Лучший карманник СССР был виртуозом краж и наводил ужас на врагов

Я был единственным ребенком в семье, рос с бабушкой и мамой. Мама была военным врачом, работала на две ставки в больнице в Махачкале, так что все свободное время я проводил на улице или с бабушкой. После войны все дети росли на улице: матери работали в две смены, а отцы — кто погиб на фронте, кто находился в заключении. За осьмушку пшеницы запросто давали десять лет. Периодами жил в Москве, на Старом Арбате, у дедушки — маминого папы. Мама привозила меня к нему, когда уже совсем невмоготу было со мной справиться: я убегал из дома, воровал, а она не знала, что со мной делать. Потом забирала назад в Махачкалу. Тогда время было другое. Если после 1961 года почти вся детвора из подворотен мечтала стать космонавтами, то в наше время мечтали быть ворами. Такая вот воровская романтика процветала. В послевоенное время была большая амнистия. Освобождали тех, у кого были небольшие сроки и незначительные преступления, а это в основном были воры. И это обстоятельство не могло не сказаться на нашей психике. Я помню, вышел фильм «Бродяга» с Раджем Капуром в главной роли. Там был такой момент: Радж — к тому времени уже известный в Бомбее карманный вор — идет к своей однокласснице на день рождения. У нее родителей нет, ее воспитывал судья по имени Рагунат. Радж сталкивается с ним случайно возле бутика, откуда судья выходит с подарком для Риты — колье. Подарок падает, Радж поднимает футляр и возвращает судье, извиняясь за неуклюжесть, но за это время успевает вынуть колье из футляра. На торжество они попадают почти одновременно. Открыв подарок, врученный судьей, Рита улыбается, но не успевает сказать и слова, как подходит Радж, поздравляет с днем рождения и протягивает ей колье. Что за странный вечер, улыбаясь, говорит Рита, один дарит футляр без драгоценности, другой — драгоценность без футляра.

Я решил воспроизвести этот постановочный трюк, но без каких-либо постановок. И мне это удалось. Правда, на это ушло много времени и много чего еще, но я добился желаемого. Этот момент я помню, как будто он произошел вчера. В то время дамы, выходя в свет, обязательно имели при себе клатч, который был в моде. Обычно его носили под мышкой или обхватив ладонью. После того, как я решил, что уже достаточно сноровист, начал претворять в жизнь задуманное. Местом действия я выбрал кинотеатр «Комсомолец» — в то время один из двух кинотеатров Махачкалы. Точнее, его фойе, откуда я наблюдал за теми, кто приобретал билеты в кассе. Народу было предостаточно: во-первых, выходные, во-вторых, в очередной раз давали всем полюбившихся «Трех мушкетеров». Долго ждать не пришлось. Как только одна из дам приобрела билет и, положив сдачу в клатч, стала отходить от кассы, я бросился к ней, «нечаянно» споткнувшись, выбил клатч из рук, но в следующий момент поднял его и, извинившись, вернул хозяйке. На все про все у меня ушло несколько секунд, но, удаляясь от кинотеатра быстрыми шагами, я крепко держал в кулаке небольшую пачку купюр.

