Мать-основательница советского образования: жизнь Ольги Аникст в сердце потрясений XX века
"Почему-то мои друзья и дети настаивают, чтобы я описала свою жизнь. Я же считала это никому не интересным и уклонялась", — говорится в "Воспоминаниях Ольги Григорьевны Аникст", основательницы и первого ректора Московского института новых языков (сейчас Московского государственного лингвистического университета), одной из тех, кто создал систему профессионального образования в Советском Союзе. Остается только радоваться, что эти мемуары все-таки были созданы. Жизнь, описанную в скупых на эмоции, стоических мемуарах, прожить можно было, наверное, только в XX веке — веке перемен, катастроф и бесконечной веры в людей и будущее.
Кишинев. Училище. Социал-демократы
Детство и юность Эльки Браверман до поры до времени было, кажется, обычным детством еврейской девочки из бедной семьи. Она была 13-м ребенком из 18 и до семи лет прожила у кормилицы — добродушной и работящей Ханки, обитавшей в бедном одноэтажном домике "у самого помойного ящика". Родители попытались забрать Эльку домой, когда ей исполнилось пять, но она так кричала и плакала, что семья решила: будет лучше оставить ее жить с Ханкой еще на пару лет.
Набожная и консервативная мать считала, что девочкам учиться или получать профессию вовсе не обязательно, но одна из старших сестер, так же когда-то самовольно решившая получить образование, за что поплатилась многолетней тяжелой ссорой с матерью, подговорила Эльку тайно готовиться к поступлению в женскую гимназию. По субботам девочка убегала из дома учиться — родным приходилось врать, что она ходит к врачу, лечить глаза. Несмотря на упорную работу, поступить в итоге так и не вышло. Из-за процентной нормы для евреев в государственную гимназию брали только детей из богатых еврейских семей, а обучение в частной Браверманам было не по карману.
В 1897 году Элька оказалась в бесплатном профессиональном училище для детей бедняков на картонажно-галантерейном отделении. Учителя старались дать девочкам хорошее образование не только по ремеслу, но и по общеобразовательным предметам. Так преподавательница по гигиене тайком читала курс химии, физики и электричества.
В этом училище и началась Элькина политическая карьера. В старших классах девушки, несмотря на угрозу исключения, читали нелегальную литературу и присоединялись к всевозможным тайным политическим кружкам. Однажды мать нашла под матрацем у Эли номер "Искры" и брошюру "Кто чем живет", одолженные под залог в целых два рубля, собранных по копеечке со всех членов кружка, и, испугавшись полиции, сожгла их в печке — страшный удар. В декабре 1903 года Элька впервые оказалась на собрании социал-демократов и узнала о большевиках и Ленине.
Одесса. Работа. Погромы
Выпустившись из училища с отличными отметками, в 1905 году Браверман переехала к дяде в Одессу, на Молдаванку. После восстания на броненосце "Потемкин" город гудел: митинги, сходки, столкновения с полицией и аресты следовали один за другим. Через Южнорусский союз рабочих Ольга связалась с социал-демократической организацией Одессы: агитировала рабочих, организовывала собрания и обмен запрещенной литературой.
Ольга очень быстро нашла место в мастерской кожевенных изделий, но так же быстро его потеряла — хозяин уволил за попытку организовать забастовку против невыносимых условий труда. Потом была мастерская при фотоателье, потом картонажная мастерская — задержаться надолго нигде не удавалось. Тем временем волнения в городе не утихали.
В середине октября по всей стране бастовало не меньше 2 млн рабочих. 17-го числа Николай II издал манифест, фактически распределяющий законодательную инициативу между царем и Государственной думой и сулящий подданным политические права и свободы, после чего по всей стране начались страшные погромы, жертвами которых чаще всего становились евреи и интеллигенты — зачинщики и виновники всех предшествующих волнений и бедствий в глазах консерваторов. На одесских улицах столкнулись погромщики, силы еврейской самообороны и военные, среди которых были и казачьи части, и артиллеристы, стрелявшие часто без разбора, во всех подряд.
Уличные бои, нагайки, опускающиеся на спины и головы, расстрелы, череда похорон, трупы на улицах, пытавшиеся укрыться на чердаках еврейки, которым нечем было себя защитить и некуда было спрятаться от насильников, убитые в собственных квартирах семьи с детьми и стариками — Браверман видела это все. Как член Самообороны, она дежурила в еврейской больнице, где помогала обыскивать трупы убитых — искала документы. Изуродованные лица многих из них не смогли бы узнать даже самые близкие родственники.
