От НГ до БГ: история одного стихотворения

Ведь он – не про картонные декорации и фальшивые доспехи. Он – про новые миры, которые могут открываться только избранным, которых Гумилев называл "поэтами". Эти миры, параллельные вселенные, полны тайн, неземных красот и ощущений. Стихи Гумилева, сумевшего, в отличие от подавляющего большинства, стать визионером, помогают открывать эти миры и нам. Экзотика? Скорее, психоделия, ментальные путешествия с невероятной скоростью и полным погружением. В связи с этими путешествиями хочу обратить ваше внимание на известнейший текст Николая Степановича и те смыслы, которые в нем скрыты. Собственно, как скрыты? Они были ясны вдумчивым читателям сто лет назад; если приглядеться, увидим их и сегодня. Но очень может быть, что увидим сквозь текст мы и первые читатели Гумилева разное. Фото: infourok.ru Стихотворение, начинающееся так: "Я верил, я думал! И свет мне блеснул наконец…" (1911, опубликовано в книге "Чужое небо" год спустя) посвящено редактору "Аполлона" Сергею Маковскому. О чем последний с большим удовольствием вспоминает в своих мемуарах. В "Аполлоне" Гумилев сотрудничал, и вот сделал руководителю такое посвящение в знак симпатии. Второе посвящение – Ахматовой. Вернее, так: стихотворение напечатано первым в разделе, который посвящен тогдашней жене поэта. Подбор стихов там своеобразный - включая легендарное "У камина" про то, как "таЯ в глазах злое торжество, женщина в углу слушала его" (бывшего героя-путешественника, а ныне подкаблучника). Более того, прямо перед стихотворением, о котором речь (хотя формально и в другом разделе) опубликован самый знаменитый "антиахматовский" текст "Из логова змиева, из города Киева я взял не жену, а колдунью". Начнем перечитывать. Я верил, я думал, и свет мне блеснул наконец; Создав, навсегда уступил меня року Создатель; Я продан! Я больше не Божий! Ушел продавец, И с явной насмешкой глядит на меня покупатель. Летящей горою за мною несется Вчера, А Завтра меня впереди ожидает, как бездна, Иду… но когда-нибудь в Бездну сорвется Гора. Я знаю, я знаю, дорога моя бесполезна. И если я волей себе покоряю людей, И если слетает ко мне по ночам вдохновенье, И если я ведаю тайны — поэт, чародей, Властитель вселенной — тем будет страшнее паде нье. Остановимся. Вам кажется, что вы это стихотворение не читали? Возможно; но слышали точно. Разбираемое стихотворение одно из самых знаменитых у Гумилева - благодаря тому, что сначала Александр Вертинский отсек два последних из пяти четверостиший, положил на музыку и спел. А потом, много десятилетий спустя, Борис Гребенщиков перепел эту песню, и даже включил ее в свою американскую пластинку "RadioSilence". Александр Вертинский. Фото: ua-vk.ru Напомним этот текст – каким он был у Гумилева. Читаем два последних четверостишия. И вот мне приснилось, что сердце мое не болит, Оно — колокольчик фарфоровый в желтом Китае На пагоде пестрой… висит и приветно звенит, В эмалевом небе дразня журавлиные стаи. А тихая девушка в платье из красных шелков, Где золотом вышиты осы, цветы и драконы, С поджатыми ножками смотрит без мыслей и снов, Внимательно слушая легкие, легкие звоны. В исполнении Вертинского (который с текстами, как известно не церемонился, извлекал, бывало, куски из разных стихотворений разных авторов, соединял в одно, да еще и дописывал к ним что-то свое), а особенно Гребенщикова, песня стала описанием "места блаженных". Подлинного, хотя несколько кукольного рая под нарисованным небом и с экзотическим, стилизованным антуражем. Гребенщиков еще и усилил эффект, поменяв несколько эпитетов Гумилева на "тихий" и производные – например, колокольчик у него звенит "тихонько", а не "приветно". Прямо нирвана. Однако представляется, что Гумилев имел в виду нечто иное – а может быть, и прямо противоположное. Вернемся к Маковскому. Будучи человеком в чем-то хитрым и ловким, а в чем-то совершенно простодушным (в эстетических, так сказать, вопросах – что даже удивительно для человека столько лет проведшего около поэтов и художников), он в посвященное ему стихотворение и не вчитывался. Между тем, в нем идет речь о сделке с Дьяволом (он же Рок, он же – по предположению позднейших исследователей - Злой Демиург), которому герой, в соответствии со своими чаяниями, "наконец" продан