Воровать я, можно сказать, ни у кого не учился. По крайней мере, не помню, чтобы кто-то был для меня чем-то вроде преподавателя. Мне кажется, этому невозможно научить. Я могу объяснить (или мне могли объяснить), как правильно сделать тот или иной трюк, чтобы вытащить кошелек, но научить этому невозможно. Человек должен обладать в первую очередь неким талантом, иметь стремление и желание. Естественно, за решеткой делились опытом. К примеру, я не знал, как правильно вытащить из того или иного кармана кошелек, и у более опытного спрашивал: «Как вы это делаете?» Потом начал пробовать сам. В лагерях, в рабочих зонах мы делали чучело, навешивали на него колокольчики — так и набивали руки в воровстве. На «тренировках» я с каждым разом старался приблизиться к моменту, когда не зазвенит ни один колокольчик. В профессии карманника помимо мастерства существует еще масса нюансов. Во-первых, нужны подельники или нет — я решаю сам. Есть ли чуйка на ментов — это очень важно: понять, переодетый мент перед тобой — «тихушник» — или нет. Бывает, подходишь к фраеру, уже и пальцы почти в кармане, и тут срабатывает чуйка, выдергиваешь их и уходишь. А проверить — нечего делать: достаточно резко повернуться, а он не успевает глаза отвести, и все ясно — это «тихушник». Правда, в Москве, на Петрах (Петровка 38), такие были «росомахи», что с ними трудно было соперничать. Если карманник находился на свободе дольше года, то в лагере на него смотрели с подозрением: больше года находиться на свободе в Москве карманнику было сложно. Все знали, что муровцы — профессионалы: мы с ними как мышки с кошкой сосуществовали. Так что «работать» целый год и не спалиться было очень сложно. Конечно, эти подозрения не ко всем относились, но факт остается фактом. Карманник должен был быть в меру образованным и обладать хоть каким-то воспитанием, экспромт должен был литься из уст без запинки. Важно было при встрече с обществом выдать себя за денди — и общество должно было принять тебя таковым. Я не плохо владел французским языком, бабушка моя — француженка по рождению, учила меня языку с детства, равно как и этикету. Был и соответствующий прикид со всеми положенными цацками и аксессуарами. Пока сидел — а это был Север, Урал, Сибирь, Дальний Восток, — все время занимался самообучением. Охранники в тех краях были детьми ссыльных, люди темные, невежественные. Но у них еще со времен декабристов остались книги, которые сыграли немаловажную роль в воспитании дворян. Например, «История государства российского». Представляете, этот научный труд великих умов России 1736 года выпуска лежал возле груды поленьев. Эти дебилы такими книгами растапливали печь.

Еще в пору юности я в составе бригады махачкалинских карманников прибыл в Пятигорск на «гастроли». На одном из кошелечных сходняков мои навыки решили проверить. Подобная проверка могла обернуться для меня позором, хотя я был абсолютно уверен в своих способностях. Итак, я стоял у трамвайной остановки, мимо прошел один из участвовавших в этом спектакле — известный в те времена вор в законе Дипломат, бросив на ходу фразу: «Фраер в робе, левяк, вторяк, паковал гринов, будешь торговать — маякни». Что означало: «У потерпевшего в рабочей одежде, в левом внутреннем кармане, банковская упаковка по 10 рублей. Если решишься выкрасть — дай знать». Представьте себе этого рабочего: поверх кальсон надеты брюки, а в левом кармане лежит упаковка банковских десятирублевок, горловина кармана застегнута на булавку, сверху еще одни брюки — рабочие и брезентовый комбинезон. Ко всему прочему он держал пачку электродов в той руке, под которой лежали деньги. Как только подошел трамвай, я вместе с жертвой поднялся в салон. Убедившись, что деньги действительно имеются, стал «работать». Был момент, когда он заговорил со мной. Представьте мое положение: левая рука почти до запястья в ширинке у жертвы, кончики пальцев этой руки держат упаковку десятирублевок за уголок, и я, мило улыбаясь потерпевшему, веду с ним диалог... Как только мы вышли, потерпевший увидел расстегнутую пуговицу и решил на всякий случай проверить содержимое левого кармана. Обнаружив пропажу, он закричал что есть мочи, не веря собственным глазам и не понимая, каким образом могли исчезнуть деньги, если все запоры на месте. Мужчина хотел уже все свалить на нечистую силу, но в городском отделе милиции объяснили, что, видимо, все сделал профессиональный карманный вор, хотя и сами до сих пор ни с чем подобным не сталкивались. В те годы начальник угрозыска или его заместитель мог смело прийти на любую воровскую хазу (квартиру), и в этом не было ничего удивительного. Не стал исключением и начальник уголовного розыска Пятигорска. Полковник, уже в преклонном возрасте, седой, высокий и дородный, но с виду шустрый — все называли его дядя Жора — появился на следующий день на этой самой хазе, где мы «притухали», и попросил показать ему золоторучку, который умудрился так виртуозно совершить кражу. Отсюда и пошло. Но так меня никогда никто не называл. Обычно Заур или Зверь. Если только в третьем лице уточняли: какой Заур — Золоторучка?

