Эммануэль Макрон — «преемник» или самостоятельный игрок?

В отличие от выборов пятилетней давности, когда до последнего момента не было уверенности в том, кто станет президентом Франции — Николя Саркози или Франсуа Олланд, а разрыв во втором туре составил порядка 3%, в этот раз почти все политологи уверены: разрыв между Марин Ле Пен и Эммануэлем Макроном будет исчисляться двузначными цифрами. Если только не произойдет каких-то чудес с явкой, должны повториться ситуация, когда Жак Ширак победил кандидата Национального фронта со счетом 82 на 18. Хотя в этот раз такого рекорда ожидать не приходится, почти наверняка следующим президентом Франции станет молодой экономист Макрон. Эммануэля Макрона принято называть «центристом». Он и сам себя так называет. Но это, скорее, лишь потому, что и нам, журналистам, и политикам необходимо каким-то образом коротко характеризовать того или иного кандидата, если угодно, привязать к нему некий ярлык, лейбл. Отсюда и берутся все эти «левые», «правые», «центристы» и «ультра-националисты». И это несмотря на то, что в современном мире все чаще «левые» ведут правую политику и наоборот. Поэтому, возможно, куда вернее сказать, что Макрон — непонятный в смысле своей политической ориентации кандидат или, если угодно, технократический. Ведь если Марин Ле Пен явно делает ставку на популизм, то предвыборную стратегию Макрона можно, скорее, назвать продуманным «маркетингом». Да, общественная модель, которой он почти наверняка будет следовать в годы своего президентства — это модель социально-либеральная. Но ведь никто из современных политиков, придя к власти, не решается уйти от нее далеко — во всяком случае, в развитых обществах. Даже такие, если можно так выразиться, «принципиальные» капиталисты, как американцы или британцы — тут в первую очередь, конечно, на ум приходит пример Дональда Трампа. Одним из основных пунктов его программы был отказ от Obamacare, но в результате в общих чертах эта система была в США сохранена. То есть еще раз: Макрон — ни левый, ни правый. Однако одновременно с этим его вполне возможно назвать «преемником» Франсуа Олланда, который вроде как считается левым президентом. Отсюда и неофициальное поздравление последнего с победой в первом туре. Отсюда и призывы голосовать именно за Макрона во втором, которые появились со стороны многих выбывших кандидатов буквально в самые первые минуты после того, как были обнародованы первые результаты. В этом еще одна необычная особенность нынешних выборов. Как бы ни заявляли кандидаты прошлых лет, что они, например, являются наследниками идей генерала Де Голля, это было не более чем фигурой политической речи. Как такового института политического «преемничества» в Пятой республике до сих пор не наблюдалось. Однако фактически Макрона, подобно Олланду пять лет назад, можно назвать ставленником определенных кругов, которые, умело используя механизмы демократии Французской Республики и необычность сложившейся в последнее время политической ситуации, постарались поставить «своего» человека во главе страны — президентской, как и Россия. Тут можно напомнить о том, что Макрон считается протеже Жан-Пьера Жуйе — бывшего комиссара по европейским делам в правительстве Франсуа Фиойна, а позднее — главы регулятора по банкам и рынкам ценных бумаг. А также Жака Аттали — основателя Европейского банка реконструкции и развития, у которого он работал в так называемой Комиссии освобождения французского экономического роста, кратко — «Комиссии Аттали», и по рекомендации которого в 2008 году он занял ответственный пост в банке Ротшильдов. То есть совершенно очевидно — если не прямой ставленник банковского и финансового лобби, то человек, весьма к нему близкий. Однако если посмотреть на общие результаты голосования по всем кандидатам, становится понятно: левые избиратели, равно, как и правые, во Франции никуда не делись. Фактически речь идет о негативном голосовании. Именно негативном, а не протестном. Если пять лет назад Франсуа Олланда избрали во многом потому, что французам откровенно надоел Николя Саркози, то теперь Макрона, скорее всего, изберут, так как голосовать больше особо не за кого. И в этом еще одно коренное отличие от ситуации 2002 года, когда Жак Ширак имел значительное число последователей. При том, что сейчас кандидат от социалистов, Бенуа Амон, набрал всего 6,3%, это свидетельствует, скорее, лишь о глубоком кризисе соцпартии, которая сейчас, как это уже случалось в истории Франции, опять оказалась на грани выживания. Невеселы дела и у республиканцев. Хотя Франсуа Фийон и набрал почти 20%, это лишь потому, что для избирателей, голосовавших за правого кандидата не было такого числа альтернатив, как у тех, что голосовали за левых. Меньше чем через два месяца во Франции пройдут законодательные выборы. Учитывая, что они проходят по исключительно мажоритарному принципу, каким окажется следующий состав Национальной ассамблеи, удастся ли в ней сформировать хоть какое-то более-менее внятное парламентское большинство, совершенно не понятно. Не понятно и то, каким в таких условиях окажется и следующий состав французского правительства. То есть с большой долей вероятности можно прогнозировать: в ближайшие годы Франции придется жить в условиях перманентного политического кризиса. С точки зрения внешней политики, с учетом убеждений учителей Макрона, можно ожидать усиления курса на евроинтеграцию, который может включать еще большее делегирование национальных полномочий Еврокомиссии. В первую очередь — полномочий финансово-экономических, вплоть до фискальной политики. При этом отношения со странами вне ЕС, в том числе и Россией, будут строиться в прежнем ключе. Все так и будет, если только вдруг Макрон не проявит себя как в высшей степени самостоятельный и блестящий политик, который сумеет действительно увлечь за собой страну, предложив ей некую реальную программу реформ — и экономических, и политических. Но судя по его достаточно невнятной и не отличающейся особой оригинальностью предвыборной программе, рассчитывать на подобный поворот особо не приходится.​