Человеческий фактор

Тонкие нюансы столичной реставрации в беседе с Лидией Алексеевной Шитовой, одним из самых опытных московских архитекторов-реставраторов, лауреатом премии имени А.И. Комеча 2015 года. Лидия Алексеевна просила не сосредотачиваться на её заслугах, но в положении о премии уточняется, что она вручается "за общественно значимую гражданскую позицию в деле защиты и сохранения культурного наследия России" — примерно так все и есть. Добавим, что Лидия Алексеевна замечательный педагог и автор сих строк имеет честь называть её своей первой учительницей. За годы знакомства мне несколько раз доводилось наблюдать Лидию Алексеевну, что называется, в деле – на строительной площадке. Специфика московской реставрации состоит в огромном количестве памятников неизученных, невыявленных, многослойных, так что иной раз осознание ценности здания, "удревнение" его датировки происходит уже в процессе реконструкции. А народ на стройплощадках встречается разный. В учебниках и в законодательных актах написано одно, а на деле выходит совсем другое и часто решающим моментом становится человеческий фактор, умение договариваться и искать компромиссы. Так вот Лидия Алексеевна известна своим мастерством налаживать мосты понимания с представителями разных сословий, от простых рабочих до так называемых представителей заказчика. Однажды я присутствовал при виртуозной беседе, когда невысокая и негромкая Лидия Алексеевна вела диспут с огромным бритоголовым представителем, задачей которого было переоборудование допетровских сводчатых залов в нормальный спортбар. Она ему говорила: "Вы не понимаете своего везения, у всех бары как бары, а вам достались совершенно уникальные палаты…", а он громыхал: "Так, с этим не ко мне, палаты все в Кремле, а здесь будут пиво разливать!" Тогда Лидия Алексеевна изменила тактику: где разливать, как разливать? Товарищ оживился – мы, дескать, очень хорошо всё сделаем, вот тут поставим стоечку, вот тут телевизор с футбольной трансляцией. И пошел разговор, и выяснили, что стоечка будет лучше смотреться вот здесь и стену ломать не придётся, а девушки с подносами могут выходить не как попало, а через восстановленный древний портал – и действительно, сработало. - Лидия Алексеевна, а была ведь ещё история, когда рабочих, которым было поручено безжалостно переоборудовать памятник под офис, вы обратили в реставрацию так, что после они на своих дачах ставили кирпичные своды по образцам 17 века? - Был один рабочий, с которым мы долго обсуждали проект его дачного домика, эта встреча произошла в доме 16 на Большой Лубянке. Дело в том, что там пришлось рабочих просто обучать на месте, они впервые работали с памятником, а это же совсем другие технологии. У заказчика не было ни денег на реставрацию, ни особого интереса, и лишь личная увлеченность прораба, который случайно услышал наш разговор о московских древностях, позволила частично восстановить фасад петровского времени. Частично – потому, что окна нижнего этажа, которые были уже наполовину сложены, не понравились заказчику. Он сказал, что не хочет жить в казематах и что ему нужны окна большего размера — рабочие неделю отказывались разбирать свою, столь кропотливую работу. Мы живем в городе с вот таким средним уровнем культуры, и всё что мы можем сделать — это со всем терпением налаживать контакты — с заказчиками, подрядчиками, исполнителями работ, это главная задача архитектора-реставратора по окончании института. Ведь мы, специалисты, видя аварийное здание, понимаем, что перед нами памятник, а тот, кто его взял в аренду не всегда это понимает, а зачастую вообще ничего понимать не хочет. К сожалению, это очень старая, неизменная проблема — читая то, что писали реставраторы сто лет назад, приходится признать, что ничего принципиального в нашем менталитете не изменилось. - Но наши английские коллеги сказывали, что подобные проблемы с невежеством и самоуправством заказчиков они проходили в 60-е годы, когда застройка Лондона была почти бесконтрольной. А