«Всё так же буду в толпе выделять узбеков»
Четыре года назад в вагоне санкт-петербургского метро взорвался смертник — гражданин России и узбек по происхождению. В декабре 2019 года тем, кого следствие назвало соучастниками — всего 11 человек, был вынесен приговор. Среди них оказалась Шохиста Каримова, работавшая заготовщицей овощей в кафе. Судья назначил ей 20 лет лишения свободы. Одно перечисление статей, вменяемых Каримовой, занимает несколько абзацев, и ни по одной из них она не признала вину — да и дело на апелляции, в силу решение не вступило до сих пор. Когда прокурор называл запрашиваемый ей срок, она потеряла сознание, но по телевизору показали уже кадры с приговора, когда конвой под руки выводил истерически кричащую женщину. Два года назад эту видеозапись увидела в соцсетях жительница Петербурга 43-летняя Елена Бабинцева. В этот момент с ней что-то произошло, и с тех пор она стала частью судьбы Шохисты Каримовой, а Каримова стала частью её судьбы. Что именно — рассказывает она сама в этом монологе.
Взрыв был четыре года назад
А переписываться с Шохистой я начала два года назад. Совершенно случайно как-то всё в одном сложилось — увидела эту клетку, крик женщины. А тогда я очень много читала про социопатов, в том числе о том, как исследования показывают связь между этим и физиологическими особенностями мозга. Я заинтересовалась, что собой представляет человек, который идёт на теракт, что могло женщину толкнуть на такой поступок. Параллельно в Facebook попадалась страничка «Сказки для политзаключённых» про то, как люди пишут в тюрьмы. И я с ними связалась, мне помогли.
Я написала: «Привет, Шохиста, я Лена! Не могу ли я тебе чем-то помочь?». Мы начали переписываться. Она оказалась гораздо лучше меня в плане психологической устойчивости. У неё есть ценное качество — она абсолютно обычный человек, 50-летняя женщина, аполитичная, и, кстати, не религиозная. Я видела много их семейных фотографий. К ней приходил один раз мулла в СИЗО, принёс Коран на арабском языке, а она по-арабски не читает. Ну, наверное, это как для русского человека открытка с вербочкой на Пасху, ей приятно на религиозный праздник получить открытку с Меккой.
Она поехала в Россию на заработки, чтобы дочь выдать замуж. Сама окончила техникум по специальности швея-мотористка. Всю жизнь шила. Муж оказался деспотом, они развелись. Остались трое детей — два сына и младшая дочь. Семья не религиозная. Да, по праздникам собираются, соблюдают какие-то ритуалы, но это национальная традиция. Сначала в Москву на стройку зарабатывать поехал старший сын, потом поочерёдно все остальные из семьи. Всё для того чтобы устроить дочери и сестре пышную свадьбу. Поехала в Москву и Шохиста, устроилась в кафе, жила вместе с другими работниками в «резиновой» квартире — пробыла там год. В Санкт-Петербурге она не была ни разу, до того как её уже привезли сюда, в СИЗО № 5 на Арсеналку. Это женский и детский изолятор.
Когда она попала в тюрьму, она стала писать письма Путину, ей казалось, что Россия это большой брат, а всё, что с ней происходит, это подстава каких-то мелких сотрудников органов. Я её потом расспросила, разумеется, как всё происходило, изучила многое по этому делу. И начала понимать.
У неё был кнопочный телефон
К ней подошёл человек, который работал с ней в одном кафе, и попросил телефон, якобы чтобы сим-карту активировать. И на этом потом строилось обвинение — что её телефон был использован при подготовке теракта. Потом обыск. Она подумала, что пришла как обычно полиция вытрясать деньги. Ей сказали выйти из комнаты, она вышла. Потом завели обратно. Берут её сумочку, переворачивают, и там оказываются проводки, железячки — уже статья «Незаконное хранение оружия». Потом ей говорят — возьмите железячки в руки, потрите о волосы. Взяли биоматериал. Она всё выполняет. Даже когда она уже сидела в камере, а я начинала с ней переписываться, она — простой человек, ничего не понимающий. Её на тот момент уже пару раз обманули, подсовывали ей какие-то показания на этих парней, задержанных. Очень наивная. Она только сейчас уже более менее начала разбираться.
Её кидают в камеру, не кормят, не дают средств гигиены. Переводчик плохо переводил документы, во время суда она в основном вообще ничего не понимала. Хороший адвокат у неё появился только сейчас. Это та стадия, когда она вообще начала понимать, за что её судят. Адвокат дал мне приговор — это больше 100 страниц. Если вы его прочитаете, то очень много поймёте. Я уже сталкивалась с судебной системой, когда у меня отец попал с онкологией в больницу, а ему отказывались ставить диагноз, он умер. Три года общалась со Следственным комитетом. Этот опыт повлиял на то, что я поверила в невиновность Шохисты. У неё в деле экспертизу делал практически тот же человек, патологоанатом, что и в нашей истории, и у меня пазл сложился.
