Любая дискуссия о высшем и школьном образовании в последние годы напоминает плач Ярославны: их хоронят, но тем не менее оба до сих пор живы. Другой вопрос, в каком они состоянии и куда движутся. В День студента NEWS.ru поговорил о проблемах образования и уникальном случае Алисы Тепляковой с заслуженным профессором МГУ, академиком Российской академии образования Александром Асмоловым.
«Какие будут учителя — таким и будет наше с вами общество»
— В чём вы видите главную проблему высшего образования в России? Это недоступность, непрестижность, устаревшие методы обучения?
— Всегда опасно указывать только один мотив и лишь в нём видеть причину многих сложных явлений. Я придерживаюсь формулы: нет ничего более рискованного, чем простые решения сложных проблем. То же самое мы часто имеем с проблемами развития высшего образования.
С высшим образованием сегодня связывают самые разные явления в России. Совсем недавно Министерством науки и высшего образования был проведён уникальный конкурс «Приоритеты 2030»: за право получить господдержку для исследования и выработки программы трансформации высшего образования бились различные вузы России. Сам факт проведения этого конкурса, на кону которого стоял спецгрант в 1 миллиард рублей, говорит о важности и необходимости решения этой проблемы.
— И как надо трансформировать высшее образование?
— Если хотя бы один человек сегодня скажет, что знает, каким высшее образование будет завтра, он окажется в ситуации, наиболее ёмко описанной моим любимым бардом Александром Галичем: «Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы, не бойтесь мора и глада. А бойтесь единственно только того, кто скажет: „Я знаю, как надо!“».
Эти слова Галича относятся и к тем, кто занимается поиском решения проблем высшего образования, которое переживает тяжёлое время в разных странах мира, в том числе в России. Именно поэтому составляется целый ряд уникальных проектов, которые так или иначе исходят из того, что должна быть построена другая методология образования, которая прежде всего давала бы трансформацию мышления профессорско-преподавательского состава и студентов.
Моя позиция: трансформацию образования необходимо начать с педагогических вузов, которые готовят учителей для школ. Вот здесь, как мне кажется, наиболее серьёзные риски.
Как сказал замечательный поэт Наум Коржавин, «смерть России готовится в педагогических университетах». Какие будут учителя — таким и будет наше с вами общество.
«Надо уходить от вузов-мегамаркетов»
— В недавнем интервью NEWS.ru профессор МГИМО Юрий Вяземский заявил, что с «высшим образованием в России пора заканчивать», в том смысле, что сегодня стране, по его мнению, не нужно такое количество специалистов с дипломами, какое выпускают вузы. Есть ли сейчас смысл в массовом получении высшего образования?
— Не стоит хоронить высшее образование, надо искать иные формы и уходить от вузов, которые являются своего рода мегамаркетами, продающими услуги.
Сейчас создана программа, которая для меня невероятно значима. У неё странное, придуманное мною парадоксальное название — «Ректорий». Это программа подготовки команд трансформации высшего образования. Первым, кто у меня выступал с рассказом о своём видении путей развития высшего образования, был не академик, не могучий математик, а ректор Академии дураков, которая существует под Парижем, — мой друг клоун Слава Полунин.
Он говорил, что высшее образование должно прежде всего давать смыслы и понимание, ради чего оно существует. Высшее образование не сводится только к когнитивным, социальным и биологическим наукам — во главе всего должны быть науки о человеке. То есть высшее образование будет связано с резким изменением классификации наук и появлением так называемого трансдисциплинарного познания.
И главный, кто будет голосовать против устаревших форм образования, — студент. Я считаю, что близятся те дни, когда слабые профессора покинут аудитории, поскольку студенты будут голосовать ногами.
«На стипендию и в моё время прожить было сложно»
— Вы преподаёте на психологическом факультете МГУ больше 50 лет. Видя нынешних абитуриентов, вам хочется сказать спасибо за ЕГЭ?
— Мне не хочется сказать спасибо за ЕГЭ. Мне хочется сказать спасибо за то, что я вижу, как меняются мои студенты от поколения к поколению. ЕГЭ — частность. Это единый, но не единственный экзамен. Необходимо трансформировать ЕГЭ так, чтобы он не был контролем памяти, а был основан на творческих решениях.
