Ужас над городом. 16 октября 1941 года
(Окончание).
«Неужели так бездарно падет столица нашего государства? – вопрошал писатель Аркадий Первенцев. – Неужели через пару часов раздадутся взрывы и в воздух взлетят заводы, тэцы, электростанции и метро? Ночью немцы не были в городе. Но этой ночью весь партийный актив и все власти позорно покинули город. Позор истории падет на головы предателей и паникеров… 16 октября не было никаких разговоров об обороне… Я утверждаю, что Москва была панически оставлена высшими представителями партии, или же комитет обороны был слеп и, сидя за кремлевской стеной, ничего не видел, что делается в городе. В ночь под 16 октября Москва была накануне падения. Если бы немцы знали, что происходит в Москве, они бы 16 октября взяли город десантом в пятьсот человек…»
Литературовед Эмма Герштейн вспоминала, как ее соседи обсуждали вопрос - уезжать из Москвы или оставаться? Собрались и уговаривали друг друга никуда не бежать. Языки развязались, соседка считала, что после ужасов 1937 года ничего хуже быть не может. Актриса Малого театра, родом с Волги, красавица с прекрасной русской речью, ее поддержала. «А каково будет унижение, когда в Москве будут хозяйничать немцы?» - спросила Герштейн. «Ну, так что? Будем унижаться вместе со всей Европой!» - невозмутимо ответила актриса.
Поразительная наивность. Впрочем, объяснимая - в то время о жестокостях немцев ничего не знали. Так что, многим москвичам пришлось бы не «унижаться» перед захватчиками, а умирать в концлагерях. Там, где дело касалось пыток и убийств, немцы показали себя большими мастерами…
Во дворе Колодезного переулка ошарашенная женщина с мясорубкой в руке кричала: «Ну, что мы страдаем? Пусть бы коммунисты дрались с фашистами за свои программы, а мы-то при чем?»
Одна из москвичек вспоминала, что один из ее соседей по коммунальной квартире каждое утро выходил на кухню и с ехидной улыбкой спрашивал: «Ну что, завтра нам по радио скажут: «Гутен морген?»
Вот свидетельство другой жительницы города Елены Кузьминой: «Только один раз за весь этот страшный отрезок времени у меня полились слезы, и я зарыдала от злости. Я встретила полотера, который когда-то натирал у нас полы. Он спешил со всей своей полотерной снастью, когда мы столкнулись с ним нос к носу. Я спросила его, уж не натирать ли полы он спешит?
- А как же… Сейчас самые заработки. Немцев ждут. Готовятся.
- Кто это ждет немцев? Да что это за люди?
- А может, они всю жизнь этого ждали…
- А вы что же?
- А мне что? Деньги платят, и хорошо…
Увидев мое лицо, полотер понесся дальше, и не успела я опомниться, как он исчез за углом. То, что есть в Москве такие люди, вернее нелюди, которые собираются встречать немцев, повергло меня в ужас».
Ученый-филолог, профессор Леонид Тимофеев записал в дневнике:
«Итак, крах. Газет еще нет. Не знаю, будут ли. Говорят, по радио объявлено, что фронт прорван, что поезда уже вообще не ходят, что всем рабочим выдают зарплату на месяц и распускают, и уже ломают станки. По улицам все время идут люди с мешками за спиной. Рассказы о невероятной неразберихе на фронте. Очевидно, что все кончается. Судя по газетам, даже начался распад армии, дезертирство, бегство. Говорят, что на заводах почти не работают. Когда заводы минировали, были столкновения рабочих с саперами. Народ озлоблен, чувствует себя преданным и драться за убеждения не будет. Разгром, должно быть, такой, что подыматься будет трудно. Думать, что где-то сумеют организовать сопротивление, не приходится. Таким образом, мир, должно быть, станет единым под эгидой Гитлера…»
В стихотворении «16 октября», написанном по свежим следам московской паники, поэт Дмитрий Кедрин писал:
Стоял октябрь, а всем казалось март:
Шел снег и таял, и валил сначала...
Как ворожея над колодой карт,
История загадочно молчала.
Сибирский поезд разводил пары,
В купе рыдала крашеная дама:
Бабье коробку паюсной икры
У дамы вытрясло из чемодана.
Зенитка била где-то у моста,
Гора мешков сползала со скамеек.
И подаянья именем Христа
Просил оборванный красноармеец.
Вверху гудел немецкий самолет,
В Казань бежали опрометью главки.
Подпивший малый на осклизлый лед
Свалился замертво у винной лавки.
Народ ломил на базах погреба,
Несли муку колхозницы босые...
В те дни решалась общая Судьба:
Моя судьба, твоя судьба, Россия!
В некоторых мемуарах и документах говорится, что 16 октября Сталин, созвав совещание в Кремле, строго спросил: «Кто допустил в городе беспорядки?» Все молчали. Берия закрыл глаза…
Разве Сталин не знал, что происходит на улицах Москвы? Кто распространял панику в столице и преступно бездействовал – разве не его ближайшее окружение? Неужели без ведома вождя – да такого просто не могло быть! - был отдан приказ об уничтожении исторических зданий, важнейших стратегических объектов – метро, заводов, фабрик, водопровода, систем подачи электроэнергии и прочего, без чего не может существовать огромный город?
К счастью, власть опомнилась. Вероятно, люди в Кремле и, в первую очередь Сталин, стряхнули оцепенение, получив сведения о реальной ситуации на фронте, о том, что враг тоже испытывает немалые трудности и не способен к массированному наступлению.
