"В разгар сталинградских сражений я встретил свою Марусю". Воспоминания ребенка войны

Я второй час стояла у двери Александра Николаевича Еремина — героя моего нового материала. Мне не открывали, но за дверью слышались звуки — возможно, телевизор. Я уже запаниковала и собралась вызывать МЧС — вдруг человеку стало плохо? И тут на лестнице появился немолодой, но статный и бодрый мужчина в легком пиджаке и без шапки, несмотря на минусовую температуру. Внезапно он остановился у интересующей меня двери и достал ключи.

Значит, это он — очевидец краха нацистов под Сталинградом, тот, кому еще в детстве пришлось пережить все тяготы войны.

— А я тут вышел ненадолго на прогулку и заодно заглянул в наш клуб, где мы, ветераны и жители Сталинграда, собираемся, общаемся, проводим вместе досуг. Не все же дома сидеть, — просто объяснил мне Александр Николаевич, пропуская в квартиру.

— Но как же, сколько же вам лет, — я не смогла удержаться от вопроса.

— 96-й пошел. А вы сколько дадите? — улыбнулся Еремин.

Мне сразу стало спокойно на душе. Александр Николаевич, которому на вид не больше 75, явно не планирует поддаваться хандре. И обязательно расскажет потомкам о событиях страшной войны, которую сам застал мальчишкой.

400 тонн снарядов и одна шоколадка

— Я помню свое детство: в нем был прекрасный Сталинград. Очень много старинных зданий, красивых, не то, что сейчас строят — бетонные коробки. И Волга — широкая, глубокая, наша кормилица. Там, на Волге я и нес службу в годы войны, — начинает рассказ Александр Николаевич.

В начале лета 1941-го ему былот 13. Лето, каникулы, но юный Сашка не скучал: вместе с отцом он ходил в рейсы по Волге — настоящее приключение, будет о чем мальчишкам на улице рассказать! Жили в общем хорошо — размеренно и ладно.

— Мой отец тогда был капитаном баркаса, учил меня швартоваться, отчаливать, а иногда и за штурвалом разрешал стоять. Мне это дело нравилось, так что я ему помогал с большим удовольствием. Мама ждала ребенка и за нами приглядывала — у нас семья была многодетная. Все было спокойно. И тут как гром среди ясного неба: по радио объявили: "война, фашисты напали", — вспоминает Еремин. 22 июля 1941-го ему исполнилось 14.

Старшая сестра Саши почти сразу ушла служить радисткой. А он и еще двое младших братьев 1 сентября отправились на учебу. Младшие так и продолжили учиться, а Сашка помимо школьных занятий начал посещать училище для будущих капитанов — хотел пойти по стопам отца. Впрочем, учеба продлилась не долго: уже в 1942-м он стал работать на судах наравне со взрослыми.

— Сначала мы с отцом ходили в Астрахань — там был завод, мы забирали снаряды и везли их в Сталинград. Помню, случай был: идем по Волге, загружены снарядами по уши. Вдруг видим впереди вроде как "пробка" — много судов стоят, грузовые и пассажирские. Ну мы, несмотря на приказ как можно быстрее доставить груз, немного притормозили. Это нас и спасло. Подъехали к нам моряки, спрашивают: чего везете? Мы отвечаем, что 400 тонн снарядов. Все аж ахнули, оказалось, что Волга заминирована. Если бы мы пошли вперед, от нас и остальных судов даже щепок бы не осталось, — говорит Еремин.

К счастью, морякам пришла на ум идея, как на мину не попасть и приказ исполнить — судно повели в обход основного судопути по мелкой речушке.

— Еле-еле мы тогда прошли по усадке. Но все обошлось, к счастью. Правда, приехали мы все же немного позже, чем планировали и потому остались без еды — хлеб тогда выдавали по талонам, в магазине полки опустели. А тут нам новый приказ — следовать к пароходу, где находится министр речного флота товарищ Шашков, чтобы отвезти его далее в штаб. Пока взрослые готовили баркас, мне велели перейти на пароход. Захожу я в каюту, а там круглый стол, мужчины над картами склонились, что-то обсуждают. Подошел ко мне коренастый мужчина, спросил, кто я есть. Я объяснил. Посмотрел он на меня этак внимательно, а я худой был, да и по виду — малец. Спрашивает: продукты получали? Я только плечами пожал, мол, нету ничего в магазинах. Тогда он велел принести для нашей команды с кампуса что осталось — картошки, хлеба. А мне даже шоколадку подарил — невиданная роскошь в военное время.

Горящая Волга и капитанское звание

Этот день, 23 августа 1942 года, Александр Николаевич вспоминал потом еще не раз. Ведь именно тогда не стало его любимого, родного Сталинграда. Старинный красивый город превратился в горячую развалину, прохладные воды кормилицы-Волги — в адское пламя, а сам Сашка из мальца — в не по годам серьезного мужчину.

