он смыл всю пыль – вокруг все засверкало, зазеленело, небо было безоблачным, а солнце необычайно ярким и лучистым. Со стороны Военного городка вдруг послышались хлопки – это взле­тали ракеты, не тревожные, а праздничные. В домах, на левом бере­гу реки Каменки, распахивались окна, где-то уже играл патефон, звучала громкая речь. Я увидел, как сначала группками, а потом сплошным по­током пошли люди… По проспекту шло много народа к площади Свердлова. Толпа бурлила, пела, все обнимались, целовались, плакали. В окнах дома под часами, больницы, на крышах домов, на деревьях – везде были люди!!!... Прибывали люди с Левобережья, организовано, со знамёнами, оркестром».

К восьми часам утра на площадь Свердлова перед зданиями обкома партии (ныне художественный музей) и облисполкома собирался народ. Толпа была огромная — более 150 тысяч человек. Площадь не могла вместить всех, и люди заняли Красный проспект, заняли вообще все свободное пространство вокруг площади. Первый секретарь Новосибирского обкома ВКП(б) М.В. Кулагин только успел произнести в микрофон: «Долгожданное свершилась!» — как его голос утонул в оглушительных криках «Ура!».

На улицах и площадях города разливалось безбрежное море счастья. Газета «Советская Сибирь» от 10 мая 1945 года писала: «Какой еще день можно сравнивать с этим, – когда незнакомые обнимались на улицах, словно родные, когда тысячи людей, повинуясь велению сердца, устремились на площадь перед зданием облисполкома – туда, куда стекался буквально весь город… Всё в это утро говорило о победе – взволнованные лица, и шумный говор, и торжественная перекличка заводских гудков...»

Ветеран Надежда Михайловна Чернова вспоминала: «Вся масса на площади колыхалась. Много было фронтовиков, из госпиталей даже, кто на ногах был, шли, танцевали, какие-то кружки организовывали, по радио играла музыка, и Маланин нам все играл, слепой Маланин играл на гармошке. Музыка, танцуют, пляшут, вот такое было веселье».

Новосибирский писатель, старший сержант Геннадий Падерин, тяжело раненный на фронте и вернувшийся в Новосибирск долечивать раны, позднее вспоминал:

И вот он – пик: «Говорит Москва…»

Скорее на улицу, к людям, поделиться радостью с теми, кто пропустил трансляцию! Но нет, таких не существовало. Улицы заполнились толпами по-летнему одетых ребятишек, женщин, стариков, солдат, парней, скакавших на костылях в госпитальных фланелевых халатах, из-под которых белели гачи подштанников. Молодежь смеялась и пела, старики плакали, появились гармошки и гитары, трофейные аккордеоны, начались танцы.

Почему-то многих, как и нас с женой, охватило необоримое желание двигаться, переходя от группы к группе и обмениваясь поздравлениями с такими же ошалевшими от избытка чувств людьми. На ликующее столпотворение удивленно пялились неумытыми окнами автобусы, которые остались без пассажиров и водителей там, где их застал голос Левитана.

…Дома ждала госпитальная бутылка спирта, предназначавшаяся для обработки ран – они обошлись без роскошества, довольствуясь риванолом. Подъехал братишка жены, позвали соседей, содвинули граненые стаканы и алюминиевые кружки, и 76-летний Петр Петрович Поливин, которому в этот день разрешили не являться на службу в управление железной дороги, предложил цепляющимся за остатки зубов голосом:

- За тех, кто не дошагал!»

Ветеран завода «Сибсельмаш» Мария Андреевна Демчук рассказывала так:

«В 1945 году я была комсоргом шести энергоцехов 179-го комбината. Уже два года жила в общежитии по адресу Станиславского, 3. В то время это было одно из лучших зданий в районе. К весне сорок пятого все понимали, что победа уже близка. Получилось так, что 8 -9 мая я вскапывала землю в районе Малого Кривощекова под картошку. За эту работу я должна была получить два ведра картошки. Очень сильно устали, возвращалась – еле ноги передвигала. И когда я подошла к подъезду общежития, то поняла, что-то произошло: общежитие ходило ходуном. Там уже была неописуемая радость. На нашем этаже жил начальник 18-го, литейного, цеха Липкин, так его без всяких стеснений облили водой от радости. И он этому не обиделся. Кто был на территории завода, говорили, что позволили угоститься спиртом, и получилось, что 9 мая превратился в выходной. Весь народ высыпал на улицы – плакали от счастья, незнакомые люди обнимались, смеялись…»

Полковник в отставке, новосибирский поэт Иван Краснов рассказывал, что в те памятные дни написал первые стихи:

Запомнились мне и дни возвращения наших полков на родину. Многие подразделения двигались на автомашинах, а стрелковые части нашей дивизии шли пешком. И никто на это не пенял. Проходя по городам и селам, батальоны принимали бравый вид и чеканно отбивали строевой шаг. Военные оркестры заблаговременно выезжали по маршруту колонн и встречали личный состав музыкой в центре очередного городка или поселка. По улыбкам и аплодисментам местных жителей нетрудно было понять, что наше возвращение с войны – праздник и для австрийцев, и для мадьяр, и для румын.

И еще запомнилось: наша танковая колонна с пехотой на броне, а на головной машине – танкист со скрипкой. Вскоре, на одном из привалов, я написал об этом свои первые стихи. Вот эти.

День Победы…

Он так и запомнился мне:

Громом танков,

Стожками цветов на броне,

И танкистом

С широкой рязанской улыбкой,

Светлой саблей смычка

Колдовавшим над скрипкой.

Голос скрипки…

Он вряд ли был слышен кому,

Да и в музыке

Не был солдат корифеем,

Но была эта скрипка завидным трофеем:

Ее в Вене

Австрийцы вручили ему.

Гулкий танковый гром

Первым громом весны

Оглашал после битвы Европы дороги.

И танкисты,

Покончив с делами войны,

Вылезали из люков,

Как добрые боги…»