Я не являюсь противником ЕГЭ, я являюсь противником той формы, в которой существуют натаскивание и дрессура. Вот это для меня недопустимо.
— Что отличает сегодняшних студентов и радуют ли вас эти черты?
— У каждого поколения были свои портреты, свои прелести. Со студентами 1980-х годов мне порой было легче установить контакт, потому что мы читали одни книги. А сейчас приходят студенты, у которых я с радостью учусь.
В последний год мы строим лекции как совместные доклады в виде интеллектуальных поединков. Сколькому я у них научился, сколькому они научились — просто сказочно! Форма, когда профессор вещает, а студенты внемлют, ушла. Зато пришли ребята, которые задают такие вопросы... Для меня главное, чтобы студенты научились правильно задавать вопросы, искусство точной постановки вопросов важно для любого образования, а для психологического особенно.
Помните фильм «Средство Макропулоса» о секрете вечной молодости? Благодаря студентам я всё время в тонусе, каждый раз в волнении, что подведу их ожидания, окажусь им неинтересным. Это является драйвером поиска понимания, куда они идут. Пока у меня будет диалог со студентами, я буду чувствовать свою силу и нужность. Если этот диалог будет потерян, я буду выступать как профессор утраченных перспектив.
— Сколько сейчас составляет стипендия среднестатистического студента? На неё можно прожить?
— Боюсь чётко оценить, но на стипендию всегда было сложно прожить, это и в моё время было трудно. Многие сегодняшние студенты — многозадачники, это их ключевая черта. Они не только учатся, но и делают всё, чтобы заработать на достойную жизнь.
— Вам за 50 лет работы хоть раз предлагали взятку за экзамен?
— Мне в этом плане дико повезло. Хотите верьте, хотите нет, но меня не искушали. Нет, мне не предлагали взятку. Может быть, я такой страшный? Предложение взятки за экзамен означает полное отсутствие знаний. Мне было бы стыдно прежде всего за самого себя. Это означало бы потерю репутации. Я могу чего-то не знать, но потеря репутации — самый большой риск для меня.
Я не выпендриваюсь, но если бы я один раз согласился на взятку, я бы, наверное, смог купить несколько бутылок шампанского, однако после этого мне бы не захотелось жить.
«Ситуация с Алисой Тепляковой — это большая трагедия маленького ребёнка»
— Происходящее с 9-летней студенткой вашего факультета Алисой Тепляковой — проблема её и её семьи или неготовности системы высшего образования к обучению вундеркиндов?
— Мы не имеем дело с вундеркиндом, мы имеем дело с дрессурой. Ситуация с Алисой Тепляковой — это большая трагедия маленького ребёнка.
Никому не понятно, куда спешит Алиса Теплякова. Есть закон неравномерного развития высших психических функций: памяти, внимания, мышления и так далее. Когда в контексте этого закона начинается дрессура одной функции и её мускулизация, у других функций происходит дисфункция. За подготовкой Алисы Тепляковой стоят мнемотехнические приёмы — натаскивание памяти, которые сконструировал её отец Евгений Тепляков.
Мы имеем трагедию потерянного детства, абсолютно неадекватное поступление на факультет психологии МГУ. Я мог бы что-то обсуждать, если бы Алиса Теплякова пришла в консерваторию как блестящий музыкант, как Кисин (Евгений Кисин — российский, британский и израильский пианист-виртуоз. В 10 лет исполнил с оркестром 20-й концерт Моцарта, в 11 лет дал первый сольный концерт. — NEWS.ru), это было бы другое. Но девочку лишили детства!
Когда Алиса на вопрос корреспондента , почему она выбрала факультет психологии, говорит, что «папа знает», и испуганно, затравленно смотрит на папу, а тот восклицает «Да, это меня надо спрашивать!», это и есть диагностика ситуации. Лишив ребёнка выбора, по его развитию нанесли удар.
В моём понимании, главная линия, которая может быть в отношении Алисы Тепляковой, это прекратить вкладывать в неё те или иные программы, как в робота, а развивать её личность и поддержать в сложной ситуации, чтобы не было ещё большей трагедии.
— Какие проблемы выявил пример Тепляковых?
