Не соскочить с языка
Минувшей весной в Госдуму внесли законопроект, отменяющий обязательность изучения национальных языков российских республик. Согласно предлагаемым поправкам к закону «Об образовании» изучение родных языков из числа языков народов России должно вестись по желанию школьников и их родителей. Против этой инициативы уже выступили в нескольких регионах, в том числе власти некоторых северокавказских республик. Обеспокоенность выразили и в Совете по развитию гражданского общества и правам человека при президенте. Что изменит новая версия закона, как выживают сегодня бесписьменные языки и как должна измениться школа, чтобы «языковые» уроки стали живыми и интересными, рассказал старший научный сотрудник РАНХиГС и Института Гайдара Константин Казенин. 40 языков на выбор — В мои школьные годы чудесные, это 70−80-е, ни о каком преподавании родного языка в городах мы и не слышали. Вообще — когда в школах начали учить родному языку в национальных регионах? — Преподавание родных языков в СССР наладили довольно быстро. Большевики сознательно стремились сыграть на контрасте с царской администрацией, поэтому малые этносы с первых лет советской власти получали все культурные атрибуты, о которых прежняя власть заботилась меньше: развитие письменности, газеты, книги и преподавание языков в школах. При этом, конечно, было много сложных моментов, потому что границы многих этносов неочевидны — это касается и Дагестана, и этносов западного Кавказа, когда черкесов, к примеру, «делили» в официальном перечне народов несколько раз. Та же ситуация была у даргинцев: в разные времена признавался или не признавался «кубачинский» язык, а также «кайтагский» и «мегебский» — на последнем вообще говорят только в одном ауле. В городах ситуация с преподаванием языков в школах была неоднозначная. Но в целом классы такие можно было найти. — А потом наступили девяностые и везде заговорили об обязательности изучения родного языка для всех и во всех школах? — Насколько мне известно, не во всех. Да и состав языков различался — а не то чтобы в том же Дагестане предлагали сорок языков на выбор. Девяностые, как мы помним, были расцветом нацдвижений и иллюзий, что «чем больше людей из моего народа будут во власти — тем большими благами я буду пользоваться». Язык тогда часто использовался как такое «подспорье» для политики. Но с другой стороны, уже пошла глобализация, люди начали переселяться в города из сел чаще и больше, а в городе родной язык уже не так необходим. Вот в первом поколении горожан, родившихся в девяностые, — ситуация со знанием языка очень разная. Но одно могу сказать точно: она мало зависит от того, учил человек родной язык в школе или нет. Язык можно учить формально и после школы быстро забыть. Поддержка из бюджета — не главное — Закон, который еще даже не принят, в соцсетях уже назван «законом против языков». — Речь идет всего лишь об отмене обязательного изучения родного языка при сохранении такой возможности. Кстати, на Северном Кавказе обязательности по «татарстанскому» образцу никогда и не было. — То есть даже если он будет принят, это ничего не меняет? — Кроме того, что не позволит регионам требовать обязательного изучения языка для человека, кому этот язык не родной, ничего. Но вообще, печально, конечно, что проблема сохранения языков малых народов вот так сведена к школьным урокам. Есть случаи, когда язык преподается в школах — в городах и селах, на нем выходит газета и печатают книги, но представители этого народа, переселившиеся на равнину, теряют язык с пугающей скоростью. А есть, наоборот, бесписьменные языки, которые живут, хотя их по вполне понятным причинам никогда в школах не преподавали. Прекрасный пример — некоторые аварские субэтносы, сохранившие свой бесписьменный язык, не имея никакой государственной поддержки. Например, сплоченная община андийцев в Хасавюртовском районе Дагестана. Или багвалинцы. Их язык распространен только в пяти селах Цумадинского района, но большая община багвалинцев — выходцев из одного селения Кванада — живет в Астрахани, причем довольно давно: первые переселенцы появились там еще до распада СССР. Сейчас багвалинцев там около 500 дворов, и люди сохраняют крепкие социальные связи — брачные, религиозные, деловые. И на своем языке говорят абсолютно все — и сорокалетние отцы, и двадцатилетние дети. Хотя, конечно, нельзя спрогнозировать, что случится потом: в молодом поколении интенсивность связей внутри общины все же уменьшается. То есть поддержка из бюджета — далеко не главное условие для сохранения языка, и уж точно не достаточное. — Вот здесь с вами большая часть дискутирующих не согласилась бы категорически. — Я понимаю, что закон всколыхнул этническую тему и сейчас повсюду опять дискуссии о будущем языков и этносов. Честно скажу, я лично сомневаюсь, что в современном глобализующемся мире имеет смысл говорить о какой-то единой судьбе целого этноса, неважно, большого или