За спиной убийцы Пушкина стояло великосветское гей-сообщество Петербурга
Кто убил Пушкина? Любой ответит – Дантес. Однако истинная картина произошедшего гораздо сложнее. Приезжий хлыщ-офицерик Жорж Шарль Дантес, сделавший роковой выстрел, был не один. За его спиной стояли другие люди, желающие унизить великого поэта. Сегодня, в день рождения Александра Сергеевича, уместно вспомнить и об обстоятельствах его гибели.
Каждый нормальный человек при знакомстве с историей последних месяцев жизни Пушкина обречен на острейшее чувство потери. Даже тогда, в первой половине XIX века, смерть в 37-летнем возрасте считалась преждевременной. Александр Сергеевич ушел во цвете лет – но сколь многим бы он нас одарил, проживи еще лет десять, двадцать, тридцать, сорок? Понятно, что мы все, русский народ, человечество в целом, лишились невероятных сокровищ. Именно поэтому Дантес воспринимается сородичем Герострату – и таким он обречен оставаться в памяти всех последующих поколений.
Неоценимая потеря
Сразу после гибели коллеги и друга поэт Василий Жуковский страдая написал: «Жизнь Пушкина была мучительная – тем более мучительная, что причины страданий были все мелкие и внутренние, для всех тайные. Наши врали-журналисты, ректоры общего мнения в литературе, успели утвердить в толпе своих прихожан мысль, что Пушкин упал; а Пушкин только что созрел, как художник, и все шел в гору, как человек, и поэзия мужала с ним вместе. Но мелочи ежедневной, обыкновенной жизни: они его убили». Именно величина и невосполнимость утраты, понесенной всеми нами в результате смерти Пушкина, вынуждает представителей уже многих поколений спорить на тему: кто виноват?
Многие считают, что к гибели Пушкина привела трагическая цепь случайностей. Упади, мол, игральные кости судьбы в одном из ее многочисленных бросков чуть иначе – и поэт мог бы остаться в живых. Тем более, что в обстоятельствах трагедии осталось немало неясного.
«Оплакивая страшную безвременную утрату и ища причины катастрофы, современники поэта открыли спор, который продолжается до сих пор. Каждое новое поколение вносит в него свои страсти, свои идеи и открытия. Число высказанных предположений очень велико», – отмечал в 1926 году пушкинист Викентий Вересаев. За истекшие без малого сто лет ничего в этом плане не изменилось. Однако, не отрицая роли трагической случайности, возьмем на себя риск утверждения: гибель Пушкина была в значительной степени предопределена.
В пушкинистике традиционно принято немалую долю ответственности за гибель поэта возлагать на его молодую жену Наталью Николаевну (в девичестве Гончарову). Все знают, что за Натальей Николаевной пытался ухаживать будущий убийца ее мужа. Дантес, человек наглый, самонадеянный и обаятельный, занимался покорением женских сердец ради самоутверждения. Занимался не без успеха. Мысль о том, чтобы покорить первую красавицу Петербурга (а именно таковой и считалась Гончарова), была для самолюбия Дантеса очень лестной. Но в то же время возник слух о том, что у жены поэта обнаружился и другой, гораздо более влиятельный поклонник – сам царь Николай I. Некоторые толковали даже об интимной связи Натальи Николаевны с императором.
Хотя ее истинный духовный облик и остается предметом споров («ундина, в которую еще не вдохнули душу» – называли ее; даже великие Анна Ахматова и Марина Цветаева оценивали Гончарову весьма низко), мужу своему, судя по всему, Наталья Николаевна не изменяла. Но пища для сплетен, несомненно, имелась.
«В самом деле, царь интересовался Натальей Николаевной. При его дворе было много прелестных и красивых женщин, но и среди них жена поэта с ее блистательной красотой занимала одно из первых, если не первое место. А Пушкина и ей подобные красавицы-фрейлины и молодые дамы двора – не только ласкали высочайшие взоры, но и будили высочайшие вожделения. Для придворных красавиц было величайшим счастьем понравиться монарху и ответить на его любовный пыл. Фаворитизм крепко привился в закрытом заведении, которым был русский двор», – писал пушкинист Павел Щеголев. Это обстоятельство сыграло в судьбе Пушкина роковую роль.