Екатеринослав. Тюрьма. Европа
После революции найти работу в Одессе было практически невозможно, поэтому Ольга переехала в Екатеринослав и снова устроилась на фабрику. В этом городе на собрании-диспуте большевиков и анархистов, проходившем в молочной лавке, Ольгу арестовали вместе с еще 250 людьми.
"Начался обстрел и обыск, многие пытались бежать, в том числе и я, но казак с винтовкой загородил мне дорогу и выстрелил в окно, ранено было три женщины, в том числе и Таня-большевичка. Мне пуля задела лишь губу, и я отскочила в сторону. Обыск и допросы продолжались до глубокой ночи. В половине третьего ночи нас отправили в тюрьму под конвоем казаков и драгунов. По дороге казаки, злые, что им спать не дают по ночам, обещали нам: "Вот мы вам там дадим спокойной ночи. Узнаете, как молоко пить на собраниях". Мы все твердили, что пришли пить молоко в молочную и случайно попали на диспут. Нам, конечно, не верили и отправили в тюрьму, туда же на носилках унесли и раненых", — писала Ольга Аникст.
Так началась тюремная жизнь. Поначалу условия были совсем тяжелыми. 20 минут прогулки в день — гуськом, по одной, без разговоров; по ночам сон по очереди — слишком много людей в камере, слишком мало жестких и узких коек; никакой работы, кроме уборки камер и коридора (уголовным заключенным разрешали работать на кухне и в прачечной), никаких свиданий, никаких разговоров с другими камерами. Запрещали петь, но заключенные пели все равно, иногда все камеры сразу, хором, несмотря на страх наказания. По вечерам на это пение с верхнего этажа прибегал помощник начальника тюрьмы и грозил карцером — ему не давали спать.
Потом начальника тюрьмы убили, потом убили заменившего его полицмейстера — кто? почему? — разве разберешься в такой кутерьме, и новый начальник объявил "весну" — разрешил общаться камерам и вместе читать книги. Одновременно с облегчением режима усилили охрану — из мужской тюрьмы недавно сбежали несколько человек.
Однажды ночью в тюрьму привели особую заключенную — эсерку, сбежавшую из Петропавловской крепости. Ее посадили в одиночную камеру и запретили общаться с другими заключенными, даже в туалет водили тогда, когда там никого быть не могло, но им все же удалось переброситься парой слов. В тюрьме с партийной принадлежностью не считались — тягости были общие, одни на всех. Выяснилось, что женщину приговорили к смерти.
Через год Браверман вышла из тюрьмы, но остаться не смогла — ни в Екатеринославе, ни в России. Полиция следила за ней, хозяин отказался взять обратно на работу, к тому же на очередном собрании (проходившем под видом беседы с рабочими о Боге) ее чуть снова не арестовали.
В 1907 году Ольга вместе с контрабандистами перешла границу и отправилась в Австрию, куда со своими родителями недавно бежал ее друг и будущий муж Абрам Аникст.
Дальше были десять лет скитаний по Европе — Черновицы, Женева, Цюрих, Лозанна, прекрасный Париж. Бедность и вечные мыканья из страны в страну, из города в город, вечные поиски квартиры, поиски работы — всегда плохо оплачиваемой, всегда ненадолго; замужество и появление детей; две тяжелые операции, растрепанные нервы; агитации, знакомства с Лениным, Крупской, Луначарским… За десять лет в Европе Ольга Аникст успела обойти множество музеев, выучиться на университетских курсах преподавателей французского языка и в совершенстве освоить немецкий.
В 1917 году с двумя больными коклюшем детьми в пломбированном вагоне Ольга и Абрам Аникст вернулись в Россию и оказались в Петрограде.
Возвращение. Война. Карьера
Из Питера вскоре пришлось уехать: в городе было невозможно достать ни молока, ни яиц, ни хлеба, но в Павлограде, где жили родственники, обстановка тоже была непростой.
После Октябрьской революции Ольга Аникст вошла в городской совет "по культурно-просветительской секции", а ее муж стал его председателем. Однажды ночью в дом к Аникстам пришел начальник Красной армии города и предложил Ольге сопровождать эшелон из 101 вагона, везущий хлеб и орехи в столицу. Собраться нужно было за 20 минут.
В следующий раз своих детей она увидела только через год. Оккупировавшие Украину немцы добрались до Павлограда. Членов совета живыми закапывали в могилу.