— Все началось к вечеру, мы тогда шли по Волге с товарищем министром в штаб. И тут в небе один за другим начали появляться немецкие самолеты. Бомбы, бомбы, взрывы, гарь. Мы сначала мало что понимали. Чтобы сберечь судно, старались вставать у водокачек — знали, их Гитлер запретил бомбить. Думал, немцам они пригодятся после захвата Сталинграда, — вспоминает Александр Николаевич.

Потом только стало известно: помимо обычных бомб немцы сбрасывали зажигательные — с фосфором. Авианалет длился около трех часов, за это время фашисты разбили не только заводы и жилые дома, но и нефтехранилища по берегам реки. Нефть почти сразу оказалась в воде, продолжая пылать.

— Видимости почти никакой — половина Волги в огне! Идем вдоль черной завесы, думаем только одно: борт у нашего судна деревянный, загорится вмиг. И тут вдруг отец командует: стоп машина! Министр к нему, мол, что случилось? А отец ему: послушайте. И услышали мы детский плач. Присмотрелись — а впереди лодка, в ней старики и дети, малыши навзрыд ревут. Видать, как бомбить начали, думали по воде уйти, да только достал их огонь. Весла потеряли, гребут ладошками. И вот-вот огонь до них доберется. Делать нечего — мы их обошли, баркасом от огня отгородили как смогли, все людей быстро-быстро к себе на борт погрузили. Глядим, и у нас борт загорелся! Ну мы, к счастью, быстро с огнем справились — тут уж все тушили, и капитан, и матросы, и министр!

— Идем дальше, пришли в порт, а там стоит паром с солдатами. Раненых срочно вывозить надо. А переправа не работает. Товарищ Шишков давай кричать: что такое, почему переправы нет?! Ему отвечают судно есть, есть и кочегары, и механики есть. А капитана и рулевого нету. Тут вдруг меня министр и спрашивает: Александр, ты скажи: сможешь работать? Принимай судно — по закону военного времени. Шел мне тогда 15-й год, — вспоминает Александр Николаевич.

— Делать нечего, встал я за штурвал баркаса и начали мы буксировать паром. А на нем аж несколько сотен солдат. Я за рулевого, Волга вся горит, страшно. Спасибо, отец подсказал на первых порах, помог выйти на чистую воду, да и дальше министра увез. А я остался капитаном и продолжал работать, пока не прислали на судно опытного взрослого. Тогда уже ушел в помощники капитана, но на пароме остался. Так мы и курсировали с одного берега Волги на другой: со стороны Сталинграда забирали эвакуированных женщин и детей, стариков, раненых. А в город, где буквально проходила линия фронта, перевозили новые подразделения Красной армии.

Обезвредить мину и сбить немецкий самолет

Так и остался Александр один — отца и всю семью из вида он потерял. Астраханская улица, где стоял когда-то их дом, сначала превратилась в линию фронта, а потом ушла под контроль немцев. Узнать что-то о семье не у кого, да и в город не выйдешь — баркас покидать некогда и незачем: команде выдавали сухой паек, иногда военные приносили на борт кашу или суп в котелках. Волга, ставшая в то время, пожалуй, главной транспортной артерией страны, ежедневно становилась полем боя.

— Помню, вышли мы и еще два судна в один день от причала. Тут, откуда не возьмись — четыре немецких самолета, один стал нас преследовать. А у нас на пароме восемь сотен солдат! Капитан на мачте, я к штурвалу встал. Руль кручу, с парома зенитный пулемет нас прикрывает, вроде отбились. И тут вдруг наш комиссар кричит: мина, мина! Я назад сдать успел, да не совсем: мину к нашему винту пеньковой веревкой притянуло. И вот плывет наш паром, и мина с нами плывет — метрах в пяти всего. Все замерли, конечно. Комиссар мне говорит: теперь, Сашка, от тебя все зависит: и солдаты, и паром, и баркас, и команда наша. Дали мне нож и прыгнул я в реку. А это сентябрь был, вода холодная, враз замерз. Но деваться некуда: ныряю, чтоб веревку обрезать. Четыре раза нырял, пока не освободил винт. Мину от нас течением отнесло метров за триста, тогда ее снайпер расстрелял, чтоб больше никому она не повредила.

— В другой раз комиссар отправил меня передать пакет в штаб. Высадили меня у пристани, на которой штаб генерал-майора Горохова стоял. Слышу, кричат мне: мальчик, мальчик, иди сюда! Обернулся: зенитка, я рядом двое солдат, один уже мертвый, второй раненый. Говорит мне: нас с самолета немцы расстреляли, скоро самолет вернется, а у нас боеприпасов нет. Неси их скорее! Я побежал, подтащил ящик, кое-как заложил боеприпасы по его подсказке. И как раз вовремя — самолет летит. Доля секунды, кое-как мы вместе выстрелили и на нашу удачу — попали! Побежал я в штаб, рассказать про раненого и пакет отдать. А генерал Горохов как услышал про самолет, выписал бумагу для нашего комиссара. Мол, пакет он получил, и просит наградить адъютанта (так он меня еще и адъютантом назначил) за сбитый немецкий самолет.

