Ровно 15 лет назад, 19 марта 2007 года, на шахте «Ульяновская» в Кемеровской области произошла крупнейшая по числу жертв авария в истории России. Погибли 110 человек, в том числе — почти все руководство шахты. Выяснилось, что на шахте грубо нарушались правила безопасности и эксплуатации оборудования. 25 ноября 2021 года трагедия повторилась на шахте «Листвяжная» — с той лишь разницей, что количество жертв было меньше (51 человек). «Лента.ру» узнала у российских шахтеров, меняется ли что-то в их жизни или работе после того, как кончается траур по жертвам катастроф.

«Из моих ни один не вышел»

Днем 19 марта 2007 года глубоко под землей, в одной из штолен шахты «Ульяновская», что в 75 километрах от Новокузнецка, раздался взрыв невероятной силы. Очевидцы сравнили его с выстрелом огромной пушки, которую зарядили живыми людьми. Через несколько минут горный диспетчер сообщил о мощном выбросе угольной пыли из всех 15 выходов на поверхность. Это казалось невероятным: взорвался метан в одной из самых благополучных шахт южного Кузбасса.

«Из моих ни один не вышел», — заявил журналистам заместитель начальника восьмого проходческого участка Александр.

Масштабы бедствия потрясали: шахтеры, находившиеся в 300 метрах от эпицентра взрыва, получили переломы позвоночника, ребер и черепно-мозговые травмы. Страшно было представить, что стало с теми, кто оказался ближе.

Анонимно шахтеры признавались, что рисковали жизнью за 30-40 тысяч рублей в месяц. Они жаловались, что план добычи регулярно повышался. И нужно было пахать, чтобы не довольствоваться половиной зарплаты. А горнякам нужно было кормить свои семьи и оплачивать кредиты. Надеялись, что пронесет.

«Мы — мясо. Мы — смертники, — говорили шахтеры. — Грубейшие нарушения правил безопасности вошли в систему. Отрубается техника каждые пять минут из-за концентрации метана. А тебе говорят: ты не умеешь изолентой пользоваться?»

Уголь и пыль

Шахта «Ульяновская» 15 лет назад считалась одной из наиболее передовых в Кузбассе. Работы было много, платили хорошо — руководство охотно принимало горняков с менее успешных или закрытых шахт региона. Там были современные установки газового контроля, а в день катастрофы на «Ульяновской» планировался запуск дегазационного оборудования британского производства.

В момент взрыва метана под землей находились около 200 человек. Сначала обвалилась кровля тоннеля, над которой находился подземный карман со скопившимся метаном. Освободившийся газ мгновенно распространился по тоннелю и сдетонировал. Погибли 110 шахтеров: кто-то уже после эвакуации на поверхность, но большинство — от взрывных травм, термических ожогов и отравления угарным газом.

Вся Россия погрузилась в траур. Недоумение экспертов вызывал целый ряд вопросов. До трагедии «Ульяновская» успела проработать менее пяти лет, была оснащена современным оборудованием и полностью механизирована. С производительностью в три миллиона тонн угля в год шахта была одним из самых прибыльных активов компании «Южкузбассуголь».

Вскоре следствие установило, что для выполнения амбициозного плана добычи угля руководство шахты с июня 2006 года и до момента взрыва игнорировало требования безопасности при ведении горных работ. Из-за боязни увольнения или лишения премий шахтеры в нарушение инструкций продолжали добычу в условиях чрезмерной концентрации метана и угольной пыли. Выяснилось, что для бесперебойной работы ответственные лица намеренно отключали специальные приборы, которые при повышении допустимой концентрации газа должны были блокировать механизмы, чтобы предотвратить взрыв.

Именно из-за нарушений после первого взрыва произошли и остальные. Как сообщал по горячим следам глава Федеральной службы по экологическому, технологическому и атомному надзору (Ростехнадзор) Константин Пуликовский, взрывы и ударная волна усиливались, поскольку специалисты шахты не провели работу по нейтрализации угольной пыли. «Если бы такие работы были проведены, то число взрывов могло бы быть меньше, как и их сила», — подчеркивал генерал.

При расчете зарплаты на «Ульяновской» исходили из количества тонн добытого угля, который на этой шахте был очень ценной марки и приносил высокую прибыль. Уже после трагедии один из горняков признал в разговоре с журналистами: за несколько дней до взрыва оператор наверху требовал прекратить работы из-за скопления метана, но датчики у шахтеров показывали допустимую норму. Поэтому реакции на предостережение не последовало.

Первоначально виновными в аварии признали 42 человека, однако позже этот круг сократили до инженера Нины Бычковой и диспетчера Владимира Полуянова. Суд определил, что оба знали о превышении максимально допустимой концентрации метана на шахте, но скрыли это. Напротив, сами подсудимые уверяли, что делали все возможное для спасения шахтеров.