"Старшего сына исключили из школы как сына крамольников. Мою же мать под угрозой расстрела немцы допытывали о нашем местопребывании. Ее бросили в сарай, арестовав до расстрела. Будучи набожной, она подняла руки вверх и начала молиться богу. Приставленный к ней для охраны гайдамак, испугавшись божьего проклятья, пожалел ее и выпустил на волю. Только в начале 1920 года, ограбленная, раздетая, голодная, она еле добралась до Москвы", — вспоминала Ольга Аникст.
Тем временем она все больше погружалась в работу в сфере образования. В 1920 году по личному распоряжению Ленина она вошла в коллегию Главного управления профессионального образования.
Нужно ли вообще профессиональное образование? Нужны ли отучившимся дипломы или это — карьеризм, остатки прошлого? Нужны ли учебники? Какой должна быть структура новой системы образования, кто, кому и на каких основаниях должен подчиняться? Как готовить педагогов и что делать с тем, что огромная часть населения не умеет даже читать? Абсолютный хаос, ни одного готового ответа. Архивы и методички растаскивались — с дровами было тяжело, планы и программы занятий менялись невыносимо быстро, но в конце концов тяжелая работа оправдала себя и постепенно сфера образования пришла к единообразию и порядку.
В 1930 году Ольга Аникст возглавила первый в стране Институт иностранных языков, впоследствии превратившийся в Московский государственный лингвистический институт.
"Надо четко себе представлять, что начальный период становления любого учебного заведения очень сложен. Руководитель должен провести серьезную организационную работу, связанную с составлением и утверждением учебных планов, программ, решением кадровых вопросов. Не было учебников, их предстояло создать. Бывшие преподаватели курсов, специалисты старой школы активно включились в этот процесс. К преподавательской работе привлекались носители языка — политэмигранты или специалисты, работавшие в СССР. <...> Созданный институт начал свою интересную, насыщенную биографию, дав стране нужных специалистов в области иностранных языков, работавших как в мирное время, так и сыгравших важную роль в годы Великой Отечественной войны", — рассказывает декан факультета заочного обучения, руководитель рабочей группы по сохранению исторической памяти и созданию музея МГЛУ Надежда Николаевна Данилова.
В 1932 году Ольге Аникст пришлось уйти из института из-за проблем со здоровьем, а в 1938-м она снова оказалась заключенной.
Мордовия. Враги народа. "Жизнь хороша"
Вскоре с работы сняли и Ольгу Аникст. Абрам находился в Лефортовской тюрьме, больше года родным удавалось передавать ему деньги и вещи, но в марте 1938-го их перестали принимать. Только в 1995 году стало известно, что 28 марта Абрама Аникста расстреляли.
"В 37-м году причиной ареста и расстрела могло быть абсолютно все что угодно. Подкоп под Кремль, агент английской разведки, агент немецкой разведки, покушение на жизнь товарища Ежова, товарища Сталина — фантазия у следователей в этот период была бесконечна", — говорит Александр Шеварев, доцент исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Как "член семьи врага народа" следующие восемь лет Ольга Аникст провела в Мордовии, в Темниковском исправительно-трудовом лагере. Восемь лет вместо трех с половиной потому, что Ольга настаивала на невиновности мужа.
В лагере осужденные по политическим делам жили сначала отдельно от уголовных преступников, но во время войны все смешалось. Ольга Аникст упорно работала (шила ватники и рукавицы, вязала), а на День конституции в лагере даже как-то поставили спектакль на ее одноактную пьесу "Жизнь хороша". За труд и отличное поведение полагались поблажки — получение писем и посылок, свидания с родными.
Ольгу Аникст отпустили из лагеря на четыре месяца раньше срока и дали направление в Свердловскую область, недалеко от единственной дочери, где она и поселилась. Здоровье ее было окончательно подорвано, она часто и тяжело болела, отнимались руки и ноги. Почти целый год была лежачей — дочери пришлось нанимать нянечку. В 1949 году ее попытались выселить из города, разрешение на жизнь в котором было с величайшим трудом получено от врачей.
Ольгу Аникст полностью реабилитировали в 1955 году, ее мужа — в 1956-м.
"Я потеряла такого дорогого и близкого человека, как муж, с которым я с детства, с десяти лет, росла, развивалась, вместе боролась и строила социализм и свою семью, это не так-то легко. Думаю, что моим детям и их потомству лучше иметь хоть такую мать и бабушку, чем бессмысленно погибшую и невинно пострадавшую. Дети хоть понимают, а внукам трудно объяснить все пережитое, но вырастут — поймут", — писала она.
Алена Фокеева, Габриэла Чалабова