Карманные воры делятся на несколько категорий — в зависимости от профессионализма. Во-первых, это «щипачи» и «верхушники» — карманники самой низкой квалификации. Обычно в воровской бригаде есть еще и «ширмач» — человек, который прикрывает подельника в момент кражи. Кроме того, красть помогает «пропульщик» — тот, кто берет у карманника украденный «пропуль» (ценности) и тем самым спасает его от поимки с поличным. Кстати, помощники воров получают равную с ними долю от украденного, хоть сами непосредственно и не воруют. «Писака», или «писарь» — это карманник высшей категории, который владеет мастерством разрезать карманы и подкладку верхней одежды, а также сумочки и другие предметы. Резать — на воровском языке «работать письмом», отсюда и «писарь». Где-то до 70-х годов для этого затачивали полукругом 20-копеечную монету, четвертинкой этой монеты и «работали». Ее легко можно было спрятать во рту. Порой, забывая, с ней и ели, и спали. Позже появилось бритвенное лезвие «Нева». Правда, если у пойманного с поличным карманника находили что-то из этого, то к нему применяли часть 4 статьи 144 УК («Кража с применением технических средств»), которая предусматривала до десяти лет тюрьмы (на практике — не меньше восьми). Кстати, были еще и «рыболовы», которые миниатюрной удочкой выуживали кошельки, в основном из женских сумочек, которые дамы носили почти у пола. Но при аресте к ним не могли применить часть 4 статьи 144 УК: если их ловили, они легко разбивали все обвинения, на глазах оперов раздвигая свои удочки в полноценные удилища для ловли рыбы. Поэтому их действия квалифицировали как обычную кражу, за которую полагалось до пяти лет тюрьмы. Крали, как правило, в толпе, при большом скоплении народа: на рынке, в общественном транспорте, на ярмарке. Но опять-таки все зависело от профессионализма карманника. Если это «чистодел» — то бишь профессионал высшей категории, — то ему достаточно было просто столкнуться с потенциальной жертвой, и та лишалась своего кошелька в доли секунды. Кстати, большинство таких уникумов работали в одиночку. Чтобы меньше привлекать внимания и потенциальной жертвы, и сотрудников правоохранительных органов. Что до методов нынешних карманных краж, то их и методами-то не назовешь. Да и карманников по большому счету — раз-два и обчелся. «Верхушники» одни. Воруют в основном у молодежи телефоны. Летом из задних карманов джинсов, зимой из верхних карманов курток. Затем их отдают за бесценок спекулянтам. Может, дело в том, что просто времена изменились. Если раньше в кошельках у граждан были только наличные, за которыми охотились воры, то сегодня основные средства — на карточках.

В 12 лет за постоянные кражи и бродяжничество я попал в «бессрочку», то есть в ДВК (детскую воспитательную колонию). Каспийск, Куртат (Северная Осетия), Новошахтинск, откуда совершил последний побег и приехал домой. Прошедшие ДВК помнят, какими мы были все обозленными на этот мир. А ведь самому маленькому из нас было всего 12, старшему — 18 лет. Администрация, может, и считала, что воспитывает нас, но на самом деле только издевались, ни о каком воспитании не было речи. В те времена судить могли с 14 лет. Через несколько месяцев после побега из ДВК в Новошахтинске мне как раз исполнилось 14 лет. В этом возрасте я и был впервые осужден на три года по статье 144 часть II («Кража»). Если честно, точно сказать не могу, но полагаю, что меня стали звать Зверем после Нерчинска, где я был в колонии усиленного режима для малолетних преступников. Их в СССР, да и в нынешней России всего две — в Нерчинске и в Георгиевске. Это что-то вроде особого режима у взрослых. Отправляли в эти лагеря осужденных, которые совершили уголовные преступления, уже будучи в неволе. Срок им не добавляли, как бы проявляя гуманность, ведь каждому из нас было 14-15 лет. А вот тем, кто был постарше — от 16 до 18, — добавляли. Но, опять-таки, смотря за какое преступление. Мы с другом пытались убить бугра зоны — самого ярого активиста (помощника администрации), чтобы вам было понятно. Так вот, был в лагере один мент, типичный фашист, и методы «воспитания» у него были похлеще, чем в гестапо. Помню, был в наручниках, когда он заругал мою маму. Я выбрал момент и бросился на него. Схватил зубами за горло. Если бы руки свободными были, то добрался бы до артерии. А так кусок кожи вырвал. В общей сложности я отсидел 27 лет. География моих странствий под конвоем, если посмотреть на карту СССР, весьма обширна. Она простиралась с юга — это Туркмения — и до Крайнего Севера, а это Якутия и Магаданская область. Что касается побегов, то я бежал отовсюду, откуда только можно было. Порядочный человек, с воровской точки зрения, обязан бежать всегда, когда ему предоставляется такая возможность. Когда мал был, не знал ничего об этом, а когда вырос и был уже на строгом режиме, убежал при первой же возможности, но, увы, неудачно, за что и получил довесок к сроку.