В 2015 году к наказанию приговорили еще несколько человек, в том числе экс-директора «Ульяновской» Андрея Функа. Впрочем, два года спустя его помиловали. Сроки заключения остальных фигурантов были незначительно сокращены.

Чуть позже горные инженеры Сергей Бычков и Александр Герусов выдвинули свою версию причины аварии на «Ульяновской». Они пришли к выводу, что взрыв на шахте был вызван не метаном, а угольной пылью. На взгляд Бычкова и Герусова, государственная комиссия по расследованию причин трагедии отработала непрофессионально.

«Ошибки экспертов, посчитавших причиной взрывов в этих авариях газ метан, есть не что иное как инертность мышления, которая заключается в психологической склонности считать газ метан первым и основным источником взрывов, а оценка степени опасности взрыва угольной пыли оказалась неоправданно заниженной, — заключили инженеры в своей статье «Анализ выводов государственной комиссии и горных специалистов». — Если опасные концентрации метана могут возникнуть в строго определенных местах шахты, где мы это ожидаем и можем предпринять превентивные меры, то угольная пыль может скопиться и взорваться в любом месте шахты».

«Вы что, не шахтеры? С метаном не справитесь?»

Вот уже почти четыре месяца Кузбасс приходит в себя после новой трагедии — аварии на «Листвяжной» в Беловском районе. События развивались там по схожему сценарию. Если верить уцелевшим шахтерам, начальство заставляло их заклеивать датчики, которые показывают уровень концентрации метана, и грозилось снизить зарплату в случае невыполнения плана добычи угля. Взрыв произошел 25 ноября 2021 года на глубине 250 метров. Большинство погибших отравились угарным газом.

Как рассказал «Ленте.ру» шахтер Николай Алимов, пока что на шахте живут по правилам. Там все еще запрещены работы по проходке и добыче угля, но продолжается восстановление.

«Разрешены работы по восстановлению работоспособности шахты и приведению ее в безопасное состояние», — отметил Алимов.

О том, как меняется жизнь российских шахтеров после катастроф, «Ленте.ру» рассказали горняки из разных регионов России.

Антон Маниченко (имя изменено), шахта «Осинниковская», Кузбасс:

Трагедия на «Листвяжной» стала для меня большим потрясением. Погибло много людей. Там работали в основном местные. У многих кредиты и ипотеки, а других возможностей заработка в Беловском районе по сути нет. Деваться некуда, приходится идти в шахту...

После случившегося многие шахтеры испытывали злость. Руководство «Листвяжной» ведь знало про загазованность. Показатели метана зашкаливали, но людей все равно отправляли на работу, закрывали глаза на датчики. И те, кто отвечает за вентиляцию, прекрасно знали и понимали, чем это грозит. Мне еще дед говорил, что шахта — это как второй фронт, идешь на смерть...

После взрыва на «Листвяжной» с проверками неоднократно приезжали и на нашу шахту. Инспектор был здесь буквально на днях — в середине февраля. Чувствуется, что этому вопросу уделяют сейчас повышенное внимание. Ну а вообще мы каждый год ездим на учебу в Новокузнецк, проходим курсы по охране труда. В прошлый раз информации нам давали поменьше, теперь же — побольше. Как говорится, правила соблюдения техники безопасности написаны кровью.

А с замером концентрации газа у нас на «Осинниковской» все было строго и до «Листвяжной», и после. На нашем участке в заборе все датчики исправны, приборы-газоанализаторы нормально работают. Лично я ощущаю себя в шахте в безопасности. Чтобы я знал о какой-то опасности и намеренно скрывал это — такого нет. Шахтеры общаются между собой, поэтому о возникновении неполадки всем сразу становится известно. Датчики у нас не заклеивают.

Что еще изменилось в нашей жизни после «Листвяжной»? В основном все осталось то же самое. Разве что зарплату подняли на 10 тысяч. В первые три года работы в организации она сохранялась на одном уровне. И вот после трагедии выросла. Все знают, что раньше наш заработок сильно зависел от объема добычи: «Давайте план, план, план!» А если ты план не выполнил, получишь меньше. Теперь же власть, насколько я знаю, распорядилась измерять труд по-другому.

Перспективы шахтерского дела? Давайте обратимся к опыту Германии. В период с 1980 по 2000 годы количество шахт там постоянно сокращалось. Сейчас же их вообще не осталось. Предприятию невыгодно, чтобы гибли люди. Проще сделать разрез, рисков меньше. Такое практикуется и у нас в Кузбассе. Например, на разрезе «Березовский» несколько БелАЗов управляются компьютером, водителей в кабине нет. И если самосвал уйдет в завал, человек не погибнет. Машина — всего лишь железо. Можно восстановить или купить новую.

