Единственная наша. Признание в любви к Лиге чемпионов

Знаешь, однажды ради тебя я вырвал из дневника лист с двойкой по французскому языку. Я стоял в подъезде и жутко нервничал, но не потому что раньше этого не делал, нет, как раз в этом опыт был уже большой, и хладнокровия должно было хватать. Я нервничал, потому что в дневнике оставалось всего два листа, а на дворе было лишь начало апреля. Если бы родители решили проверить дневник, они бы заметили, что до его последней страницы не осталось почти ничего, и мне была бы крышка. Дневник не проверили, но игра не стоила потраченных в подъезде часов жизни — «Ювентус» и «Ливерпуль» вязко боролись, я уснул и только утром узнал, что матч и закончился нулями. Я тебе больше скажу: однажды ради тебя я спрятался и ждал игры «Спартака». Под одеяло я накидал игрушки, чтобы родители, когда зайдут в детскую, удостоверились, что я сплю, и юркнул под стоявший в зале перед стареньким «Рекордом» диван. Я спалился ещё до стартового свистка — сверху диван, а снизу ковёр предательски пылили, и, как я ни старался подавить в себе чих, это всё равно получилось достаточно громко. В какой-то мере с тех я могу считать, что заработал самое быстрое удаление в твоей истории. От одной фразы «Мама, веришь ли ты мне, я смотрю на этот футбол. Это фантастика!» голосом Василия Уткина я, как и любой совершеннолетний и здравомыслящий человек, покрываюсь мурашками. Я помню, как по ходу того твоего исторического матча Юрий Розанов требовал, чтобы это был финал, но ты же всегда была реалисткой, да? Под занавес ты безоговорочно всегда оставляешь только аплодисменты победителям, но лучшее представление на финал — далеко не в каждом случае. Так ведь во всём и всегда в жизни. Ты научила меня осознавать, что одна минута может поменять всё, а две минуты — разрушить психику целому поколению людей. Ты заставила верить, что дворовые удары с пыра — не низкий жанр и не основное оружие неумех вроде меня, а высокое искусство с белозубой улыбкой и подпрыгивающими на бегу кудряшками. Я не буду ванильно врать, что твоя музыка — лучшая в мире, но я точно знаю, что угадаю её примерно с полуторной ноты. Когда я смотрю на свою кредитку, где два разноцветных мастеркардовских мяча сливаются в один символ, я не вспоминаю о том, сколько на карточке денег (ладно, хорошо, ты права — я вообще стараюсь об этом не вспоминать), а проигрываю у себя в голове: «Эта трансляция была представлена…». Благодаря тебе я помню, как выглядят Гус Хиддинк с усами, улыбающийся Эктор Купер, Рауль не в майке «Реала» и Дмитрий Сычёв (просто помню как выглядит). Ты помогаешь мне исчислять время: «В каком году, говорите, это было? А, это когда Серхио Рамос прервал полёт „Атлетико“ к кубку уже после выпущенных шасси?». Ты не появляешься в моей жизни раз в четыре года, как другие, а идёшь со мной почти круглый год. Я знаю, что чувства стали немного остывать со временем и приходится всё чаще ностальгировать, чтобы найти в себе новые силы любить тебя. Ты почти перестала меняться, хоть и стала сильно богаче, каждый год у нас всё одно и то же. Знаю, что я не единственный, кто любит тебя так же сильно, как я, и вообще-то, как и любой добропорядочный эгоист, не готов ни с кем делиться тем, кого люблю. Но для тебя я делаю исключение и готов понимать, что ты не моя, а наша единственная. Я знаю, что всё это звучит глупо, но ведь и любое признание в любви, если оно искреннее, выходит путаным и волнительным. Кроме того, для несмелых признаний зачем-то придумали целый день (и я говорю тебе спасибо хотя бы за то, что ради тебя не приходится толпиться среди ошалевших мужчин в оформленных сердечками и победным запахом зелени валентиновской индустрии магазинах парфюмерии), а сегодня ещё и всё сошлось. Ты вернулась ко мне. Ты вернулась к нам. Я люблю тебя, Лига чемпионов. Сияй.