29 июля: коридоры Пушкина

Эдакое коридорно-человеческое происшествие с явным нарушением правил. Виновник с места происшествия сбежал... Непонятно – каким образом Александру I становилось немедленно известно обо всем, что происходило в Лицее. Утром событие – за обедом император уже в курсе. Днем событие - вечером ответственные трепещут на ковре. И это притом, что не работала "прослушка", в спальни и аудитории еще не заползли "жучки" – все эти средства управления гражданскими процессами появятся много позже, примерно одновременно с кибернетикой (эндовибратор в московском кабинете американского посла установлен в 1945 году, термин "кибернетика" предложен Робертом Винером в 1948-ом) . А пока графине Аде Лавлейс, родной дочери Байрона, которая напишет первую в истории компьютерную программу и в честь которой через сто с лишним лет назовут язык программирования ( Ada ), – еще не исполнилось и года. И, тем не менее, информация доходила до главного по Державе с фантастической скоростью. К вечеру Александр I знал всё самое важное и экстраординарное и поражал поданных информированностью. У стен были уши задолго до кибернетики и прослушивающих устройств. Но Пушкин, как и другие лицеисты, не обращал на эти уши внимания: пока свободою горим – нужно гореть. А если все силы тратить на осторожность и конспирацию – не останется ни пламени, ни даже искры, гореть будет нечем. Искры же у лицеиста Александра возникали ежедневно сами собой в строгом соответствии с возрастом и южными генами. Предки Пушкина были людьми с пылким темпераментом и весьма любвеобильными: по крайней мере – и дед его по матери, Осип Абрамович, и прадед Абрам, были двоеженцами . О генной инженерии, как и о кибернетике, никто пока не помышлял, так что унять и подкорректировать свои гены Пушкин никак не мог, – приходилось справляться методом проб и ошибок. Об одной ошибке поэта как раз и идет речь. В то время, как будущие золотые медалисты Владимир Вольховский и Александр Горчаков корпели во время вечерней самоподготовки над пройденным за день образовательным материалом, Пушкин выступал за свободу гормональных всплесков – только не с одиночным пикетом, это невообразимо статично, а с индивидуальными динамичными приключениями. Полвека назад советский тогда еще народ распевал: почему в 17 лет парню ночью не до сна? Два с лишним века назад 17-летнему лицеисту было не до сна и не до высшего образования: искрящийся Пушкин увлекся, опираясь на определенную взаимность, премиленькой горничной княгини Волконской по имени Наташа. Время самоподготовки – темное время суток перед поздним ужином, удобное для приключений: подкараулить горничную можно было в длинном дворцовом коридоре. Царскосельский лицей занимал один из флигелей дворца, при этом стальных перегородок и дверей с кодовыми замками между флигелем и основной частью царского помещения – не было. Двери держались в полуоткрытом, квантовом состоянии. Переходить из флигеля во дворец лицеистам было в принципе нельзя, но никто за этим не следил. Проход был и запрещен, и разрешен одновременно на усмотрение рискующего. Чисто по-нашему. По сути, это был один и тот же длинный коридор из отрочества в юность (про символические коридоры Пушкина – небольшая импровизация в конце текста). Пушкин, дождавшись темноты, пробирался тихим коридором в основную часть здания и замирал в засаде, как голодный африканский леопард. Вот и на этот раз поэт притаился: в ожидании Наташи. Одна из дверей, выходившая в коридор, на секунду открылась, выпустив в коридор прекрасную девушку, которую выскочивший из засады лицеист стал тут же душить в крепких и жарких объятиях. Так же пылко он заключал слова – в рифмованные объятья. Но слова обычно поддавались пылкости, понимая, что сопротивление бесполезно – гений же. А тут что-то пошло не так… Дверь из комнаты снова открылась, и сладкая парочка оказалась на свету на достаточное время, чтобы 17-летний Александр смог опуститься на землю ( а поэты воспаряют, обнимая ) и осознать, что целовал он не горничную Наташу, которая, как правило, была не против, а саму фрейлину императрицы, княгиню