На прошлой неделе, 31 января, Европейский суд по правам человека вынес решение по делу «Воронцов и другие против России», признав содержание подсудимых в клетках во время процесса унизительным и бесчеловечным обращением, нарушающим ст. 3 Европейской конвенции. Решение получило большой резонанс в российских СМИ, хотя ЕСПЧ, в сущности, лишь подтвердил свою позицию, уже не раз высказывавшуюся ранее, особенно в деле «Свинаренко и Сляднев против России» (2014 г.). Правота ЕСПЧ едва ли подлежит сомнению, и недаром оба решения были вынесены единогласно. Как заметил в своем совпадающем мнении судья Силвис, «посредством содержания подсудимых в клетке они символически унижаются и представляются как низшие существа по сравнению с обычными людьми». Эта практика становится особенно неприемлемой в свете реформы суда присяжных и ожидаемого увеличения количества процессов с их участием: ведь образ подсудимого, сидящего за решеткой, может подсознательно склонять их к обвинительному вердикту. Показательно, что впервые металлическая клетка была использована в 1992 г. на процессе Чикатило – как заявлялось, с целью оградить подсудимого от мести родственников жертв. Тот факт, что с тех пор даже обвиняемые в мошенничестве и тому подобных ненасильственных преступлениях оказались в глазах представителей правосудия в одной лодке с Чикатило, многое говорит о самом этом правосудии. Нужно добавить, что ведомственные приказы, на основании которых были в свое время введены клетки, не опубликованы и правовые основания для их применения более чем сомнительны. Однако содержание в клетках – лишь частный случай общей проблемы. Практически никем не комментируется факт, который между тем заслуживает всяческого внимания, а именно: за последний век мало-помалу произошел значительный регресс в вопросе о неприкосновенности личности обвиняемых. Причем особенно резко обычаи и практики ухудшились уже на наших глазах, в постсоветскую эпоху. Cейчас, когда человека арестовывают, могут без малейших причин применить силу, заковать в наручники и т. д., вместо того чтобы вежливо сказать: «Вы арестованы. Пройдите с нами». В мае 2016 г. огласку получило видео задержания некоего Артема Чеботарева из Петербурга: ФСБ схватила его по обвинению в написании «экстремистского» комментария в интернете. Именно схватила, так как это было проделано в какой-то демонстративно жестокой манере: человека, не совершившего никакого насилия и добровольно открывшего дверь своей квартиры людям в масках, повалили на пол и скрутили ему руки за спиной. Сотрудник ФСБ, надевая наручники, попросту сел на него верхом! Можно было подумать, будто дело идет о каком-то страшном, до зубов вооруженном убийце. В этом был явный привкус чего-то садистского. Подобная манера задержаний, помещение обвиняемых в клетки, а также бездумное заключение под стражу на время предварительного следствия лиц, не представляющих большой общественной опасности, – все это есть несомненный признак моральной деградации людей, служащих государству. Отсутствие же заметного возмущения подобными фактами говорит об упадке правовой культуры в обществе. Между тем стоит напомнить, что в пореформенной России (1864–1917) представления на этот счет были совершенно иные, гораздо более гуманные. Просвещенная европейская элита страны старалась возвести понятие о неприкосновенности личности на должную высоту: кандалы надевали только на людей, явно физически опасных; тех же, кто не сопротивлялся (а таковых, разумеется, всегда огромное большинство), арестовывали и препровождали в тюрьму по всем правилам вежливости. Вспомним сцену ареста Дмитрия Карамазова – с любезностями терпеливого следователя и длинными разговорами «за жизнь», – а потом представим себе, как обошлась бы нынешняя полиция с человеком, обвиняемым в отцеубийстве, и к тому же пьяным, дерзким, находящимся в исступлении. В судах того времени подсудимые никогда в клетках не сидели: самое большее – могли приставить двух солдат с винтовками, которые стояли за спиной подсудимого, отнюдь не касаясь его. Применение силы было строго ограничено пределами необходимого, а превентивность в этом вопросе считалась недопустимой и унижающей достоинство человека. Это было заслугой именно элиты, а отнюдь не простого народа. Сенатор Сергей Завадский, при Николае II работавший прокурором Санкт-Петербургской судебной палаты (т. е. главным прокурором в столице и округе), вспоминал: «Моя прежняя служба доказала мне что русский народ, сверху донизу, еще не умеет по-настоящему ценить заморский принцип неприкосновенности личности и следователям очень знакомо неудовольствие деревенских жителей из-за оставления на свободе, например, такого убийцы, который заведомо никому и ничему не опасен и никуда не убежит, а прокурорам сплошь и рядом приходилось разъяснять полиции недопустимость влечь всякого в часть по любому поводу, и при этом нередко бывало, что прокурор бывал взволнован более самого задержанного». Однако после уничтожения европейской элиты в ходе революции восторжествовали понятия простонародья. Впрочем, инерция «добрых нравов» была так еще сильна, что даже в сталинское время «врагов народа» арестовывали без применения силы и скручивания рук, а ввести в судах клетки не приходило в голову. Так что по части показательной грубости и демонстративного унижения наша эпоха умудрилась перещеголять даже сталинскую. Во времена, которые мы привыкли считать более жестокими, чем наши, никто, однако, не сомневался, что содержание в клетке является унижением, которому могут подвергаться либо рабы, либо законченные изверги: в клетку поместили Пугачева; говорят, будто Гитлер боялся, что русские, взяв его в плен, тоже посадят в клетку и будут в таком виде развозить напоказ по разным городам. Но в наш просвещенный век унижение, ранее считавшееся неслыханным, стало заурядным: клетки имеются в каждом российском суде, и они отнюдь не пустуют. Таким образом, к началу XXI в. эта инерция совершенно иссякла и представления о человеческом достоинстве стали наконец вполне «простонародными», т. е. хамскими. Столетие злосчастной революции – это очень хороший момент, чтобы восстановить одну из старых добрых традиций. Так давайте же оставим клетки лишь для зверей и попугаев, а не людей. Автор – гендиректор ООО «Институт прецедента»
