Войти в почту

Ощутить дух эпохи: в доме-музее Марины Цветаевой покажут фотографии Старой Москвы

Выставка «Нерукотворный град» проходит в доме-музее Марины Цветаевой. Это рассказ о Москве, которую воссоздали в художественных произведениях писатели-эмигранты. В своих текстах они собрали мысли и чувства жителей города.

Ощутить дух эпохи: в доме-музее Марины Цветаевой покажут фотографии Старой Москвы
© Вечерняя Москва

Погружение в тему начинается с фотохроники и выдержек из официальных документов: в первую волну эмиграции из страны уехали два миллиона человек. Для сравнения, это почти как все население дореволюционной Москвы.

— В эмиграции оказались совершенно разные люди, но их объединяла вера в то, что это все временно и однажды они смогут вернуться домой, — объясняет старший научный сотрудник Дома-музея Марины Цветаевой, куратор выставки Марина Доронина.

Истории русских эмигрантов в литературном музее решили рассказать через творчество семи писателей, судьбы которых связаны с Москвой: Марины Цветаевой, Ивана Бунина, Александра Куприна, Бориса Зайцева, Ивана Шмелева, Михаила Осоргина и Алексея Ремизова. В основе экспозиции — их художественные произведения, написанные по воспоминаниям о любимом городе и впечатлениям от происходивших в нем событий. В каждом разделе выставки собраны цитаты на девять тем, включая размышления москвичей о быте, боге и императоре.

— Мы намеренно создаем эффект полифонии, — подчеркнула Доронина. — Здесь важен не авторский взгляд, а голос времени. Общее повествование выстроено по принципу обратной хронологии: от событий 1914–1918 годов до правления Александра III. И если тексты в экспозиции отвечают за эмоции, то за объективность — предметы и архивные документы.

— Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции — в целом этот период можно охарактеризовать как период разрушений, — провела экскурсию по экспозиции Марина Доронина. — Причем во всех областях.

Вот, например, лежат снимки, на которых запечатлен демонтаж старых памятников. Как отметила куратор выставки, весь процесс намеренно превращали в перформанс. Памятник Александру III, например, разбирали несколько месяцев.

— Проза эмигрантов в этом периоде очень точна. Она создавалась по свежим следам, поэтому в ней много деталей, личных историй, — обратилась к текстам Доронина, открыв цитату о праздничной Москве из «Золотого узора» Бориса Зайцева. — Мы видим, с какой радостью, каким воодушевлением москвичи встретили новость о взятии австрийской крепости Перемышль. И вот такая деталь: «официанты подавали коньяк в чайниках». Мимо нее можно и проскочить, но это тоже примета времени — так в ресторанах обходили «сухой закон», изданный императором в 1914 году.

О Москве в начале правления Николая II расскажет следующий период.

— Это период нарастающих противоречий, — уточнила Марина Доронина. — Как внешних, между поколениями, так и внутренних.

Дух времени запечатлен в цитатах, которые мелькают на небольшом экране.

— Мне, например, нравится составная цитата в теме «Звуки города» из рассказа Ивана Бунина «Чистый понедельник», — поделилась Доронина. — Героиня говорит, что по вечерам она любит слушать в ресторанах пение цыган, а по утрам (или по вечерам, когда ее не таскают по кабакам) — ходить в соборы, чтобы послушать церковное пение.

Такой контраст в ее жизни очень хорошо иллюстрирует разрыв, который был свойственен всему поколению.

Самые милые и трогательные воспоминания связаны с детством. У старших из писателей-эмигрантов оно пришлось на время правления Александра III.

— Здесь мы уже сталкиваемся с мифотворчеством, — охарактеризовала третий период Марина Доронина. — Искать какие-то точные детали в произведениях, годы создания которых максимально отдалены от описанного в них времени, наверное, не совсем правильно. Но в них воссоздана та Москва, по которой и тосковали эмигранты.

В каких условиях писатели жили и творили за границей, расскажет финальный раздел выставки. Здесь же каждый посетитель сам попробует ответить на непростой вопрос: «Почему?» Почему эмигранты хотели вернуться? Почему кто-то рискнул, а кто-то так и не решился? В конце концов, «почему все так вышло — как вышло»?