малого. Но уж если о ней говорить, то важно задуматься, от чего она в большей степени зависит. От того, сколько учеников сдаст скучнейший экзамен по родному языку? От того, сколько представителей этого народа сидят во власти? Или все-таки — сколько его представителей окончили ведущие мировые университеты? — Ну, вот в тему «ведущих мировых университетов», мне кажется, языки малых народностей вообще не вписываются. Может, правы те, кто кричит, что это балласт? — Это могут определять только носители этих языков. Спрогнозировать будущее невозможно — какие-то языки сохранятся, какие-то исчезнут. Некоторые этносы более склонны к адаптации, в том числе и языковой. — Адаптации или ассимиляции? Это такой больной вопрос для малых народов. Поэтому точка зрения «государству невыгодно поддерживать языки, потому что это — база для культурной автономии, а от нее рукой подать до политической» тоже находит своих сторонников. — Адаптация — это процесс, а ассимиляция — результат, но он не запрограммирован, все зависит от социальных связей внутри этноса, как я уже говорил. Что касается «страха» государства на тему возможных требований политической автономии, то в 90-е попытки заявить политическую программу делались всеми этносами на Северном Кавказе — вне зависимости от того, насколько сохранился язык народа, и даже независимо от того, насколько крепки связи внутри этноса. Не думаю, что изучение родного языка в школе как-то может влиять на этот процесс. Чего хотят дети? — Поговорим о бедных школьниках, о которых в пылу политической борьбы никто не думает. Допустим, преподавание родного языка станет обязательным везде. Вопрос — кто и как будет преподавать язык — никуда не делся. Нет учителей, нет нормальных учебников — обычные жалобы. — К сожалению, сложилась такая система образования, при которой на факультеты учителей родного языка попадают по остаточному принципу. Ни вузы, ни школы не готовы контактировать с энтузиастами, имеющими предложения, как сделать процесс обучения менее формальным и нескучным. Есть общественные организации, которые уже работают в этой области. Например, «Эльбрусоид» в Карачаево-Черкесии, насколько я знаю, даже мультфильмы на карачаевском делает. Почему не использовать что-то подобное в школах? — С другой стороны, при переводе уроков нацязыка в категорию «факультатив» есть опасность, что ребенок просто выберет что-то более интересное, например дополнительную информатику. Никто же не бросит интересный урок робототехники и не помчится учить аварский? — Должна быть конкуренция, ребенку должно быть интересно! Неизбежно, что какие-то дети захотят использовать эти часы для других занятий. Но если у них не было бы возможности выбирать и они были бы вынуждены против воли заниматься языком — для развития и выживания языка это никакого значения не имело бы. А только отвратило бы школьника. Вырваться из стойла — Вернемся к реакции соцсетей. Люди разделились на два лагеря: одни кричат про «ассимиляцию» и после этого уже ничего не слышат, вторые говорят, что, «если вы так уже хотите, чтобы ваш ребенок учил язык, наймите учителя за свой счет, при чем тут государство, которое затраченные средства не отобьет в будущем». Где тут, собственно, истина? — Истина, повторюсь, в том, что преподаванием родных языков в школе ассимиляцию не остановить. Если ребенку неинтересен предмет — его папа, мама и школа тут ничего поделать не могут. Всякая «обязаловка» — время и деньги на ветер. Что меня огорчает в этих сетевых битвах — это полная неготовность сторон признать возможность разнообразия. Или белое, или черное! Или учить всем, или можно не учить совсем. Вот эти остатки тоталитарного мышления и с той и с другой стороны меня беспокоят куда больше. — Еще мнение из сетей: люди преувеличивают. Сейчас практически невозможно «потерять» язык, потому что есть словари, книги, записи на разных носителях. Плюс известен пример успешно возрождения языка в качестве государственного. Может, они просто законсервируются и их можно будет «разморозить» в любое время? — Информация о языке останется, весь этот корпус текстов для работы лингвистов, но потерять активный язык можно легко и быстро, а возродить — очень сложно. Пример с ивритом совсем не показатель, все-таки его возрождали в особенных условиях, такое сложно повторить — Есть ли сегодня решение вопроса, которое устроит всех? И Москву, и Казань, и Нальчик? — Конечно. Обязательность для тех, для кого язык не родной, надо отменить, но государство должно демонстрировать готовность поддерживать все программы развития национальных языков и учитывать разнообразие условий в школах. Например, где-то обучение в начальной школе всем предметам на родном языке окажется востребованным, где-то нет, ситуация может отличаться даже в селах одного района, и система господдержки должна показать, что готова отвечать на разные потребности, а не загонять родной язык из стойла обязательности в стойло маргинальности.