Варвару Михайловну Волконскую, никакой взаимностью отвечать не собиравшейся. Леопарда как ветром сдуло. Как уже говорилось в главе III , Пушкин был хорошим спортсменом и бегом владел отменно. Но замести следы посредством стремительного исчезновения, не удалось: не узнать курчавого лицеиста было невозможно, уж больно характерной внешностью он обладал. Выделялся на любом фоне. Был бы как все, один из многих – авось и пронесло бы. Ищи потом ветра в поле, нахала среди лицеистов… Состояние же фрейлины Волконской соответствовало состоянию Штирлица, который в приемной Гиммлера столкнулся с Шелленбергом, выходившим из кабинета рейхсфюрера. Ощущение грани провала. Что бы сделала ошибочно, но крепко расцелованная девушка, будь она из обычных граждан страны, в наши дни? Пожаловалась бы своим родственникам или знакомым, попросила бы отдубасить шалуна и провести с его родителями профилактическую беседу. Написала бы заявление директору школы. Да и во все возможные инстанции, если не побоялась бы возможной негативной огласке в социальных сетях ( мало ли в каком свете будет представлено событие и образ потерпевшей ). В качестве пика мщения – можно потребовать для юноши самого страшного: принудительных сеансов терапии с опытным психоаналитиком, но это, как говорится – уже за пределами добра и зла. Вот и Варвара Михайловна – пожаловалась брату, Петру Михайловичу. Правда, далеко-далеко не у каждой девушки в этом мире есть такой брат. Фрейлина Волконская могла говорить, к примеру, так: Брат Петр, в Царскосельском дворце теперь приличной девушке невозможно вечером выйти из комнаты. Тут же из засады налетает местный эфиоп – из получающих здесь же высшее гуманитарное образование, – и пытается под покровом темноты вас крепко скомпрометировать. И всё это при полном бездействии силовых структур! Куда мы катимся? Брат Петр был одним из самых влиятельных людей России, – основателем и начальником российского генерального штаба и управляющим императорской Свитой. То есть – особой, максимально приближенной к императору. А влияние человека во все времена как раз и оценивается – по близости к главному по Державе, чтобы, в случае надобности, которая возникает постоянно и приносит при желании и должной организации немалый доход, – можно было бы нашептывать лидеру нации ту или иную информацию. При этом, конечно, надо знать – когда и в какое ухо нашептывать. Идет тонкая работа на результат. Борьба за близость к уху императора – естественное поведение людей, вовлеченных во власть и бизнес. Главное – улавливать постоянно меняющуюся динамику сближения: сегодня, к примеру, через теннис, а завтра уже через хоккей. А послезавтра нашептывать можно будет, только играя в трехмерные динамичные шашки. Всё течет, всё изменяется, всё непросто. Кстати, после подобного нашептывания в ухо уже другого, следующего императора – сломалась карьера и надломилась судьба пушкинского одноклассника, золотого медалиста Владимира Вольховского ( "пускай опять Вольховский сядет первым…" ), но об этом как-нибудь в другой раз. Итак, Петр Волконский немедленно нашептывает императору о сексуальном беспределе в коридорах Царскосельского дворца – задета честь семьи, а этим не шутят. Петр Волконский и Александр I. Трудно даже себе представить, что было бы с юношей, если бы сегодня он по ошибке набросился на сестру какого-нибудь чрезвычайно влиятельного человека в России. Если бы юноша по непонятной причине остался жив, то в рифму он уж точно никогда ничего не написал бы. Но вернемся к фрейлине Волконской: никогда не знаешь – как отзовется наше слово. И честь княгини оказалась задета в итоге не столько ошибкой пылкого поэта, сколько тем, что с тех пор о ней, с подачи императора, все будут говорить не иначе как о пожилой женщине. Император, известный ценитель женской красоты, назвал ее в разговоре с директором Энгельгардтом старушкой. Ею она и осталась в истории, лишившись молодости – как будто сразу старой и родилась. И Пушкин тут, в общем-то, ни при чем. "Моя старушка" – так чувственный лицеист-эфиоп назовет через 9 лет свою 67-летнюю няню, а еще через 99 лет Сергей