Приостановка Россией действия соглашения с США об утилизации лишнего оружейного плутония вызвала поток комментариев. Объяснений много: ответ на стратегический дисбаланс; реакция на патовое положение в Сирии; формализация комплекса наших встречных обид и претензий с обозначением переговорного рубежа; опережающий вброс для американской администрации, которая сменится через месяц. Обсуждается вариант с попыткой подыграть Трампу, который теперь может еще активнее брать на испуг, обещая все мирно уладить. И т. д. и т. п. – вплоть до тренировочно-дисциплинарного задания новой Думе, которую с первых же дней не помешает ввести в правильный тонус. Есть и технические версии: какие заводы и технологии утилизации этой гадости у нас работают, а у них нет. Учитываются также варианты из области политической символики: демонстрация нашей неимоверной силы и жесткости (одной веселой бумажкой вернули себе статус ядерной сверхдержавы при фатальном экономическом и технологическом отставании) или, наоборот, попытка изобразить неослабевающую активность, делая хоть какие-то пусть и нелепые ходы в проигранной партии. Радостная мина при любой игре – наше кредо и стратегическая установка. Наконец, условно обсуждается версия «ядерного шантажа» (отказ от коллективного суицида за еду и деньги), пополняющая список редкой породы бенефициаров, до сих пор состоявший из одной КНДР. Требование не только военно-стратегических и политических, но и собственно материальных компенсаций (судя по всему, денежных и продуктовых, долларами и хамоном) невольно опускает предъявленное требование на такой уровень. Во всяком случае злопыхателям тут есть что обыгрывать. Версия про шантаж первой бросается в глаза, но и первой же отбрасывается по здравом размышлении. Шантаж, даже рассчитанный на торговлю по цене, должен включать хоть сколько-нибудь осмысленные требования. Тем более не предполагает шантаж требований, разоблачающих сугубо символический, местами просто несерьезный характер претензий (вроде компенсации ущерба от своего же эмбарго, «вынужденный» характер которого – и вовсе нечто небывалое). Но есть еще один вариант объяснения этого демарша, сильно недооцененный. Насколько случайны здесь временные совпадения с объявлением результатов комиссии по расследованию катастрофы с малазийским Boeing? Понятно, что ход с плутонием мы не вчера придумали, но и объявление промежуточных (а по смыслу практически итоговых) выводов расследования тоже готовилось не один день. Было время подумать и увязать. Элемент прямой реакции на итоги конференции здесь может присутствовать или отсутствовать, но он слишком напрашивается, а это в любом случае должно учитываться грамотной дипломатией и пиаром. Уже подмечено, что нашему начальству не страшны ни НАТО, ни ООН, но всерьез неприятна Гаага с ее жестокими трибуналами. Такие судилища могут поставить обвиняемых практически вне закона, объявив их преступниками, в том числе военными. Что из таких приговоров реально следует, нетрудно догадаться – на кого бы они ни распространялись. Это уже нечто совсем другое, чем обычные осуждения чужой дипломатией и пропагандой. После этого вообще непонятно, как руководить большой страной, – если только не делать изоляцию собственным принципом. Тем более приходится учитывать, что международное делопроизводство в этом отношении не похоже на наше: его нельзя остановить не только на всем ходу, но уже на стадии набора крейсерской скорости. Если эту телегу стронуть с места, дальше она сама катится под гору, даже если кто-то вдруг что-то передумает и захочет переиграть. Поэтому нервозная реакция на заключение комиссии вполне оправданна и вряд ли может исчерпываться не совсем собранными заявлениями «говорящих голов» Кремля и МИДа. Это, конечно же, не означает прямой связи: вы нам выводы комиссии? – мы вам гору плутония с напоминанием о том, сколько еще всякой гадости мы можем и готовы вытащить на свет и пустить в дело. А поскольку у нас большая часть всего политического рассчитана именно на внутреннее пользование, напрашивается вполне разумное решение: заранее подставить под разрыв и максимальное осуждение страну как таковую. Любому скучно идти под суд в одиночестве или малой группой. Как говорили наши предки, на миру и международный трибунал красен. Таким образом, это может быть не просто игра на нервах с повышением ставок по схеме «кто первый сморгнет». Если принимать всерьез совсем плохую перспективу международного суда и понимать при этом, что у контрагента слишком много всего, чтобы не сморгнуть, то возможен и вариант, когда заранее идут на обострение с разрывом, в котором международные трибуналы уже не выглядят чем-то экстраординарным и вполне вписываются в «логику отношений». Такие локальные суды и приговоры на фоне приговора всей стране не отделяют извне осужденное руководство от собственного народа и пострадавших элит, а, наоборот, консолидируют страну в качестве «единого приговоренного». Это, естественно, лишь версия возможных рассуждений, к тому же вовсе не безупречная. Скорее наоборот, у этой логики есть много изъянов, но сейчас дело не в них: если она кому-то приходит в голову, то может быть взята на вооружение ради быстрого эффекта и вовсе без учета более или менее отдаленных последствий. Так у нас заведено. Важнее другое: политика постоянного балансирования на грани всегда рано или поздно приводит к срывам – к крайне нежелательным, провальным инцидентам, не говоря о проколах в информации. Какой бы гибридной ни была война, в ней рано или поздно кого-нибудь не того собьют и что-нибудь лишнее неизбежно просыплется. При любой сколь угодно фантастической везучести. И даже если в последний момент попытаться все переадресовать на сепаратистов, вовсе не очевидно, что сработает, и совсем не ясно, как себя поведут сданные подопечные. Потом можно будет опять в оправдание себе думать, что на этот раз «вдруг не повезло». Хотя на самом деле в жизни просто не бывает, чтобы в каждой раздаче чуть ли не все козыри и лучшие расклады. Автор – руководитель Центра исследований идеологических процессов