А почитав апелляционные заявления адвокатов, я уже могу с уверенностью говорить, что я пишу не Тому Банди, который очаровал кучу людей, находясь в тюрьме. Я пишу невиновному человеку. А я никогда не верю людям на слово. Нарушения вопиющие.
Она ни на что не жалуется — в камере нет зубной пасты, кипятка, не говоря уже про остальное. Нет мыла. Она молчит. Начинает кричать, когда уже просто край. Эти проблемы мы с ней решали.
СИЗО № 5 — жуткое место. Оно находится в центре Петербурга. Внутри всё, как показывают про центр содержания в Сахарово. Всё облуплено. Но тоже интересный опыт, потому что появляются любимые приёмщицы передач, потому что есть другие, вредные. Прийти и принести передачу в изолятор законопослушному человеку морально тяжело, все же смотрят и думают, что ты к своему родственнику идёшь, уголовнику. Ты как будто пачкаешься. А туда приходят те, у кого сидят там родные — проститутки, наркоманы, сбыт, бытовые убийства. Но ты себя успокаиваешь — вот, великая Россия, традиция помощи осуждённым. Христианство, хотя для меня это не более, чем культурный феномен.
И с одной стороны, я вижу убогость этого СИЗО, с другой стороны, огромное спасибо компьютерщикам, которые работают во ФСИН, — это волшебные люди. А за сервис «ФСИН-письмо» большое спасибо, хотя да, всё это проходит цензуру, но и цензору легче работать с электронным письмом, чем каракули разбирать. У меня в переписке с Шохистой больше 100 писем. В основном стихи, рассказы какие-то о сокамерницах, я рассказываю о своих родственниках, пытаюсь как-то отвлечь.
Она мне присылала рисунки
Пыталась забыть этот стресс сумасшедший. Сначала, когда мы стали общаться, она очень плохо писала по-русски. В школе-то она учила русский, а вот, например, её дети — уже нет. Поэтому её сына Сардарбека — парня лет за 20 — я учила русскому, чтобы он мог с ней общаться через «ФСИН-письмо». Сам он живёт в Москве. Он вообще плохо говорил по-русски, ему легче было написать мне в телефоне, чем сказать вслух. Он очень приятный, очень любит маму. У них вообще очень дружная семья.
Я организовывала два свидания Шохисты с его сыном, нашла его в Москве. Купила ему ноутбук, чтобы писал маме. Дочь её вышла замуж в Узбекистане, но боится с матерью общаться, боится осуждения со стороны. Там очень патриархальное общество. Родственники боятся плевков от соседей. Но семья её это не озлобленные люди. Они интересно это воспринимают — то, что происходит. Как будто стихию, судьбу. Не знаю, может это что-то животное, а может что-то древнее, архаичное. И правильное. Потому что мы считаем, что добро это правильно, а зло — неправильно. Но там нет этой глубокой рефлексии, это что-то, что мне тяжело понять. У меня груз прочитанного, узнанного, а там люди просто пытаются выживать.
От дисапоры ноль помощи — адвокат пару раз туда ходил. У остальной общественности вообще отношение: «ну а зачем они сюда приехали из своего Узбекистана», «нет дыма без огня», и вот это вот всё. Никто же не хочет читать 111 страниц приговора, тратить своё время.
То, что называется «либеральной интеллигенцией», те, кто создаёт информационное поле, не упоминают об этом деле. Взять Навального — национализм, популизм, туда-сюда, не упоминает. Хотя я с некоторым интересом наблюдаю, как у него в заключении начались те же самые проблемы. Тот же самый Невзоров — тоже тишина или даже какие-то отрицательные коннотации. Ладно Латынина, человек с двойной игрой. Вишневский — человек в Петербурге сидит, Вишневский в Петербурге хотя бы сказал какое-то слово! Тишина. И ты понимаешь, что стигма идёт не только от правительства, народа, но и от того, что мы называем «люди со светлыми лицами». Это настолько глубоко.
Я тоже боюсь общественного осуждения ужасно. Но в принципе, у меня такое положение в обществе — «малахольного святого». Спасённые бомжи, кошечки, собачки в моей биографии. Толстой, Чехов и прочие наши великие гуманисты пока меня как-то спасают своим примером. Не знаю, сколько я ещё смогу идти по лезвию этого ножа, но пока получается. На работе все знают, чем я занимаюсь, письма от ФСИН приходят мне прямо на рабочую почту. Коллеги думают — ну малахольная, что с ней. У меня настолько прозрачная биография, всю жизнь работаю на одной работе, что никто не подозревает во мне симпатизанта террористов или что-то вроде. Я не имею никакого отношения не только к исламу, но и к религии вообще. Как собственно и Шохиста.
Органы в связи с моей перепиской никогда мной не интересовались, вот как ни странно! Я и с судьёй в переписке состою. Вообще людей, которые ей пишут, человек 20 — Москва, Германия и так далее.
