The Strategist: Спасет ли Макрон ЕС от технократии и популизма?

Избрание бывшего министра экономики Франции Эммануэля Макрона на пост президента страны дает возможность Европейскому союзу преодолеть внутренние конфликты, ускоряющие его распад. Новый глава Елисейского дворца, вместо того чтобы становиться на сторону старых элит или новых популистов, обещал сплотить широкие политические силы под знаменем европейских реформ. Но сможет ли он в действительности вдохнуть новую жизнь в больной европейский проект, пишет Марк Леонард в статье для The Strategist. Так, во время встречи Макрона с канцлером Германии Ангелой Меркель он предложил план прекращения «холодной войны» между северной и южной частями ЕС, то есть о конце напряженности между сторонниками жестких мер экономии и теми, кто выступает за политику экономического роста. Затем во время визита президента России Владимира Путина во Францию Макрону, возможно, удалось найти способ преодолеть разрыв между восточными и западными флангами ЕС, которые хотят, соответственно, сдерживать Россию и пойти с ней на взаимодействие. Аналогичным образом, Макрон попытался примирить идею открытой Европы с продвижением идеи Европы-крепости. Он хочет принять больше беженцев, при этом призывая ЕС создать пограничную силу численностью в 5 тыс. военнослужащих и ускорить высылку нелегальных мигрантов. Однако несмотря на то, что многие лидеры стран-членов ЕС с облегчением восприняли избрание Макрона, связано это было в большей степени с их надеждой на то, что он сможет вдохнуть новую жизнь в проект, а не пойдет на радикальный разрыв с прошлым. Чтобы добиться истинных изменений, Макрону придется преодолеть две противоречивые, но взаимодополняющие политические модели, которые определяли на протяжении последнего десятилетия управление ЕС: технократию и популизм. Технократия с самого начала была основной чертой европейской интеграции. Жан Монне, французский экономист, который считается одним из основателей современного ЕС, славился своей способностью превращать крупные политические конфликты в более мелкие технические проблемы. Этот метод был очень успешным в послевоенный период европейской реконструкции, поскольку он позволил дипломатам и официальным лицам из разных стран обходить национальные разногласия или затяжные обиды и решать самые насущные проблемы континента. Но с течением времени дискуссии по вопросам политики ЕС отошли от модели Монне. В настоящее время они, как правило, полностью оторваны от национальной политики, что обусловлено логикой институтов ЕС, а также потребностями государств-членов. Более того, принятие решения на уровне ЕС было законсервировано в жестких кодексах, которых теперь должны придерживаться государства-члены, даже если их правительства или избиратели не поддерживают их. Вместе эти тенденции подпитывали широко распространенное мнение о том, что нет альтернативных форм управления ЕС, и что в Европе управляют элиты, которые мало заботятся об интересах людей, которым они должны служить. Ставший очевидным в последние годы популистский взрыв является естественной реакцией на эту оторванную форму технократии. Неслучайно, что такие политики, как Марин Ле Пен во Франции, Герт Вилдерс в Нидерландах, Виктор Орбан в Венгрии и Найджел Фарадж в Соединенном Королевстве, стали голосами «людей». Благодаря референдумам — их любимому политическому инструменту — они смогли нанести удар по договору о конституции ЕС, Соглашению об ассоциации между ЕС и Украиной, сделкам по приеме беженцев, а также — после референдума по выходу Великобритании из состава ЕС — и самому составу ЕС. Из-за того, что европейские технократы стремились к скрытой интеграции для разрешения кризиса евро и беженцев, популисты перешли в еще более активное наступление. И каждый раз, когда популистские референдумы против соглашений ЕС заставляют национальные правительства отступать на технократическую территорию, популистский нарратив лишь укрепляется. Британские переговоры по Brexit уже стали полем битвы между технократами и популистами, в которой каждая сторона стремится к такому результату, который будет поддерживать её нарратив. Когда премьер-министр Великобритании Тереза Май говорит, что хочет «добиться успеха по Brexit», ее слова с тревогой звучат в Брюсселе и других европейских столицах, потому что такой результат может вдохновить популистские антиевропейские движения в других странах европейского блока. Чтобы предотвратить этот сценарий, некоторые члены правительства Германии, опасаясь, что они не смогут удовлетворить другие требования Макрона (особенно в отношении реформ в еврозоне), надеются работать с ним на то, чтобы сделать Brexit непривлекательным. Похоже, именно на это намекал председатель Комиссии ЕС Жан-Клод Юнкер, когда говорил, что «Brexit покажет, насколько привлекательнее быть членом нашего союза», благодаря которому «люди пользуются свободой жить, покупать, любить и торговать через границы». Понятно, что лидеры стран Европы будут держаться за Brexit, как за единственный вопрос, по котором могут добиться согласия государства-члены ЕС. Но, к сожалению, дебаты по Brexit, как правило, вызывают худшие инстинкты элиты ЕС, не в последнюю очередь потому, что они побуждают их бороться за статус-кво, а не за реформы и инновации. Если страны ЕС будут по-прежнему обращать взор внутрь, поглощенные вопросами, поставленными Brexit, следующие пять лет будут такими же стерильными и непродуктивными, как и прошедшие. Основным вопросом теперь является, сможет ли ЕС ухватиться за «руку помощи», протягиваемую Макроном, и начать смотреть в будущее в поисках нового проекта, а не возвращаться к прежним противоречиям. Без сомнения, многие наблюдатели поупражнялись в остроумии в отношении Макрона из-за его нежелания вставать на ту или иную сторону в каких-либо дебатах. И сатирики указали, что он начинает почти каждое предложение с выражения «в то же время». Но для ЕС, на протяжении долгого времени находящегося в безвыходном положении, предлагаемые грандиозные сделки Макрона могли бы стать ценной возможностью двигаться дальше на основе не на институциональных изменений, а на политических компромиссов. В области безопасности Макрон пытаются совместить жесткие антитеррористические меры с более гуманитарным подходом к беженцам. В области экономической политики же он предложил реформы в обмен на инвестиции. И, учитывая его жесткую позицию в отношении России и поддержку действий в Африке и Средиземноморье, он мог бы даже объединить южных и восточных членов ЕС вокруг общей внешнеполитической стратегии. Если Макрон оправдает связанные с ним ожидания, он не будет выступать за технократию или популизм, выбрав истинно третий путь. Безусловно, этот термин избит, но Макрон мог бы наполнить его новым смыслом, если бы он мог совместить, а не принимать сегодняшние ложные альтернативы. Ему придется преодолеть географические деления ЕС и встать одновременно на позиции проевропейского и патриотического политика, создания истеблишмента и анти-истеблишмента, открытого и протекционистского, выступающего за экономический рост и фискальную сдержанность. Таким образом, может ли метод Макрона позволить лидерам ЕС разорвать порочный круг технократии и популизма и положить конец параличу последнего десятилетия? Пока что единственное, в чем можно быть уверенным — если перефразировать другую избитую фразу — то, альтернативы нет.