— Ситуация с Алисой Тепляковой стала триггером для понимания необходимости трансформации школьного образования. Её пример показал, что ЕГЭ в нынешнем виде — дрессура, к нему, базируясь на памяти, можно подготовиться и в восемь лет. Это убеждает нас, что вариативное образование, образование по выбору, должно стать стратегией развития в разных странах, в том числе в России.
В ближайшие годы будет появляться всё больше детей с ускоренными вариантами развития. Потому что школьное образование, нацеленное на подготовку середняка, уходит в прошлое. Сегодня наступает время разных темпов развития для ребёнка. И вот здесь ключевой вопрос — трансформация стратегии столь любимого мною школьного образования.
Если школьное образование не будет образованием вариативным, если, что важно, не изменится социальная роль учителя (он должен перестать быть просто «предметником», стать мотиватором, коммунакатором и навигатором), мы всё больше будем сталкиваться с тем, что школьное образование не отвечает реалиям сегодняшнего дня и изменившемуся времени. В этом я уверен.
— Вы как член Совета по развитию гражданского общества и правам человека при президенте РФ (СПЧ) месяц назад обратились к главе СПЧ Валерию Фадееву, уполномоченному по правам человека в РФ Татьяне Москальковой и детскому омбудсмену Марии Львовой-Беловой с просьбой обратить внимание на «эксперимент» над 9-летней студенткой. Какова была их реакция?
— Я поражён тем, что сделано для понимания этой ситуации Марией Львовой-Беловой. Её переживания, её боль... Она восприняла трагедию Алисы Тепляковой как свою собственную и ищет выход из этой сложнейшей ситуации не ради пиара, а ради девочки.
Уверен, что в ближайшее время будут найдены подходы, которые уменьшили бы ту трагедию, в которой оказалась девочка.
— Имеете в виду индивидуальный план обучения в МГУ?
— Нет, только не это. Это нонсенс! Вовсе не об обучении идёт речь. Существуют две проблемы — обучения и развития. Индивидуальный план обучения — это всё бла-бла. Главное, построить программу развития личности ребёнка, у которого резкая дисгармония между познавательным и личностным развитием. Я вообще не говорю об обучении.
Должны быть выработаны подходы к мотивирующим средам, в которых ребёнок бы развивал свою личность, а не перепрыгивал, как на трамплине, через тот возраст, когда он может общаться со сверстниками, играть, заниматься исследованиями. Девочка перепрыгнула все эти этапы, и в результате её развитие под угрозой.
Вряд ли она будет студенткой психологического факультета в традиционном смысле. Потому что программа психологического факультета вступает в резкий диссонанс с личностной зрелостью 9-летнего ребёнка.
Здесь могут быть другие программы: школа юного психолога, дополнительные программы, которые, я уверен, будут открыты для Алисы. В них она сможет проявить себя. Но формальная программа факультета психологии и дальнейшее развитие Алисы как личности, с моей точки зрения, несовместимы.
— Считаете, что её отцу всё-таки следует забрать документы с психфака?
— В этом у меня нет никаких сомнений. Любой эксперимент надо ставить с учётом интересов личности. В настоящий момент мы имеем эксперимент над ребёнком без согласия ребёнка. Очень надеюсь, что Евгений отрефлексирует эту ситуацию и будет думать как об Алисе, так и о других детях, с которыми может получиться ситуация по Высоцкому: «Я на десять тыщ рванул, как пятьсот, — и спёкся!».
— Куда Алиса сможет устроиться, где применить диплом, если получит его в 14–15 лет?
— А куда может идти человек в 14–15 лет как психолог? Никуда. Это абсолютный нонсенс. Это была бы ситуация безысходности.
— Зато с востребованностью других выпускников вашего факультета проблем, скорее всего, нет. Спрос на психологов в пандемию сильно вырос? Страх заразиться COVID-19, финансовые проблемы, удалёнка... Даже по наблюдениям обывателей, всё это не способствуют психологической устойчивости россиян.
— Страх заболеть коронавирусом и одиночество из-за пандемии стимулировали рост запроса на профессиональных психологов, вы правы. Работы у них более чем достаточно. Психология сейчас вошла в десятку самых востребованных профессий в России.