потом были написаны законы, выстроена система охраны памятников, которая считается довольно успешной. - В Лондоне – может быть. Наши законы сами по себе тоже недурны, но Закон о наследии, даже с учетом всех улучшений 2015 года, не может охранить памятник от варварства, жадности и чьих-то безумных идей. Я вспоминаю, как принимали одну из прежних редакций этого закона, когда чиновник долго рассказывал о его преимуществах, а потом слово взял Лев Артурович Давид, как теперь говорят, классик советской реставрации, и спросил: "А что будет с теми, кто не посчитает нужным исполнять требования закона?". Чиновник ушел от ответа, сказав, что в разных странах существует разная практика, и в Японии, например, бывает достаточно общественного порицания. "Ну, если в Японии достаточно…", — ответил Давид. У нас же другое население, другие традиции, но я знаю, что чему-то обученная бригада рабочих, придя на следующий памятник, будет знать как можно и как нельзя с ним обращаться, и это не менее важно, чем попытки юридически влиять на нарушителей. Грамотность архитектора иной раз спасает памятники, находившиеся в самом безвыходном положении. Если вы бывали на концертах в камерном зале Тургеневской библиотеки, то обращали внимание, что две стены этого зала представляют собой более старые уличные фасады, решенные в разной стилистике – торцевая сохраняет декор петровского времени, а продольная середины 18 столетия, наглядное пособие по истории московского барокко. Этот зал существует благодаря Ольге Юрьевне Шмыглевской, которая в конце 1990-х работала в архитектурной мастерской Александра Асадова. Когда начались работы и уже был готов проект приспособления, неожиданно открылись следы сбитого кирпичного декора. Когда Ольга Юрьевна увидела эти наличники, она сумела уговорить своё руководство, а также дирекцию библиотеки. Первому пришлось срочно менять проект, а вторым — терять около ста квадратных метров площади, так как мы замыслили не восстанавливать межэтажное перекрытие, чтобы раскрыть в интерьере старые фасады. Однако ей за этот подвиг пришлось расплатиться уходом из мастерской – не все коллеги его оценили, потому что проект переделывать пришлось бесплатно. До недавнего времени большую роль играло участие инспекторов Управления охраны памятников, которые вмешивались в конфликты и помогали договариваться со строителями – я не представляю, что бы мы делали с палатами в Лаврушинском, 4, где нам дали месяц на то, чтоб принять решение по реставрации. Они буквально разваливались, по ним не было ни обмеров, ни исследований, а нам сказали – если не будет проекта, через месяц начнём реконструкцию без этих ваших фокусов. Инспектор Марина Сергеевна Никольская вопреки принятой процедуре позволила нам открыть работы без проекта, по чертежу единственного найденного фрагмента 18 века. Уже потом, в процессе работы, нашлись более ранние части здания, решения по ним принимались на ходу. Ненормально так работать, но в условиях, когда нет возможности затормозить стройку, другого выхода не бывает. Я говорю о дружбе с Управлением охраны в прошедшем времени, потому что после смены руководства инспекторам очень редко разрешают выезжать на объекты, теперь они занимаются в основном работой с документами. И в ситуациях, требующих немедленного вмешательства, а не бюрократической переписки, реставраторы остались наедине с теми, кто не всегда готов идти им навстречу. - Лидия Алексеевна, вы год за годом воспитываете и студентов, и строителей, совсем не безрезультатно, но качественно ситуация меняется слишком медленно. Я знаю тех, у кого опустились руки, кто поддался пессимизму – у нас есть, чем их утешить? - Вы же знаете, Саша, что жизнь вообще не очень оптимистичная штука. Но есть профессии, такие как врачи, учителя и реставраторы, которые не зависят от внешних обстоятельств – мы будем так же работать, что бы ни творилось вокруг. Я слыхала, что в одном из горных монастырей Толедо, есть надпись: "Путник, дальше дороги нет, но идти надо".