Автор романа-расследования о Брейвике — стрельба в Казани и превращение трагедий в «фастфуд»

Известный российский журналист Антон Чечулинский прославился благодаря книге «Язык Тролля. Роман-расследование дела Брейвика» (16+). Работая телерепортером на Первом канале в 2011 году, он стал очевидцем расследования одного из самых громких преступлений современности. 

Что думает эксперт о событиях в Казани? Стоит ли пытаться сейчас отменить свободу в интернете и запрещать журналистам рассказывать о терактах? Почему возникает романтизация террористов? На эти и другие вопросы Антон Чечулинский ответил в эксклюзивном интервью «Слово и Дело».

 — Спустя годы как Вы воспринимаете Брейвика? Он психопат-одиночка, противопоставивший себя миру, или неотъемлемая часть этого мира, от которой никуда не уйти?

 — Я его воспринимаю так же, как и тогда, когда писал книгу. Это одаренный человек с внушительной силой воли, однако с дырявым иммунитетом от самолюбия, из-за чего он в итоге и совершил чудовищное зло. Его нельзя назвать психопатом: ни одна из психиатрических экспертиз (ни первая, которая признала его невменяемым, ни вторая, которая признала вменяемым) не поставила ему такой диагноз. Первая поставила параноидальную шизофрению, но суд с этим в итоге не согласился. Вторая лишь констатировала нарциссические расстройства личности плюс патологическое фантазирование.

Касательно вопроса, одиночка ли он или неотъемлемая часть нашего мира — одно другого не исключает. Сейчас вообще время одиночек. Организации со сложной иерархией, ячейки, стандарты, кодексы многим уже не требуются. Это результат технологий. Если век назад без распределения труда было не обойтись (кто-то отвечал за генерацию смыслов, кто-то — за типографию, кто-то — за перевозку листовок, кто-то — за распространение), то сейчас любой может за несколько минут запостить любой контент со своего смартфона. И это совсем не обязательно про экстремистов — это даже про бьюти-блогеров.

Андерс Брейвик — организатор и исполнитель взрыва в центре Осло и нападения на молодёжный лагерь правящей Норвежской рабочей партии 22 июля 2011 года. В результате терактов погибли 77 человек и 151 получил ранения.

А на другом конце — поклонники, которые без всяких съездов, клубов, собраний, ни разу не общаясь со своими вдохновителями, ежедневно впитывают все, что они несут. Брейвик, скорее всего, одиночка, хотя он и убеждает, что за ним стоит новый орден тамплиеров. Он вскормлен на идеях незнакомых или малознакомых людей, у него нет возможности руководить своими последователями, которые появились после терактов, но при этом он совершенно не одинок.

Расстрел новозеландской мечети в 2019 году Брентоном Таррантом однозначно говорит о том, что посеянное Брейвиком уже дает всходы. Так что Брейвик — это не только продукт этого мира, он уже и удобрение для будущих, вероятно, еще более жутких продуктов.

 — Есть мнение, что одна из целей теракта — осветить его в СМИ и запугать других людей. Правильно ли поступают крупные СМИ и журналисты с этической точки зрения, когда освящают эти события?

 — Да, правильно. Когда государство вступает в войну, мы же не требуем от СМИ прекратить выполнять свою работу. Почему? Ведь на войнах гибнут на порядок больше людей, чем во время терактов, количество погибших мирных жителей может исчисляться тысячами. И все равно прогосударственные СМИ твердят, что мы сражаемся на правильной стороне, а оппозиционные наоборот любое действие власти клеймят позором и тем самым, конечно же, тоже активно участвуют в пиаре войны, потому что получается, что о войне кричат из всех утюгов.

Так почему же не запретить журналистам рассказывать о войнах? Наверное, потому что людям важно знать, что происходит с их страной, и, возможно, даже еще важнее оценивать собственные риски. Тема терактов — это тема безопасности. Я боюсь, что, если ее убрать из информационной повестки, терактов в жизни меньше не станет, а вот количество учебных заведений, которые ради экономии откажутся от охраны, скорее всего вырастет. Что касается романтизации террористов, обычно она возникает, наоборот, от дефицита информации.

Пример из того же Брейвика: если бы Норвегия не решилась на беспрецедентно открытый процесс с прямыми трансляциями из зала суда, Брейвик остался бы в массовом сознании ровно таким, каким он изобразил себя в манифесте. Вся та работа, когда его ловили на лжи, расковыривали пласт его идеологии, которой он забетонировал то, что пытался скрыть от наших глаз: свои очень личные обиды на мир, многие из которых тянулись еще из детства, причины неудавшейся политической карьеры, мошеннические схемы, благодаря которым он сколотил капитал и которых он очевидно стыдился… Все это раскалывание Брейвика пошло бы насмарку.

Да, конечно, кто-то может не залезать дальше нескольких страниц 1500-страничного манифеста (который, кстати, распространили не СМИ, а народ в интернете), но вот лично для меня, когда я писал книгу, расшифровки с судебных заседаний были очень ценными. Именно они окончательно развеяли вот эту вот смесь из рыцарского эпоса и античной трагедии, которую Брейвик так старательно готовил.