Мы с другом бежали в поезде, в вагоне, загруженном тарной дощечкой. В пути пришлось покинуть наше временное убежище и добираться таежными тропами. Все бы ничего, если бы не волк, который преградил нам дорогу. Дело было так: пока еще не стемнело, мы выбрали большое дерево, взобравшись на него, пристегнули себя к толстым ветвям двумя ремнями каждый и мгновенно уснули. Я очнулся и увидел прямо под деревом огромного волка-одиночку, он поглядывал на нас. Вид у него был совсем не свирепый. Бесцветные и холодные глаза светились безумной тоской, но я знал, что тоска эта порождена страшным голодом. Мы были пищей, и вид этой пищи возбуждал хищника. Пасть его была разинута, слюна капала на траву, он облизывался. Пока я успел все это приметить, и Артур (мой подельник) пробудился ото сна. Мы обменялись взглядами и стали искать выход, молча, не тратя времени на разговоры. Одно было очевидно: с волком предстояло сразиться. Страха у нас не было, это точно, зато была лютая злость. Мы прекрасно понимали, что нам надо спешить, иначе мы рискуем попасть в лапы «двуногих волков». Здесь, в предстоящей схватке с лютым зверем, мы были уверены в ее исходе, там же мы даже не могли надеяться на мало-мальский успех. Артур срезал толстый сук и стал остругивать и подтачивать его конец в виде копья. Я же решил проверить, насколько волк агрессивен: сломал толстый сук и бросил его в зверя. Серый огрызнулся, оскалив клыки до самых десен, тоска в его глазах сменилась такой кровожадной злобой, что я вздрогнул. Последние сомнения исчезли: волк ждал нас, чтобы либо умереть, либо жить, насытившись нами. Артур заточил копье, и мы решили: Артур прыгает с копьем и ножом впереди волка, а я — позади, но прыгать нужно было одновременно. На счет «три» мы ринулись вниз. Но волк тоже был не промах. Мгновенно оценив, где можно быстрее добиться желаемого, он бросился на меня, ударив передними лапами в грудь, и успел, вцепившись зубами в правую часть лица, вырвать кусок мяса. Но и я в это время всадил ему нож в брюхо по самую рукоятку. Артур, замахнувшись, стоял на изготовку, боясь меня задеть, но когда волк падал с куском моего мяса в зубах, воткнул в него копье с невероятной силой и, казалось, пригвоздил к земле. Серый лежал без движения, я же присел на корточки, сорвал кусок травы, приложил его к лицу, которое было залито кровью, а чуть ниже левого глаза зияла рваная рана. Правая сторона груди тоже была порвана лапой зверя, но несильно. Кое-где свисали куски кожи, да и только. Артур в следующее мгновение кинулся ко мне и на секунду оставил позади себя волка, думая, что тот мертв. Умирающий, но не мертвый зверь, собрав, видно, остатки своих сил, зверь бросился и вцепился в ногу Артура. Я успел еще раз всадить нож в брюхо волка, но мне показалось, я всадил его уже в труп. На этот раз волк был мертв, но какой ценой далась нам эта победа! Друг мой был серьезно ранен, и о продолжении пути на время пришлось забыть. Погоня нас настигла через сутки, и помогли ей комяки-охотники, которые нашли мертвого волка.

