Войти в почту

«Судьбы девочек поломаны»: мать сестёр Хачатурян о следствии по делу об убийстве и поддержке окружающих

В среду, 17 октября, Мосгорсуд рассмотрит жалобы на освобождение из СИЗО трёх сестёр Хачатурян, обвиняемых в убийстве отца. Родственники убитого просят вернуть девушек под арест. Мать подозреваемых Аурелия Дундук в эксклюзивном интервью RT заявила, что не знала, с чем её дочерям приходится сталкиваться дома. Она также рассказала, как сёстры переживают разлуку, с кем сейчас живёт несовершеннолетняя Мария и почему младшие девушки не могут ходить в школу.

— Прошло совсем немного времени, как девушек выпустили из СИЗО. Вы живете с Марией, как она себя чувствует?

— Да, я живу с самой младшей, потому что она несовершеннолетняя. Были, конечно, проблемы, головные боли, бессонница. Но она начала проходить разные процедуры и сейчас чувствует себя лучше. Пока неизвестно, что будет дальше.

— Как вы живете? Получается ли отвлечь её от того, что случилось?

— Все знают, что последние три года я почти с ними не жила, и мы очень соскучились друг по другу. Конечно, ей трудно и очень нужна поддержка. А ещё она сильно скучает по сестрам, но вместе быть им не разрешили.

Почему? Мария говорит, что в СИЗО они письма хотя бы получали, а здесь нельзя даже письма передать. Нельзя ничего принимать, ничего передавать. Мы стараемся её поддержать. Потому что она и самая маленькая из всех, и ближе всех принимает это всё.

Что ждет сестер Хачатурян

— Чем вы занимаетесь дома?

— Мы уже выходили на прогулку, дома книги читаем. Она Ремарка любит, сейчас начала читать «Три товарища». Приходила недавно моя близкая подруга, она рисует сама, передала мне огромную картину. Мария начала заинтересовалась и тоже начала рисовать. Я, конечно, стараюсь баловать дочку. Покупаю разные вкусности, в общем всё, что ей нравится. Ребёнок давно не видел маминой ласки.

— Посещают ли Мария и Ангелина школу?

— Пока не решили со школой. Из-за установок об ограничениях в общении, у нас со школой возникают проблемы. Мы записались в школу, но ответы должны прийти позже. Там уже в дальнейшем посмотрим, что будет.

— Вам удалось увидеться с Крестиной и Ангелиной, как часто вы общаетесь?

— Мне разрешено общение с ними, в основном мы общаемся по телефону. Я с ними виделась — это был очень радостный момент, было много объятий. Но я не могу оставить младшую дочку, поэтому на ночь у старших не остаюсь. Конечно, нам важна каждая минута, всё время интересно. В первый день после освобождения у них была истерика. Но всё прошло, они девочки сильные, держат себя и меня настраивают.

— Старшие выходят на улицу? У них же одинаковая мера пресечения?

— Да, у них одинаковые условия. Но Ангелина сначала вообще не хотела даже идти на улицу, думала, что, не дай Бог, кто-то увидит, или что. Боялась. Но сейчас уже лучше, пару раз выходила.

— Девочек узнают на улице? Как реагируют друзья, соседи?

— Мы выходили, с самого первого раза страшно было, честно. И дочка очень скованно смотрела. Потому что давно не выходила в люди. Но никто не подходил, никто ничего не спрашивал. Может, не то что нас не узнают, а просто не хотят лишний раз нам навредить... Я так думаю. Потому что где мы живём, в этом доме все в курсе в основном. И все спокойно относятся.

— Чувствуете ли вы поддержку?

— Я общаюсь с людьми, которые звонят мне, говорят: «Мы рады за девочек очень!» Очень много поддержки. Все рады за девочек. Все говорят, хоть маленький шаг какой-то, но надеемся на лучшее.

— С кем ещё сейчас девочки общаются?

— Все девочки у нас разделены. С бабушкой, с тётей, со мной. У каждого есть какой-то опекун, который смотрит за ними. Хотя Крестина и Ангелина совершеннолетние, но мы не допускаем, чтобы они оставались одни.

— Наверное, хочется, чтобы уже все жили вместе?

— Очень хочется. Старшие живут за МКАДом, а мы с Марией в Москве. Поэтому как-то и далеко, на самом деле, ехать, и Марию не хочется оставлять, потому что ей не с кем общаться. Без меня она ни с чем не справится, даже гулять не выйдет. На самом деле, они скучают очень сильно.

— Надеетесь ли вы на пересмотр квалификации дела?

—Да, конечно. Мы все надеемся. Конечно, больше всего я надеюсь. Ну, не от нас это все зависит, а от следствия. Хорошо, что они уже пошли нам навстречу, переизбрали меру пресечения. Я думаю, что есть повод переквалифицировать на другое. Не мне это, конечно, говорить. Но, как любая мать, я хочу, чтобы моим детям было лучше.