Хотя нельзя не признать, что угольные разрезы сильно вредят экологии. Многие знают, что в Киселевске зимой не увидишь белого снега: кругом все черным-черно. Возрастает риск онкологии. В общем, это палка о двух концах.

Алдар Оюн, шахтер из Тувы:

Не скажу, что взрыв на «Листвяжной» прямо-таки отбил желание работать дальше. Но было не по себе, чего скрывать. Страх есть у каждого, кто работает в шахте или на разрезе. Между собой мы, конечно, обсуждаем все происшествия, пытаемся понять, почему так произошло. В общем, мы в курсе того, что происходит у шахтеров.

Конкретно у нас за безопасностью внимательно следили и до «Листвяжной». Основной упор делался на обновление имеющегося оборудования. Плюс проводилось много проверок. Сначала они были связаны с пандемией коронавируса. Инспекторы смотрели, как соблюдаются антиковидные меры. Параллельно проводились так называемые экологические проверки. После них почему-то отменили выдачу молока за вредность.

А в декабре 2021 года была проверка прокуратуры. Думаю, что визит проверяющих по поводу безопасности был связан как раз с трагедией на «Листвяжной». Правда, подробностей не знаю. Тогда же произошло обрушение в шахте горно-обогатительного комбината Кызыл-Таштыгского месторождения, погиб человек. На него упал камень. Это Тоджинский район. Кстати, обрушение горной выработки произошло там и в январе 2021-го. Тогда скончался рабочий-китаец.

По оплате труда у нас без изменений. У нас полностью частное предприятие, такой вопрос, насколько знаю, даже не поднимался.

Рубен Бадалов, первый заместитель председателя Российского независимого профсоюза работников угольной промышленности:

Расследование трагедии на «Листвяжной» еще идет, и результатов пока нет. По моему личному мнению, опять ищут стрелочников. Крайними хотят сделать собственников. Но извините, а где «серединка», которая действительно ответственна? На мой взгляд, сейчас ищут только виновных, но не выявляют причину случившегося, чтобы ее устранить.

Проверки на российских шахтах идут постоянно. Это естественный процесс. Несчастные случаи, зачастую совершенно дурацкие, происходили и после «Листвяжной». Слава богу, обходилось без больших жертв. Мы, шахтеры, испугались взрыва метана. Работники принимают меры, чтобы подобное больше не повторялось, но… К огромному сожалению, по-настоящему крупная беда происходит у нас с периодичностью в три-пять лет. Это напрягает! Выглядит так, что в какой-то момент мы испугались и приняли меры, но постепенно начали расслабляться. Это больше относится к работодателям, которые говорят:

Главная задача — не допускать опасной концентрации метана. Горняки знают, как это делать. При нуле процентов там хоть костер разводи, а при семи, как на «Листвяжной», — надо умудриться его не взорвать. Метан загорается при четырех процентах, начинает взрываться при шести. То есть проблема не в проверках, а в подходе к ситуации. Иной раз от инженерно-технического работника зависит судьба многих людей. Простой шахтер может вообще ничего не знать.

Беда в том, что, когда долгое время работаешь в условиях потенциальной опасности, притупляется взгляд на вещи. Человек может думать: «А, не взрывается, значит, и не взорвется». На самом деле здесь все как у саперов: одна ошибка стоит жизни. В общем, одними проверками не обойтись. К тому же проверяющий не может приходить каждый день.

Кого-то из шахтеров авария на «Листвяжной» наверняка заставила уйти из профессии. А другой подумал: «Мои отец и дед ходили в эту шахту, почему я не должен работать?»

Проблема-то не во взрыве, а в необходимости недопущения нового. Потенциально наша отрасль тяжелая, вредная и опасная. Уголь должен добывать не случайно пришедший с улицы человек, а хорошо подготовленные специалисты. Зачастую загвоздка в том, что знания и умения таких людей стоят определенных денег.

Сложно сказать, как скажутся на угольной промышленности санкции. Тревогу вызывает то, что более 50 процентов угля мы отправляем на экспорт. Будет ли теперь работать это направление? Даже если уменьшатся объем добычи и внутреннее потребление, у отрасли все равно будут проблемы. Еще до событий на Украине внешние силы говорили о том, что от угля надо отказываться.

Нужно уметь правильно использовать уголь — как топливо двадцать первого века, а не восемнадцатого. Многое зависит от того, в какую сторону будет меняться экономика России. Снижение объема добычи — это плохо, снижение объема экспорта — тоже. Уголь — стратегическое топливо. Представьте, если что-нибудь случится с газовой трубой. В такой ситуации только уголь сможет спасти страну. Больше ни один вид топлива не имеет возможности накопления. Уголь же насыпал в кучу и спокойно хранишь, если он нужен — используешь. В отличие от нефти и газа, запасов угля в России только в разрезах хватит на 400 лет.