Одни историки утверждают, что Сталин уже приехал на вокзал и собирался сесть в поезд, который повез бы его в запасную столицу – Куйбышев. Но в последний момент раздумал и вернулся в Кремль.
Другие говорят, что он даже мысли не допускал, чтобы уехать из Москвы. По мнению третьих, вождь отправился на ближнюю дачу в Кунцеве. Его отговаривали – мол, там уже сняты шторы, вывернуты водопроводные краны, выключено отопление. Словом, дом непригоден для жилья. Да и вообще особняк заминирован. Но Сталин не стал никого слушать и приказал ехать.
Пришлось для него топить печку в маленьком домике. Пока он разговаривал по «вертушке» с командующими фронтов и узнавал обстановку, прибывшие саперы разминировали основной дом ближней дачи...
17 октября возобновил работу московский транспорт, в торговую сеть начали завозить продукты. Дополнительно открылось 224 продовольственных магазина, 700 торговых точек на предприятиях, была расширена сеть общественного питания.
«В городе стало спокойно, - записал 24 октября в дневнике врач Александр Дрейцер. - Холодно. Печушки, жаровни, электрические приборы - все в ходу. Из пострадавших домов многие временно переезжают в квартиры эвакуированных. Население привыкает к бомбежкам и реву артиллерии... Большие дома окрашиваются в разные цвета для лучшей маскировки».
Вылезли из укрытий и приосанились чекисты и милиционеры. Они стали наводить порядок - грабителей и мародеров уничтожали на месте. Московский городской суд и народные суды стали военными трибуналами. Суровые приговоры выносились, не мешкая, и обжалованию не подлежали. Расстреливали приговоренных в сарае во дворе Московского городского суда на Каланчевской улице, 43, так как перевозить смертников по городу было накладно.
Газеты запестрели сообщениями о посаженных в тюрьмы и казненных расхитителях социалистической собственности, грабителях квартир граждан, уехавших в эвакуацию, саботажниках, распространителях панических слухов. «Правда» сообщила, что военный трибунал войск НКВД за организацию расхищения государственного имущества и бегство из Москвы (16 октября) приговорил к расстрелу директора обувной фабрики № 2 Варламова Г.И., а также сотрудников этой фабрики: начальника цеха Евплова В.К. и технорука Саранцева В.А.
В «Московском большевике» появилась информация, что директор магазина № 15 Шестаков и его заместитель Леонов приговорены Военным трибуналом НКВД к высшей мере наказания за то, что вместе с семьями пытались покинуть город Перово, прихватив из вверенного им магазина два мешка муки, мешок пшена, несколько ящиков конфет, сливочное масло и сухари, 32 килограмма сахара, десятки пачек чая, а также дневную выручку магазина на сумму 32 тысяч рублей.
По радио зазвучали призывы к жителям столицы укреплять оборону. В газетах всячески опровергались слухи о готовящейся сдаче столицы. В общем, ситуация, если не наладилась, уже не выглядела такой безнадежной. Да и настроение москвичей изменилось к лучшему, хотя военные сводки по-прежнему не приносили облегчения.
Но так и осталось тайной, почему власть допустила массовые беспорядки, отчего так долго и безучастно руководство страны наблюдало, как бьется в конвульсиях огромный город? Где были милиция, войска НКВД, армейские подразделения? Неужели Москву, действительно, собирались сдать врагу?!
Ответы на эти вопросы есть. Но ошеломляющая, страшная правда спрятана в крепких сейфах секретных хранилищ…
Когда немцы наступали на Москву, недалеко от столицы, на так называемом спецобъекте «Коммунарка», расположенном на 24-м километре Калужского шоссе совершались массовые казни.
Расправлялись с людьми, которые не запятнали себя преступлениями. Наоборот, они были безвинны, многие из них известны, уважаемы. Их сделали убийцами, шпионами, предателями родины. В «Коммунарке» злодейски расправлялись не только с гражданами Советского Союза, но и с иностранцами, представлявшими коммунистические движения Германии, Румынии, Франции, Турции, Болгарии, Финляндии, Венгрии и других стран.
С началом Великой Отечественной поток крови, лившейся в «Коммунарке» с конца 30-х годов, не иссяк. Каждый день здесь гремели выстрелы, слышались душераздирающие крики жертв. 16 октября 1941 года не стало исключением. Более того, в тот день палачи трудились с особенным усердием, лишив жизни 220 человек. Среди них были высокопоставленные военные – комкор Максим Магер, бригадный комиссар Василий Давыдов, генералы Степан Оборин, Сергей Черных. В числе жертв оказалась жена секретаря Сталина Александра Поскребышева – Бронислава Металликова и муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон.
В тот же день 16 октября массовые казни прошли и в других местах. Так, в Медведковском лесу под Орлом были убиты дипломат Христиан Раковский, врач Дмитрий Плетнев, революционерки Мария Спиридонова, Ольга Каменева, Варвара Яковлева, математик Фриц Нетер.
Через некоторое время в поселке Барбыш вблизи Куйбышева были расстреляны генералы Григорий Штерн, Павел Рычагов, Яков Смушкевич, Федор Арженухин, изобретатель гранотомета, конструктор Яков Таубин, майор ВВС Мария Нестеренко (жена Рычагова) и другие.
Это было не только очередное кровавое злодеяние сталинского режима, но и поразительная политическая, да и практическая слепота. Эти квалифицированные, умные, преданные Родине люди так нужны были в тылу и на фронте, в Красной армии, которой катастрофически не хватало опытных боевых командиров!