Больше года на свободе я не был. Сел-вышел, сел-вышел. Все 11 посадок по статье 144 («Кража»). Один раз, правда, пришлось под расстрелом посидеть. Обвинили в девяти убийствах, но потом оправдали. Полгода в камере смертников просидел. Я воровал всю жизнь и больше ничем другим противозаконным не занимался, а тут убили девять ментов, и почти всех из-за денег. А мне-то зачем было из-за денег убивать? Я был вором высшей квалификации, при необходимости мог украсть, и для этого мне не нужны были подельники. Да и убивать за деньги для меня и таких, как я, было западло. Во времена Советского Союза, если союзная республика приговаривала к высшей мере наказания, то обязательно последнее слово было за Верховным Советом СССР. К смертной казни меня приговорили в Азербайджане, уголовное дело — а там вообще все было шито белыми нитками — послали в Москву, но здесь разобрались, расстрел отменили, и меня, вместо того чтобы отпустить, отправили в лечебно-трудовой профилакторий (ЛТП) для наркоманов. Последний раз я освободился около 20 лет назад. Что же касается причины, которая побудила меня бросить криминальное прошлое, то их несколько. Но главной я считаю смерть моей маленькой дочери. Ей не было и семи лет. Я не могу объяснить, что пришлось мне пережить. Старики говорили, что она ждала меня, чтобы, как бы попрощавшись, умереть и забрать мои грехи с собой. Другая причина — это был мир, в котором я, можно сказать, родился, вырос, и который на моих глазах рушился. Я имею в виду воровской мир. Те изменения со знаком минус, которые произошли за последние годы, как в неволе, так и на свободе, не могли не сказаться на моем решении отойти от дел. Благо я не был ни от кого зависим и мог поступать так, как считал нужным. Тогда я еще не знал, как буду зарабатывать на хлеб.

После последней отсидки мне было предписано покинуть страну в течение 72 часов. Это было в конце 90-х годов. Где-то в верхах власти вышла негласная директива, которая предписывала выгнать из страны таких, как я. Мне намекнули на мою нежелательность пребывания в стране: отказ грозил новым тюремным сроком. Хорошо хоть не сразу сажали по освобождении, как раньше, а предупреждали, давая время исчезнуть. Мне дали на двое суток больше, чем остальным, чтобы я успел похоронить дочь. После этого меня уже ничто не удерживало в России, и я пустился в скитания по странам, о которых мне рассказывала бабушка и о которых я знал по книгам. Куда только не швыряла меня судьба! Проживая в разных странах Европы я, конечно же, воровал, за счет чего и жил. Сначала я оказался в Египте, в санатории (оазис Эль-Хара), где мне предстояло лечиться от туберкулеза. Во время лечения я бросил курить, к спиртному у меня никогда не было влечения. Ну, разве что бокал красного сухого за обедом и за ужином. Наркотики я не употреблял. Так что целыми днями бродил по берегу моря, размышлял обо всем. Как-то незаметно для себя стал что-то там записывать, что потом воплотилось в моих книгах. Бабушка моя, урожденная баронесса, родилась и выросла в предместье Бордо, на берегу Бискайского залива. В свое время окончила Сорбонну и вышла замуж за морского офицера — сына военно-морского адмирала России графа Фетисова. Она переехала в Санкт-Петербург, где преподавала в институте благородных девиц, но волею судьбы во время революции 1917 года оказалась в Порт-Петровске (Махачкале). Обо всем этом я узнал еще в России. В домашнем архиве было много старинных фотографий, от ста и больше лет, но кто есть кто — я не знал. Со слов мамы, «бабушка хотела мне рассказать многое, что мне пригодится в жизни», но умерла. Это был 1968 год, в это время я как раз находился в том самом Нерчинске, о котором говорил выше. Когда пал железный занавес, я написал статью, прикрепил к ней копии фотографий, которые у меня хранились, отправил во Францию другу, который разместил их в нескольких журналах, и стал ждать. Уже после моего последнего срока брат моей бабушки нашел меня и пригласил во Францию. Я поселился в их родовом поместье. Жизнь моя протекала по-барски. Когда хотел просыпался, ел и пил «от вольного», ходил купаться на залив, смотрел телевизор, ездил в город, бродил по древним улочкам Бордо, посещал музеи и замки. В общем, проводил время так, как мечтают очень многие. Но все хорошее тоже рано или поздно приедается. Одно дело, если бы я родился в этом имении, жил там и вел образ жизни местного денди, и совсем другое — кто я был по жизни и откуда прибыл. Привычка к жестким законам тюрьмы, к бродячей жизни и постоянному риску заставили меня покинуть имение бабушки и вновь отправиться в странствия. Человек привыкает к опасностям и часто сживается с ними. Так было и со мной. После странствий по миру я возвратился в Россию, стал работать журналистом, написал шесть книг, в том числе уникальный в своем роде «Историко-этимологический толковый словарь преступного мира». Сейчас член Союза журналистов и Союза писателей России. Живу в Москве, сотрудничаю с разными издательствами. С воровским прошлым для меня покончено навсегда.