Но награду Александр Николаевич так и не получил. Комиссар не успел дать ход приказу — трагически погиб в октябре 1942 года. Тогда же едва не погиб и сам Сашка.

— Нас с воздуха минами расстреляли. Оглушило меня, я хочу встать, да не могу — вижу, нога вся в крови. Баркас стал тонуть, хорошо, мы у берега стояли, солдаты успели тех, кто выжил, на сушу вытащить. А комиссар наш погиб тогда, а с ним пропал и планшет с наградными листами.

Госпиталь, завод и нечаянная радость

После ранения Александр попал в госпиталь. К счастью, рана оказалась не глубокая — врачи вытащили осколки, наложили гипс и через пять дней парня выписали.

— Помню, вышел я на улицу, сел на лавочку в одном ботинке и заплакал. Думаю: куда мне идти? Баркас наш потонул, дома у меня нет, семья пропала. На мое счастье мимо проходил наш механик. Повел он меня на производство запчастей для техники — тогда армия очень нуждалась в них и предприятий в городе было несколько. Директор согласился взять меня на работу, дали мне место в общежитии, поставили на довольствие. Отправили в кузнечный цех, был я учеником кузнеца несколько месяцев. Работали мы много, но я к этому уже давно привык. Только о родных часто вспоминал, тосковал.

И тут у Сашки случилась нечаянная радость, такая, которая не каждому выпадает на войне. Случайно нашелся его отец — позвонил он директору завода, чтобы заказать запчасти для баркаса.

— Я когда голос отца услышал, внутри аж перевернулось все от радости. Потом оказалось, что он забрал семью и работал на пароме ниже по Волге, на границе с Саратовской областью. В 1943 году мои родные вернулись, отец и я вновь начали работать на переправе. Правда, дома у нас теперь не было — первое время жили в овраге в бомбоубежище. Но главное — что все вместе, главное — что живые, — вспоминает Еремин.

Саша да Маша

Случилось с ним в годы войны и еще одно знаковое событие: знакомство, которое он считает самым важным в своей жизни. Много важнее, чем встреча с генерал-майором, министром или любая награда.

— В 1942 году это было. Выгружаем мы солдат со стороны Сталинграда. Тут комиссар наш, он еще жив был, кричит: Александр, невеста твоя пришла! Я повернулся, вижу: девчушка с чемоданом и узелком. Просит взять ее в обратный путь, в эвакуацию, значит. Представилась Марусей и говорит: я буду Богу молиться, чтобы ни один самолет немецкий нас не бомбил. И, не поверите, но действительно, ни одного самолета, ни одной мины мы за тот путь не увидели. С той поры я в Марусю влюбился, хотя и понимал, что скорее всего не увижу ее больше.

Лишь в 1947-м Александр вновь случайно ее встретил.

— Что интересно — опять на пароме. На этот раз Маруся плыла в Сталинград. Увидел я ее, и меня как током ударило. Гляжу, и она покраснела. Стали мы беседовать, слово за слово, начали встречаться. И тут меня срочно в армию забирают, служить на Черноморский флот. А это ведь целых три года! Но Марусенька моя сразу сказала: ждать тебя буду. Переписывались мы с ней все это время, а уж в 1951 году, когда демобилизовался я, мы и поженились.

Свадьбу широко не праздновали, просто сходили в ЗАГС, а после повенчались. Таинство батюшка согласился провести ночью — партийному Еремину ходить в церковь было нельзя, но Маруся уж очень этого хотела.

— С тех пор так и жили мы: Саша да Маша. И прожили мы с ней 67 лет с половиной.

Рассказывать дальше Александр Николаевич не смог: глаза предательски заблестели, голос стал срываться. Три года назад его любимой и единственной Маруси не стало. Теперь жить ему помогает только одна мысль: Маруся бы не одобрила, если бы он впал в уныние.

Наследники Победы

Унывать не дают и внучка с правнуком, которые часто приходят в гости.

— Расслабляться я себе не даю, на диване сидеть не приучен. Сейчас работаю председателем в организации "Дети военного Сталинграда". Мы там встречаемся, посещаем школы, беседуем с детьми. Рассказываем подрастающему поколению правду о войне. Сейчас ведь много лжи вокруг. Однажды во время такой встречи в школе ребята мне сказали, мол, в интернет пишут, что войну на самом деле американцы выиграли. Я им на это ответил: можете не сомневаться, вы — правнуки сталинградцев, правнуки победителей. А значит, и наследники нашей Победы. Берегите ее.

Валентина Брыкалина