А за ней оказался не самый уверенный в себе человек с запущенными комплексами и страхом правды о себе и своей жизни.

 — Не кажется ли вам, что трагедии превратились в «фастфуд», а СМИ стали своеобразным «Макдоналдсом», который получает прибыль в виде трафика? Должны ли быть моральные ограничения в освещении таких событий?

 — Да, безусловно, трагедии уже воспринимаются как «фастфуд». И это очень рейтинговый «фастфуд», да, это «Макдоналдс»: очень простые и недорогие рецепты приготовления новостей — и это стабильно пользуется спросом. Но правила диктует рынок. Когда люди контенту о теракте предпочтут научпоп, в топ будут ставить именно его. Даже несмотря на то, что сделать качественный научпоп значительно труднее и дороже.

Но опять же повторю: освещая трагедии, журналисты выполняют важную социальную функцию. Не надо думать, что это все про каких-то других далеких людей, а вот нас эта беда никогда не сможет коснуться.

Что делать, если ребенок замыкается в себе, потом начинает скандалить и уходит из дома? Надо ли молчать, если директор школы в целях экономии отказывается от охраны? Имеет ли право психиатр выдавать необходимую для лицензии на оружие справку по итогам трехминутного разговора? Почему при оформлении лицензии не изучают профили в соцсетях, не требуют справки о доходах? Можно ли продавать ствол человеку, которому терять нечего? Наконец, что вы будете делать, если рядом с вами начнут стрелять?

Вы и не задумаетесь над этими вопросами, если их не будут задавать СМИ. Главное моральное ограничение при освещении терактов, на мой взгляд, такое: когда рассказываешь о террористе, надо избегать оценочности. С Галявиевым, который заявил, что он бог, это просто — сложнее с такими, как Брейвик. Но даже если ты считаешь, что условный Брейвик в каких-то суждениях прав, надо всегда держать в голове, что он за свою «правду» заплатил чужими жизнями и этим девальвировал ее ниже некуда — и ты не имеешь никакого морального права ни на копейку повышать своим текстом капитализацию его идей.

 — Особое внимание СМИ к подобным событиям по факту является их пиаром, что рождает побочный эффект, из-за которого у опасных людей появляются последователи.

 — Здесь могу только повторить про освещение войн, про то, что журналисты, когда рассказывают о терактах, выполняют важную социальную функцию, заставляя общество думать о безопасности, и про эффект открытого суда над Брейвиком. Если бы мы черпали информацию о нем только из его манифеста, абсолютно убежден, что последователей было бы больше.

 — Наверняка Вы пережили эти события и переосмыслили их в своей голове очень много раз. Что в итоге могут сделать государство и общество, чтобы предотвратить подобные теракты?

 — Ствол снова всех уровнял: на этот раз мощные террористические организации с террористами-одиночками. Вдруг выяснилось — чтобы запустить шоковую волну, ничего сверхсложного не требуется.

Вот смотрите: Брейвик собрал бомбу весом в тонну, и это был суперсложный процесс, который занял месяцы. При всей своей осторожности, он наследил так, что его просто обязаны были брать спецслужбы — ему просто повезло, что информация о подозрительных закупках химикатов попала на стол к безответственному сотруднику, который еще и уходил в отпуск.

Короче, фаза изготовления бомбы была для Брейвика самой трудной и рискованной. Но когда он устроил взрыв, погибли восемь человек, а правительственное здание, которое он планировал обрушить, устояло. На острове же Брейвик застрелил 69 человек из легально купленной охотничьей винтовки и такого же легального пистолета. Самое доступное оружие оказалось самым эффективным.

Брентон Таррант за несколько минут расстрелял в мечети полсотни человек, никакой бомбы ему не потребовалось. У Галявиева самодельная бомба была, но, сообщают, что из-за взрыва никто не пострадал. Мощную бомбу способен сделать далеко не каждый, но пример Галявиева (а еще раньше Рослякова) показывает, что кто угодно может купить огнестрельное оружие, даже тот, кто не обладает и десятой долей организаторских способностей Брейвика.

Брентон Таррант — австралийский стрелок, открывший 15 марта 2019 года стрельбу в мечетях Крайстчерча, в результате которой были убиты более 50 и ранены 40 мусульман.

Вывод напрашивается один — надо менять оружейное законодательство. Еще раз — нельзя тупо нельзя выдавать лицензию на оружие тем, кому нечего терять. Надо вводить сложную шкалу, в которой будут учтены многие факторы риска и которая будет формировать что-то вроде рейтинга благонадежности.

Почему, когда мы оформляем шенген, у нас требуют справку 2-НДФЛ, а когда мы приходим за лицензией на оружие — нет? При том, что визой убить нельзя, а устроить массовый расстрел — можно (кстати, Брейвик, который перед своими терактами 5 лет не работал, эту бы проверку не прошел). Почему не изучаются соцсети тех, кому еще нет даже 20 лет? Может, если у человека там в постах избыток ненависти, а в друзьях какие-то радикалы или же просто нет друзей — может, ему не стоит так сходу давать разрешение на ружье?