Есенин – свою 49-летнюю маму ( впрочем, многие склоняются к мысли, что Есенин обращался к собирательному образу бабушки ). Но 29 июля 1816 года, когда произошла эта история, несчастной Варваре Михайловне Волконской шел 36-ой год. В наши дни – считалась бы молодой, на выданье. А в ту эпоху время летело как бешеное: не успеешь оглянуться, - и ты увяданья золотом охваченный. И зима катит в глаза, твоя персональная зима… Так или иначе, 29 июля на императорский ковер был вызван Егор Антонович Энгельгардт, который, хоть и директорствовал в Лицее всего пять месяцев, но взялся за дело исключительно рьяно. Развивая идеи своего предшественника, Василия Федоровича Малиновского, Энгельгардт пытался сделать из школы одну большую семью и стал, по сути, первым классным руководителем в нашей стране – с прогулками, походами, общими домашними обедами и индивидуальными беседами с учениками. Много чего нового придумал Энгельгардт, и среди прочего – разбивать к выпускному вечеру чугунный колокол, удары которого обозначали начало и конец занятий, а из обломков делать чугунные кольца – в подарок каждому выпускнику. Со многими лицеистами – например, с Пущиным и Горчаковым – Егор Антонович переписывался всю оставшуюся жизнь. А вот с Пушкиным у Энгельгардта не заладилось. Не зацепились они друг за друга. Но в тот день на ковре у императора Энгельгардт защищал своего лицейского эфиопа как мог. Энгельгардт и Александр I. Император, впрочем, находился в хорошем расположении духа, говорил, широко улыбаясь: Мало того, что твои парни снимают через забор мои яблоки и бьют сторожей садовника, так они теперь уже и фрейлинам моей жены прохода не дают… Александра Павловича так забавляла эта история, что он не только принял защиту Энгельгардта, но и согласился взять на себя "адвокатство" за Пушкина перед Волконскими. Строгость проявил минимальную – …скажи ему, чтоб это было в последний раз! – а на ход ноги, как и подобает профессиональному ловеласу, еще и добавил без протокола фразу, оставшуюся в истории: Между нами, старушка, быть может, в восторге от ошибки молодого человека… Шел старушке, повторим, 36-ой год. Так что Пушкин остался вообще без наказания. Высекли его только через четыре года, да и то виртуально – слух о порке поэта в канцелярии III отделения был запущен в качестве мщения Федором Толстым-Американцем, но об этом уже было сказано ранее . Пушкин же пообещал быть внимательнее и осторожнее во время самоподготовки, то есть не путать – кто там является при кликах лебединых: то ли это почтенная княгиня, то ли муза, толи горничная Наташа. Что же касается Наташи, то – если честный человек обязан в определенных и вполне конкретных случаях жениться, то для поэта в подобных случаях этическая норма снижена: достаточно просто написать посвящение в стихотворной форме. И через месяц после ошибки в темном коридоре Пушкин пишет: Свет Наташа! где ты ныне? Что никто тебя не зрит? Иль не хочешь час единый С другом сердца разделить? Ни над озером волнистым, Ни под кровом лип душистым Ранней — позднею порой Не встречаюсь я с тобой. Удивительное дело. При жестком лицейском распорядке дня, когда на личные дела учащимся выделялся всего лишь один час с девяти до десяти вечера – откуда у восходящего солнца русской поэзии могло на регулярной основе находиться время для романтических встреч с горничной Наташей? Уж точно – кто ищет, тот всегда найдет. А уж кто любит… Кстати, руководство Лицея, внимательно прочитав стихотворение, наверняка стало ежедневно – рано утром и поздно вечером – проверять побережье волнистого озера и прочесывать душистую липовую аллею, – в поисках студентов, дерзко нарушавших распорядок дня. Будущие поколения лицеистов вряд ли будут благодарны Пушкину, за то, что он раскрыл и выдал тайные места свиданий. Ну, а дочитав стихотворение до конца, ответственные за образование в империи узнали время года, наилучшим образом приспособленное для получения знаний. Скоро, скоро холод зимний Рощу, поле посетит; Огонек в лачужке дымной Скоро ярко заблестит; Не увижу я прелестной И, как чижик в клетке тесной, Дома буду горевать И Наташу