Струи пара, клубы дыма и подземный грохот. Что советская ученая отыскала на самом краю России

«Лента.ру» продолжает цикл статей, посвященных знаменитым путешественникам, землепроходцам и первооткрывателям. В предыдущих материалах речь шла об офицере русского флота Витусе Беринге, адмирале Иване Крузенштерне, пожарном-велосипедисте Онисиме Панкратове и легендарном герое преданий и мифов Николае Миклухо-Маклае. Новая героиня — советский геолог Татьяна Устинова, которая открыла Долину гейзеров на Камчатке и познакомила с этим уникальным природным явлением мир. О том, какие испытания выпали на долю первооткрывательницы, чей дух навеки остался среди обжигающих камчатских горячих источников, — в материале «Ленты.ру».

Струи пара, клубы дыма и подземный грохот. Что советская ученая отыскала на самом краю России
© Lenta.ru

Этот текст попал в подборку лучших текстов «Ленты.ру» за 2020 год. Остальные тексты из нее читайте ТУТ

Навсегда связать свою жизнь с геологией юная Татьяна Устинова решила по примеру отца — он мечтал стать горным инженером и, по мнению дочери, если бы в стране не началась революция, мог оставить внушительный след в истории. Родилась девочка в 1913 году в Алуште, росла в Харькове, куда с началом Гражданской войны глава семейства вывез жену и ребенка, так как никто тогда не знал, «чем все это кончится». Там Устиновы жили у бабушки — которая, по рассказам Устиновой, будучи выпускницей института благородных девиц, без памяти влюбилась в простого торговца лошадьми, вышла за него замуж и, родив пятерых детей, прожила с ним больше четверти века.

«На мосту к нам подошел немец. (…) Стал с нами ласково разговаривать, но пo-немецки. Вдруг Верка высунула язык как могла дальше и нелюбезно сказала: "Немец, перец, колбаса!" Нас поспешно Лена увела. Такой взрыв патриотизма!» — вспоминала она. Спустя пару лет Устиновы переехали в Валки, а затем в Изюм — мать будущей первооткрывательницы страдала астмой, и в Харькове ей совсем плохо дышалось.

Мать умерла, когда девочке было 12 лет. Татьяну отдали в школу, сразу в четвертый класс — после десятков зимних вечеров, проведенных во взрослом отделе городской библиотеки, она была самой начитанной ученицей, а вот писать совсем не умела: излагала свои мысли грамотно, но дикими каракулями, изумлявшими учителя. Учиться Татьяне было неинтересно, но в учебе она была прилежной, хоть от природы и обладала хулиганистым характером и с азартом участвовала во всех мальчишеских проделках.

Времена настали трудные — очереди, продуктовые карточки, страшный голод, массовые смерти крестьян, аресты. Устинова тогда училась в хлебопекарном техникуме, затем поступила в Гидрометеорологический институт, а спустя семестр, в 1933-м, «к большому папиному удовольствию», перепоступила на геологический факультет Харьковского университета. «Утром я бежала за хлебом в распределитель, как тогда назывались магазины, дорога к нему была обозначена трупами людей, за ночь умерших от голода... Я помню, как бежала, переступая через тела, а потом бежала домой, прижав хлеб к груди», — описывала она. Вдобавок к пайку семью выручал Торгсин — у Устиновых тогда осталось только обручальное кольцо отца, которое буквально вросло в кожу на безымянном пальце и не снималось.

Режим в университете напоминал тюремные порядки: опоздание на лекцию или семинар грозило дознаниями и карательными мероприятиями, а полностью пропущенный учебный день мог обернуться отчислением. На третьем курсе Татьяну начали травить как родственницу студентки, исключенной из-за мужа, объявленного врагом народа, и приписывали ей вымышленные грехи — к примеру, один из профессоров заявил, что она хоть выучила и знала теорию марксизма, но «делала это без желания». Татьяна не выдержала и пошла на разговор с парторгом факультета — издевательства прекратились, но с ними и стипендия отличницы.

После защиты кандидатской диссертации Юрия Аверина, мужа Татьяны, пригласили на должность заведующего отделом биологии в Ильменский заповедник на Урале, а в 1940 году молодая пара, тянувшаяся к неизведанному, отправилась на Камчатку, снаряженная специальными пропусками и билетами в плацкарт, ради которых пришлось пять дней стоять в очереди. «Первые три дня отмечались четыре раза в сутки (один раз ночью), а последние два дня — каждый час. Если кто на перекличке отсутствовал, даже если опоздал, его безжалостно вычеркивали; были для этого специальные блюстители», — вспоминала Устинова. Дорога от Москвы до Петропавловска заняла по меньшей мере две недели.