Создателем. Я продан! Я больше не Божий! Ушел продавец, И с явной насмешкой глядит на меня покупатель. Вот так же и Гумилев "продан в журнальное рабство" Демиургу-Маковскому. Отсюда, полагаю, и посвящение, смысла которого Маковский, само собой, не понял. Для современных Гумилеву поэтических, да и прозаических практик сделка с Дьяволом – самый обычный сюжет. Много раз встречается что у Сологуба, что у Брюсова (которому данное стихотворение очень понравилось и даже было напечатано в "Русской мысли" вне очереди). Другое дело, что Гумилев на фиксации сделки не остановился, а красочно, что называется, с деталями и подробностями, описал все хорошие и плохие последствия произошедшего. Вполне небанальный разворот темы. Не потому ли это стихотворение выделял у Гумилева сам Александр Блок? Так что же ждет "проданного" героя? Сначала – как и водится в таких случаях – много чего хорошего. Очевидно, награда за сделку была получена по литературной номинации – с добавлением универсальной харизмы. ….я волей себе покоряю людей, ….слетает ко мне по ночам вдохновенье, ….я ведаю тайны — поэт, чародей, Властитель вселенной…. Но закончится, конечно, плохо: когда-нибудь в Бездну сорвется Гора. И чем больше успехов и достижений сегодня, " тем будет страшнее паденье " завтра. Ну а сразу за этой фразой идет описание последствий будущего падения в бездну. И это…. Да, именно тот текст, который в качестве описания рая пели нам Вертинский и Гребенщиков! БГ. Фото: artzakaz.com Дело в том, что сердце-колокольчик – мертво (а пока что живое и поэтому болит). Это, как представляется, мучительно для героя, активного, действующего. Он видит во сне свою смерть (в другом известнейшем стихотворении герой предполагает стать миниатюрой, хоть и персидской, именно после смерти). В этом "онирическом пространстве" (территории сна, которое в стихах Гумилева часто связано с негативом, угрозой) сердце вынуто из груди героя и повешено под крышу, как некий трофей. Вспомним тут ассортимент знаменитой "Зеленной" из "Заблудившегося трамвая", где Вместо капусты и вместо брюквы Мёртвые головы продают. Живое здесь – мертво; голова обращена в капусту, как сердце в фарфоровую безделушку. Почему именно в безделушку? Очевидно, чтобы позабавить героиню. Девушка с поджатыми ножками равнодушно смотрит на этот ерундовый артефакт, бывший некогда сердцем богоборца – как женщина у камина из соседнего стихотворения с презрением слушает бывшего сверхчеловека. Кончилось все равнодушным или иронично-презрительным вниманием одной женщины. Нужно ли называть ее прототип? Кстати, эту позу – с поджатыми ногами – не раз отмечали у Ахматовой мемуаристы, что в те годы, что гораздо позже. И ослепительно стройна, Поджав незябнущие ноги - так в стихах Ахматовой сидит даже статуя. Анна Ахматова. Фото: zen.yandex.ru Как известно, вскоре после выхода "Чужого неба", Гумилев с Ахматовой официально расстались. Интереснее, однако, другое: почему спетое много лет спустя выглядит таким безоблачным и райским? Вертинский, собственно, текст своей песни "моделировал" специально, намеренно отбросив тревожную, "богоборческую" часть стихотворения. Ему и нужно было увидеть и предложить эмигрантской, ностальгирующей публике "моментальную картинку", застывшую миниатюру из той, дореволюционной жизни. Не случайно на некоторых концертных записях певец объявляет эту песню как "Китайская акварель". Ну, а исполненное БГ в поздние советские времена эту ностальгию "по блаженному прошлому" многократно усилило. При этом Гребенщиков называет песню и "Китайской акварелью", и "Китаем" - в последнем случае, вероятно, усиливая "буддистский" (в самом широком смысле) аспект. Да, мы хотим спокойствия. Сегодня нас не пугает переход из живого в неживое – мы так привыкли постоянно воплощаться-развоплощаться медийно, виртуально, что видим в последних четверостишиях гумилевского стихотворения просто яркую, умиротворяющую картинку, вроде обоев для телефона. Релакс, господа! Да ведь таким же – нарисованным, нереальным – стал и весь окружающий мир. Если подумать – справедливое воздаяние всем нам за сомнительную сделку, заключенную человечеством (еще скажите, что лично вы ее не заключали – кого ж это волнует). По ком звонит колокольчик в нашем аду – или раю? И кто теперь эти звоны сможет разобрать?