Даже семейное положение может быть важным: вероятность, что тот, у кого есть дети, задумает шутинг, значительно меньше. И пусть эта шкала будет очень дискриминирующей, но... Слушайте, если какой-то нелюдимый, замкнутый в себе парень без стабильного заработка, зато с истерикой в голове захочет купить себе ствол — пусть даже реально для охоты — но оценка по шкале не даст этого сделать, большинству на это будет просто плевать.

Что касается интернета… Идея запрета на анонимность, которую подали из Госдумы, лично мне не кажется перспективной. Подростки просто повалят в даркнет и будут там себя прекрасно чувствовать. Там же познакомятся с черным рынком оружия — и тогда уже никакое ужесточение лицензирования не поможет. Даркнет контролировать сложнее, скорости там будут расти, новый приток пользователей обеспечит развитие технологий — и через какое-то время в даркнете будут сидеть даже депутаты.

Свободный интернет — это реальность со всеми ее достоинствами и недостатками, с выгодой и рисками. За плодами этой свободы безусловно надо следить, туда, где процветают радикальные идеи — надо вмешиваться. Но пытаться сейчас отменить свободу в интернете — это так же нелепо и бессмысленно, как если бы после убийства Александра II его сын Александр III попробовал бы вернуть крепостное право.

Владислав Росляков — организатор взрыва и стрельбы в Керченском политехническом колледже. В результате его действий погиб 21 человек из числа учащихся и персонала учебного заведения, включая предполагаемого нападавшего; пострадали 67 человек.

Самое разумное сейчас для властей — заняться проверкой школ. Много ли таких, где экономят на охране? Везде ли работают системы оповещения, не пора ли их проапгрейдить? Может, рядом со школами стоит вешать «умные» камеры, научив их реагировать на человека, который несет или достает оружие? Но все это, конечно, про симптомы, а не про болезнь.

Терроризм принято называть вирусом, но вакцины, которая могла бы его остановить, пока нет. Разве что, древнее христианское средство под названием «любовь» — при том, что даже сами христиане часто забывают этой любовью вакцинироваться (снова вспомним Брейвика, который называл себя «воинствующим христианином»). 

Если не вакцина, то локдаун? Для этого придется утопить в океане все спутники. На самом деле нам остается только учиться информационной гигиене и потом учить этому своих детей, а власти должны заботиться о среде, в которой мы обитаем, потому что наша резистентность во многом зависит от факторов внешней среды.

 — В России уже произошло несколько подобных трагедий в школах. Как культура должна на это отреагировать? Нужны ли фильмы, книги?

 — Нужны ли фильмы и книги о гитлеровской Германии? Думаю, да. Посмотрите «Обыкновенный фашизм» Михаила Ромма. Еще, я считаю, современным людям пойдут на пользу экскурсии в Освенцим. И чтобы не запутаться и не решить грешным делом, что все зло идёт оттуда, с Запада, стоит, наверное, побывать и на Соловках.

Но имеет ли автор право защищать потерявших все человеческое убийц под предлогом «Сейчас я тут все переосмыслю»? Оправдывать Гитлера, или Брейвика, или Галявиева? Нет, ни в коем случае. Они придумали себе короны, которые решили украсить жизнями невинных людей, у них в головах — мертвые. Книги и фильмы нужны только от тех авторов, которые это понимают.

 — Как вы относитесь с профессиональной точки зрения к тому, что делают Mash, Baza и подобные СМИ, обходя официальные источники информации? Журналистика окончательно перешла в гражданскую?

 — Я регулярно читаю Mash и Baza, они большие молодцы. Информация, которую они добывают, принципиально важна для понимания того или иного события. Если бы они транслировали только официальные источники, они были бы не ценнее пресс-служб. Журналистика стала не гражданской — она стала дискретной. И каша в наших головах — тоже.

Одного источника уж четверть века как недостаточно, сложить две полярные точки зрения и поделить пополам — это поскрести поверху. Чтобы сегодня разобраться в чем-то важном, надо минимум десять разных источников — и часто они разбросаны по разным СМИ.

При том объеме информации, который ежедневно вливается к нам в головы, навык работы с ней становится жизненно необходимым, и как-то даже непонятно, почему этому до сих пор не учат в школе. Наверное, потому что учителя еще сами не умеют. Ты складываешь картину, как мозаику, кусочки которой собираешь из самых разных публикаций.

Причем надо понимать, какой источник кем ангажирован, чтобы вовремя отсечь лишнее, чтобы суметь распознать фальшивку. Ты проверяешь информацию на подлинность. Любую. В том числе и ту, которая идет из официальных источников.

Самое важное правило, как у доктора Хауса — «Все врут». Хорошая новость: информации сейчас так много, что иногда все-таки можно найти кусочек правды.