Камчатка тогда еще только строилась и привыкала к новым порядкам жизни. Толковой карты полуострова не было и в помине, и все, что было на руках у геологов, — мелкомасштабный секретный документ, украденный знакомым пограничником с места службы, с хлипкими кружевными очертаниями берегов, рек и вулканов. Вертолеты над камчатскими землями не летали, дорог там не было — местные жители пользовались исключительно собачьим транспортом. Чету геологов поселили в еще не достроенном доме, где сквозь пол росла трава, а в плохо законопаченных стенах виднелось небо. Впрочем, их это вполне устраивало.

Некое таинственное место на полуострове местные жители долгое время обходили стороной — о нем ходили разные предания. Устинова устремилась в тот район совершенно по другим причинам: 27-летнюю исследовательницу привлекали истоки и притоки рек Шумной и Тихой, она хотела выяснить, почему вода в одной из них теплее, чем в соседних реках, и что является источником странного серного запаха в долине рек. Спутником ее в апрельской экспедиции стал наблюдатель Кроноцкого заповедника, камчатский абориген Анисифор Крупенин — с ним они, к слову, после пережитого подружились «на всю оставшуюся жизнь».

Буквально ослепленные смотрели они на это зрелище во все глаза еще пару часов — за это время фонтан кипятка, получивший название Первенец, температурой в 97 градусов, извергался три раза по три минуты. До лагеря Устинова и Крупенин добраться не успели — началась лютая пурга: без теплой одежды, припасов и необходимого снаряжения они плутали до изнеможения несколько дней по глубокому снегу вместе с упряжкой собак.

Камчатка стала четвертым местом на земном шаре, где обнаружили это явление природы, — до этого было известно лишь о кипящих полях в Исландии, США и Новой Зеландии. Спустя несколько месяцев, в ходе второй экспедиции, Устинова обнаружила, что гейзеры раскинуты по всей долине, и речь идет о системе горячих источников, о грязевых котлах, водопадах и озерах. Муж первооткрывательницы направил радостную телеграмму о сенсационном открытии в Москву, однако в ответ получил приказ приостановить научную работу — началась Великая Отечественная война.

Устинова и Аверин собирались пробыть на Камчатке два-три года и вернуться на материк, но из-за войны выезд с территории полуострова запретили. Работы почти не было, зато случилось пополнение в семействе — в поселке Семячик возле Жупановского рыбхоза у них родилась дочь. К слову, некогда богатые поселковые магазины опустели, до Дальнего Востока дошли продовольственные карточки. Ученые при этом жили вполне обеспеченно: обычной едой для ребенка была сладкая молочная манная каша с дурно пахнущим тюленьим жиром, было вдоволь картошки и соленой рыбы.

О войне на Камчатке знали мало: радисты передавали расплывчатые сводки, приезжие были скупы на рассказы — зато новость о победе разлетелась сразу. «Мы единственные из наших семей не испытали воздушных налетов, не слышали стрельбы, не видели убитых и раненых, никуда не эвакуировались, не голодали», — вспоминала Устинова. Камчатку они втроем покинули в 1947 году. Когда девочка впервые увидела толпы незнакомцев и урбанистические пейзажи, она боялась, что на нее вот-вот обрушатся стены двухэтажных домов.

На Камчатку Устинова возвращалась еще несколько раз. В одну из поездок на полуостров на арендованном самолете прибыл целый цыганский табор — сразу после прилета женщины стали активно попрошайничать у местных, одна из цыганок попросила дать детям молока. «Я сказала хозяйке, чтобы ничего ей не давала. (…) Так и не дали ей ничего. Она, уходя, мне сказала: "Ох, язык у тебя злой". Потом, посмотрев на меня, добавила: "А сердце доброе"».

В 1987 году, после смерти мужа, Устинова переехала в Канаду к семье дочери — геолог признавалась, что уже вряд ли когда-нибудь увидит Камчатку, но ее утешение — жить поближе к полуострову, «хоть и по ту сторону Тихого океана». Первооткрывательница скончалась на 96-м году жизни, в сентябре 2009-го. Ее прах, согласно завещанию, захоронили на склоне долины реки Гейзерной с видом на парящие фонтаны воды: искусно вырезанную деревянную емкость опустили на небольшую глубину, установили там памятную табличку и надгробие из обломков застывшей лавы вулкана Кихпиныч. По словам внука Устиновой, человек, «стирающий последние белые пятна с Земли», навсегда остался среди собственноручно нанесенных на карты координат.