— Как вы думаете, если их все-таки отправят в колонию, они смогут это выдержать?

— Мне об этом страшно даже думать. Они девочки домашние, их судьба и так сломана. Их жизнь только начинается и сразу с колонии. Как они оттуда выйдут, с какими понятиями? И что вообще из них выйдет после этой колонии? Я даже представить не могу. Как любая мать, я буду защищать своих детей, не хочется, чтобы дошло до этого. Но не всё от нас зависит.

— Нуждаются ли девочки сейчас в чем-либо? Каково ваше финансовое положение? Кто помогает, или вы работаете?

— Люди помогали и раньше, и сейчас тоже финансово помогают. Я даже не ожидала, что в нашей стране так много хороших людей, которые понимают чужие беды. Мы благодарны очень. Мне казалось, что так бывает только в фильмах. Когда заходишь, читаешь, смотришь, какие добрые слова, и даже в гости приглашают, прямо удивляешься, что ты, чужой человек , и так к тебе относятся. Поэтому и в беде тоже много хороших людей.

— Три года вы жили отдельно. Скажите, вот в этой беде, трагедии, вы как-то сблизились с дочерьми, сыном?

—Я жила отдельно, но наша любовь никогда не уходила. И мы всегда надеялись, что когда-то будем вместе. Конечно, я представляла всё совсем по-другому. Я думала, что девочки вырастут, выйдут замуж. Я буду нянчить внуков. Тогда уже у него слова не будет, у них будет своя семья, и будут решать они, а не он. Но получилось по-другому.

Девочки никогда не отдалялись от меня. Самый родной человек, который был всю жизнь и остался для них — это я. И они это знают, и всегда это подтверждают.

Почему они всё скрывали? Они не хотели, чтобы я вникала в это, не хотели, чтобы я страдала и мучилась. Потому что знали, какой он человек и что может произойти. Мы общались. Я прямо рада была, что, на самом деле, он (убитый Михаил Хачатурян. — RT) опомнился, что семья есть, что ради чего-то должен жить. А оказывается, было совсем по-другому. Девочки никогда даже слова мне не сказали, что им плохо просто. Они всегда говорили: «Мама, всё нормально, всё хорошо».

— Как Вы узнали о том, что произошло? Как Вы переживали эту трагедию?

— Мне позвонил сын, и я пришла на место происшествия. Конечно, было трудно. Но я думала только о том, чтобы с девочками всё было хорошо. Самое большое для меня счастье, что они живы и здоровы.

— Ваш сын тоже узнал не сразу?

— Да, сын тоже. Где-то что-то он больше узнавал, потому что он чаще бывал. Когда он (убитый Михаил Хачатурян. — RT) уезжал, сын оставался с дочерями.

— Были ли предпосылки к такому развитию событий, когда вы ещё жили все вместе, или для вас трагедия стала полной неожиданностью?

— Нет, были, мы знали, что он (убитый Михаил Хачатурян. — RT) такой человек. Но к дочерям, чтобы так относиться, в голове не укладывается у меня до сих пор. Как можно?! И каждый раз я узнаю что-то новое. Потому что дети до сих пор не хотят всё говорить. Порой бабушка потихоньку пойдет, переспросит, они что-то выскажут бабушке. Потому что девочки видят, как та сторона (близкие убитого. — RT) нагло лгут на телевидении, не моргают!

— Они не видят жертв в лице ваших дочек?

— Да. Они вот начинают плакать, говорить: «Мама, почему так? Почему? Ну, ладно, что там происходило с нами. Но они же знали его! Как так можно, выйти и говорить то, чего нет? Как можно всё скрывать? Ради чего они вот это всё делают? Мы же думали, что мы — одна семья. Они всегда говорили, что Наира, Нэля, они всё равно нас любят». Когда девочки телевизор смотрят, всё это видят, им очень тяжело. Они не понимают: как может человек вот так нагло выйти и врать. Просто обидно, что эти люди всегда были рядом. И, когда происходило, они видели это. И они ненавидели тоже его. Девочки говорят: «Как они нам говорили вот так, а сейчас они всё по-другому перевернули? Зачем это все надо?»

— Сохранение чести?

— Никакой чести. Если все соседи знали всё, к чему на публику играть. Я не могу понять, для чего это им нужно.

— Главное, есть люди, которые вас поддерживают. Вы и к нам пришли не одна?

— Да, это близкая подруга, которая всегда поддерживала, и никогда не предавала. Единственный человек, которой я в своей жизни могла доверить всё.

— Что дальше? Какую дату мы ждем?

— Мы ждем сейчас 17-го. Та сторона подала апелляцию (на решение о переизбрании меры пресечения. — RT). Им не понравилось, что девочки дома. А я с ними не общаюсь и не хочу. У меня совсем другие сейчас проблемы, мне не до них. У них тоже растут дети и внуки. Никто не застрахован в нашей жизни.