вспоминать. Оказалось, что зима – это не только время торжества крестьянина, обновляющего свой нелегкий путь на дровнях, но и идеальная, отнюдь не унылая, пора для образования: слишком холодно для романтических свиданий, а значит, все силы можно направить на учебу. К сожалению, не обошел стороной будущий национальный гений и фрейлину Волконскую. Это через 20 лет Пушкин, называя свой век жестоким ( как будто у нас бывают другие века ), призовет милость к падшим. Пока же, в угаре буйной молодости, поэту было не до милосердия. И бедной, несчастной Варваре Михайловне Волконской досталось прямой наводкой еще и ни разу не ласковая пушкинская эпиграмма, написанная на французском и в переводе звучавшая так: Сударыня, вас очень легко Принять за сводню Или за старую обезьяну, Но за грацию, – о боже, нет. Возможно, Пушкин хотел сказать "извините, пожалуйста, я случайно обознался", но на французском краткого извинения не получается в принципе, такой уж язык, текст сам собой расширяется до полновесного сарказма. Два слова о сударыне. Летом 1812 года, когда лицеисты, столпившись у окна, смотрели, как на войну уходили гвардейские полки, квартировавшие в Царском Селе ( и в сень наук с досадой возвращались, завидуя тому, кто умирать шел мимо нас… ), когда русские дворяне и купцы жертвовали деньги на смертный бой огромной страны, – Варвара Михайловна Волконская, не имевшая значительных средств для пожертвований, дала обет не пропускать ни одной обедни до конца своей жизни ради победы над Наполеоном. Это был ее вклад в общее дело. И свой обет Волконская исполнила. В 1860 году, парализованную, её принесли в последний раз к обедне. Там она и умерла, на редкость грациозно – под звон колоколов и песнопения. Перед тем, как покинуть тело, душа фрейлины в последний раз просмотрела, вспомнила – торжественные коронации с роскошными приемами, красивых императриц с окутавшими их дворцовыми тайнами. И то, как 44 года назад в темном коридоре Царскосельского дворца на нее из засады набросился пылкий национальный гений всея Руси. Коридоры Пушкина Коридор, начинавшийся в лицейском флигеле, продолжался в основной части дворца ( царский двор, фрейлины, слуги, дворцовые тайны, интриги... ). Школьникам, конечно же, было нельзя появляться во взрослых коридорах власти. Но в незапертую дверь всегда проходит любопытный, а двери из флигеля во дворец были полуоткрыты. Вот Пушкин и проникал этим коридором во взрослую жизнь. Сто шагов по коридору, последний, сто первый через полуоткрытую дверь – и 17-летний студент в другой, незнакомой жизни. Побывал в будущем – и бегом обратно, в положенную по возрасту реальность. Но точно так же Пушкин будет действовать и потом, ведь вся его жизнь с удивительными открытиями, откровениями и прекрасными порывами – это и есть стремительный бег по коридору времени в сторону будущего. В следующий век. При хорошем порыве, а уж тем более прорыве – в другое тысячелетие. Пушкин катастрофически опережал свое время, но каждый раз вынужден был в него возвращаться, а никакая реальность не любит, когда от нее убегают – кто ж любит – и приковывает беглеца к себе тяжкими оковами. Коридоры Пушкина. Пушкин нашел коридор, по которому можно убегать в грядущее ( грядущее предоставляло убежище, там можно было скрыться от клеветы, переждать мракобесие, пересидеть как народную любовь, так и народное возмущение ), а потом возвратиться обратно, – собственно, как когда-то в коридорах Лицея… С каждым новым шедевром поэт уходил по коридору всё дальше, и возвращаться было всё сложнее. В последние часы, окончательно расторгая контракт с реальностью, Пушкин вспоминал свою жизнь – свои слёзы, свою любовь. Своих лицейских друзей, и как их отметил старик Державин. И как он убегал темными коридорами Царскосельского дворца от горничной Наташи, оказавшейся в тот вечер тихой набожной фрейлиной императрицы. Подписывайтесь на ютьюб-канал "Лекции Сергея Сурина" ! Выложены циклы лекций: "Царскосельский лицей – знакомый и неведомый" и "Грибоедов: практика срединного пути". Готовится цикл "Михаил Лермонтов: повседневная практика роковых случайностей".