По образованию я учитель биологии
И эколог, закончила университет Герцена. Немного работала учителем, но фактически всю жизнь работала в продажах, маркетинг — могу продать всё что угодно, от ботинок до копировального аппарата за пару миллионов. В школе работать морально тяжело — самодурство директоров, участие в выборах, а эколог сегодня — вообще практически оппозиционер. В связи с основной работой много книг читаю по психологии, а вот с политикой и общественной жизнью никогда не пересекалась, Бог уберег. Слово «активист» вообще ненавижу. Самый большой мой общественно-значимый шаг был это, наверное, когда я во время войны ездила за собакой в Донецк, в приют. Очень интересный опыт — сочетание обычной жизни и умолчания. Вообще периодически спасаю кошечек и собачек. Отношение к действующей власти и всему происходящему я могу выразить следующими словами: «я много читаю». А отношение критическое у меня вообще ко всему, к оппозиции в том числе, к тому же Навальному. Но так как ситуация в стране находится в развитии, сложно делать выводы.
Правда, однажды на Новый год, оказавшись в Москве, я почему-то поехала в больницу к [ныне покойному оппозиционному активисту Сергею] Мохнаткину, навестила его. Он уже был совсем лежачий, ноги перекладывал руками. Немного чудаковатый товарищ, конечно, но такой оптимист!
Я начала выделять по внешности узбечек из толпы
Это моё приобретение за последние два года. Раньше все южные народы были для меня на одно лицо, сейчас я в принципе их различаю. Обрела привычку, приходя на рынок, спрашивать торговку, откуда она. Если бы не было карантина, я бы, наверное, съездила к её маме в Узбекистан. Маме 90 лет, ей долго не говорили, что случилось с дочерью, я не уверена, что она понимает и сейчас, за что Шохиста сидит.
Она мне как сестра, хотя мы никогда не виделись вживую. Я чувствую её боль, как свою, у меня конечно подорвалось здоровье за эти два года. Когда садишься писать письмо, то да, каждое письмо отнимает у меня здоровье, время жизни. Это реально.
Я человек хладнокровный, готова к тому, что она останется в заключении. Уже обсуждала, куда её могу перевести, в какую колонию — это две зоны, одна в Мордовии, другая подальше. Есть люди, которые тоже готовы помогать, передавать деньги, передачки. Я просто не уверена, что она выживет, — она больной человек, у неё кровотечения, у неё непонятные неврологические заболевания, а в тюрьмах ещё инфекции, туберкулёз. Она южный человек, два года находится на ограниченном питании — там очень плохо кормят, без витаминов. Лекарства и витамины нельзя передать сейчас.
Что я буду делать, если она вдруг выйдет на свободу после апелляции? Это конечно было бы чудом. Может быть сейчас вот так адвокаты поднажмут, да, и окажется, что этих доказательств недостаточно. А куда девать, что вывалилось из её сумочки? Они же не скажут, что это подложили! Процессы, которые происходят в нашей стране, — это огромные-огромные шестерни. Между ними попала эта малюсенькая песчинка.
Более реальный вариант, что её заберет Узбекистан досиживать, и она там как-то растворится. Но Узбекистан никакой заинтересованности в этом деле не высказал. И весь процесс идёт так, что не даёт поводов для оптимизма.
Хорошо, что я буду делать, если она выйдет? Съезжу в Узбекистан, попаду на плов. Будем дружить семьями. Всё так же буду в толпе выделять узбеков. Это развитие моей души. Я не буду искать другого человека, чтобы его поддерживать, они сами на меня сваливаются. У меня, например, живёт птенец чайки — мне его дали, чтобы отнесла в приют, а там его не приняли. Вот так и живёт. Бомжа спасала — он пришёл, сказал «Лена, помоги!». Оказался не совсем бомж.
Я не изменилась от общения с Шохистой. Я просто начала больше понимать. У меня нет никаких иллюзий от нашего общества. То, что с ней случилось, может произойти с любым. И меня так же забыли бы, как её. Я не знаю, на что она надеется. Наверное, на что-то надеется. И я на что-то надеюсь.
Теракт в метрополитене Санкт-Петербурга произошёл 3 апреля 2017 года на перегоне между станциями «Сенная площадь» и «Технологический институт». По версии следствия, его совершил смертник Акбаржон Джалилов, уроженец Киргизии, узбек по национальности и с 2011 года гражданин России. При взрыве погибли 16 человек, ещё 87 были ранены. По обвинению в соучастии были задержаны 11 человек, никто их них не признал вину. В декабре 2019 года суд вынес им приговор. Аброр Азимов признан виновным в организации и финансировании теракта, приговорён к пожизненному лишению свободы, 10 других фигурантов приговорены к лишению свободы на сроки от 19 до 28 лет (Акрам Азимов и Мухамадюсуп Эрматов получили 28 лет колонии строгого режима, Ибрагимжон Эрматов — 27 лет колонии строгого режима, Содик Ортиков — 22 года колонии строгого режима, Дилмурод Муидинов, Азамжон Махмудов, Махамадюсуф Мирзаалимов — 20 лет колонии строгого режима, Сайфилла Хакимов и Бахром Эргашев — 19 лет колонии строгого режима). Единственная обвиняемая женщина, Шохиста Каримова, приговорена к 20 годам в колонии общего режима. Уголовное дело находится сейчас в апелляционной инстанции. В подготовке материала также принимала участие Марина Ягодкина