Подлый удар
Александр Сергеевич знал о сплетнях, связывавших его супругу с Николаем I. Жене он верил и все-таки неоднократно просил ее соблюдать осторожность, не кормить сплетников. «И про тебя, душа моя, идут кой-какие толки, которые не вполне доходят до меня, потому что мужья всегда последние в городе узнают про жен своих, однако же видно, что ты кого-то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завел себе в утешение гарем из театральных воспитанниц. Нехорошо, мой ангел: скромность есть лучшее украшение вашего пола», – писал поэт супруге из Москвы 5 мая 1836 года. Упоминаемый им «кто-то» – никто иной, как сам царь.
Ситуация покатилась к катастрофе 4 ноября 1836 года. «Утром 4 ноября я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и для чести моей жены. По виду бумаги, по слогу письма, по манере изложения я в ту же минуту удостоверился, что оно от иностранца, человека высшего общества, дипломата. Я приступил к розыскам. Я узнал, что в тот же день семь или восемь лиц получили по экземпляру того же письма, в двойных конвертах, запечатанных и адресованных на мое имя. Большинство из получивших эти письма, подозревая какую-нибудь подлость, не переслали их мне», – сообщал Пушкин двумя с половиной неделями позже в письме к графу Александру Бенкендорфу.
Александр Сергеевич был человеком горячим и легко возбудимым. Можно представить, как его трясло при прочтении вот этого: «Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютером великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф И. Борх».
Кто бы ни являлся автором этого подлого письмеца, составлено оно было с большим искусством и било точно в цель. Например, Пушкина «назначили» «историографом» – аллюзия на то, что он взялся писать «Историю Петра I».
И упоминание в тексте престарелого обер-егермейстера Дмитрия Львовича Нарышкина отнюдь не случайно. Ни для кого не было секретом, что супруга Нарышкина, ослепительно красивая (как и Гончарова) Мария Антонова в течение многих лет являлась любовницей царя Александра I – в силу чего бедняга-егермейстер стал ходячим олицетворением рогатого мужа. Не случайно и то, что текст подписан именем графа Иосифа Борха. Хоть сам упомянутый Борх являлся приверженцем однополой любви (по некоторым сведениям, его партнером являлся министр просвещения Сергей Уваров), но был женат. Супруга Борха Любовь, не пользовавшаяся вниманием законного мужа, имела интимную связь с Николаем I – что не было для Пушкина, как и прочих современников, секретом.
«Диплом рогоносца» отправился не только на адрес самого Пушкина – но и к его знакомым. Свежий скандал вскоре обсуждал высший свет всего Петербурга – и, разумеется, все отлично распознали вложенные в пасквиль намеки. Подобные оскорбления, как правило, смываются только кровью. Но кого должен был покарать Пушкин, дабы очистить свое имя от клейма «рогоносца»?
Разумеется, он не мог вызвать на дуэль самого царя: монарх – особа неприкосновенная. И автора пасквиля вызвать тоже не мог – тот предпочел остаться анонимом. Оставался лишь Дантес, открыто и напоказ ухлестывавший за Натальей Николаевной. В какой-то момент, правда, казалось, что дуэли удастся избежать – когда француз вдруг сделал предложение сестре Натальи Николаевны Екатерине. Однако вскоре после заключения их брака высший свет захлестнула новая волна слухов и непристойных шуток («казарменных каламбуров») по адресу Пушкина и его семьи. В итоге Пушкин отправил приемному отцу Дантеса барону Геккерну чрезвычайно резкое письмо – и в тот же день получил на свое имя вызов. Дальнейшее всем известно...
Список подозреваемых
До сих пор остается загадкой – какое именно лицо составило злополучный «Патент на звание рогоносца» и с какой целью? Сам Пушкин считал, что автором пасквиля являлся посланник Нидерландов в России барон Луи-Якоб-Теодор ван Геккерн – приемный отец Дантеса, пользовавший его, как шушукались окружающие, сексуально. Для этого он, собственно, и «усыновил» 24-летнего мужчину – а Дантес, которому это «усыновление» открыло путь в высшее общество, согласился на такую сделку.
Тем не менее Геккерн покровительствовал своему «сыну» в том числе и в его любовных авантюрах. В том самом письме, приведшем к дуэли, Пушкин отмечал: «Я вынужден признать, барон, что ваша собственная роль была не совсем прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему сыну. По-видимому, всем его поведением (впрочем, в достаточной степени неловким) руководили вы. Это вы, вероятно, диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и нелепости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного или так называемого сына...»
Но были и другие кандидаты в авторы «диплома рогоносцев». В самом деле, Пушкин – человек яркий, невероятно одаренный и с очень острым языком – возбуждал ненависть у многих.
В частности, современники подозревали в авторстве «диплома» двух любопытных лиц. Одним из них являлся князь Иван Сергеевич Гагарин, представитель старинного русского рода, уклонившийся в католицизм и ставший впоследствии священником ордена иезуитов. Вторым – деливший в то время квартиру с Гагариным князь Петр Долгорукий – историк, специалист по генеалогии, вольнодумец и, опять же, гомосексуалист.
Долгорукий был известен, как сказали бы сейчас, в качестве «тролля» – обожал делать гадости. Впрочем, сам он до конца жизни яростно отрицал свою причастность к злосчастному пасквилю. «С негодованием отвергаю, как клевету, всякое обвинение как меня, так и Гагарина в каком бы то ни было соучастии в составлении или распространении подметных писем», – писал в 1863-м Долгоруков в письме, опубликованном в «Колоколе» Герцена. Современные графологи, проводившие экспертизу почерка автора послания, склонны думать, что если уж Гагарин с Долгоруким и были к нему причастны, то уж, во всяком случае, составляли пасквиль не собственноручно.
Еще одним кандидатом на авторство является вышеупомянутый министр просвещения Сергей Уваров. Вот у него точно были веские причины Пушкина очень сильно не любить. В 1835-м Александр Сергеевич написал стихотворение «На выздоровление Лукулла» – в котором высмеял Уварова, попытавшегося наложить лапу на имущество своего больного родственника, не дожидаясь, пока тот умрет окончательно. Многоречивая молва приписывала Уварову плотскую связь с чиновником Министерства народного просвещения Михаилом Дондуковым-Корсаковым. В 1835-м Пушкин сочинил злую эпиграмму – про «князя Дундука», получившего высокий пост в Академии наук благодаря наличию органа из четырех букв, начинавшегося на букву «ж». Тогда же поэт, объясняя одному из приятелей положение дел, сложившееся в академии, писал с сарказмом: «...явился вице-президентом Дондуков-Корсаков. Уваров фокусник, а Дондуков-Корсаков его паяс. Кто-то сказал, что куда один, туда и другой: один кувыркается на канате, а другой под ним на полу».
У Александра Сергеевича, действительно, были основания презирать эту парочку. Уваров, в чьем ведении при Николае I находился цензурный комитет, добился у царя права цензурировать уже изданные произведения Пушкина – тогда как ранее поэт пользовался привилегиями личной цензуры императора. В 1834-м была опубликована пушкинская «История Пугачева», вызвавшая негодование Уварова, а годом позже цензура придралась к «Сказке о золотом петушке». Пушкин записал в дневнике: «Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков (дурак и бардаш) (принятое в ту пору жаргонное обозначение гомосексуалиста – прим. ВЗГЛЯД) преследует меня своим ценсурным комитетом. Он не соглашается, чтоб я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит...»
Говорят, что Уваров был человеком тщеславным, злым и мстительным, ненависть министра к высмеявшему его Пушкину секретом не была. Но, естественно, Уварову, как и другим упомянутым здесь лицам, суждено, видимо, навеки остаться лишь подозреваемыми – точную истину удастся установить разве что после изобретения машины времени. Но кто бы ни был автором самой известной в русской истории анонимки – своей цели он, к величайшему сожалению, добился. Россия лишилась Пушкина.
